Больше нам нечего делать за столиком. Да и Стеклышко начал нервничать, мерцал, то становился абсолютно прозрачным, то набирал плотность, цвет и объем. Чего доброго, протрезвеет окончательно, а у трезвого Димона прескверный характер: ворчит постоянно и занудничает, словно старый дед. И ведь что самое неприятное, собака, всех нас переживет. Он когда становится стеклянным, молодеет. Так что либо от него все спиртное прятать да на сухой паек сажать, либо запереть где- нибудь в тюремном подвале до самой старости, чтобы ни капли в рот не попало. Первый способ пробовали, только Димон быстро прекратил непотребство. Когда друзья-товарищи за ним перестали наблюдать, добрался до бутылки и омолодился. Так что теперь только пожизненное осталось. Но пока терпим и жалеем.

Вернувшись к барной стойке, Красавчег стукнул рюмкой и попросил счет. Я попытался дотянуться до бумажника, но Ник настоял, что за все заплатит сам.

– Куда мы теперь? – спросил он.

– Надо бы проверить место преступления. Может, остались следы. Завтра у нас будет новый ишибаши, но за старого надо отплатить, а то и новый долго не проживет, подбрось да выбрось, – предложил я.

– Верно говоришь, – согласился Ник.

– Где Дэнни голову оторвали?

– В районе Вилки. Тут недалеко.

– Я знаю. Пешком пройдемся.

Мы покинули «Зажигалку». Зеленый добавил градуса и уже пытал взявшимися из воздуха тугими лианами нашего добряка-библиотекаря, Цера Хаоса.

* * *

– А ты Усатого хорошо знал? – неожиданно спросил меня Ник.

Мы находились в двух шагах от Вилки. Так назывался район, где Петровский проспект (одно только название, жалкая грязная улочка) раздваивался и обтекал двухэтажное здание. На первом этаже находился супермаркет «Вилка», где даже ночью, несмотря на запрет властей, можно было купить любое спиртное, второй этаж занимал известный всем бордель «По-пластунски», замаскированный под оружейный магазин. Официально бордельная деятельность была запрещена в стране. Общие законы Большой земли распространялись и на Большой Исток. Поэтому приходилось маскироваться, чтобы проверяющие комиссии, не знакомые с нашей топонимикой, ничего не заподозрили. А так мы всегда живем по своим внутренним законам.

– По работе часто приходилось общаться. Он приходил ко мне, – задумчиво произнес я, вспоминая Дэнни.

Усатого привел три года назад Бедуин, когда прежний ишибаши умер от старости. Ему было сорок четыре года. Что поделать, ишибаши в Большом Истоке долго не живут. Дэнни тогда был совсем молодым пареньком, и тридцати еще не было. Усов он тогда не носил. На свободе бродяжничал и подрабатывал разнорабочим, где что прикажут. Мы предложили ему отличный контракт. Если прослужит десять лет на районе и не умрет от старости, то выйдет на свободу богатым человеком. Впрочем, кое о чем мы умолчали. Мало кому довелось дожить до конца контракта…

Усатый был веселым, беззаботным парнем. Любил жизнь отчаянно. Часто зависал в «Зажигалке», был душой любой компании. И его все любили. Кто же мог убить его? Еще и настолько зверским способом. Тут подумать надо.

– Вот здесь ему и оторвали голову, – Ник показал в сторону фонарного столба.

– Когда это случилось?

– Ночью. Часа в три. Карма сейчас занимается телом. Отчет будет готов к пятнице.

Карма наш судмедэксперт, чудная и суровая женщина.

– Что ишибаши мог делать в три часа ночи под этим фонарем? – задался я законным вопросом.

– Может, за опохмелом ходил? – предположил Красавчег.

– Или к девицам заглядывал, – выдал я свою версию. – Но сначала заглянем в «Вилку», может, они что и знают.

Мы заглянули, впрочем, это нам ничего не дало. В «Вилке» никто не видел Дэнни. Он к ним накануне не заходил. Стало быть, вариант только один – идти в заведение «По-пластунски». Вероятно, им что-то известно.

Давно я не заглядывал к веселым девчонкам, с тех пор, как принял сан. Да и с моими способностями не по борделям разгуливать. Я каждого человека вижу как на ладони. Какое тут удовольствие, если я буду знать, о чем размышляет партнер во время процесса.

Поднявшись на второй этаж, мы вошли в оружейный магазин. Не обращая внимания на колюще-режущие и огнестрельные игрушки, прошли во внутреннее помещение. Продавец Коля нас, казалось, и не заметил. Узкий коридор, и мы оказались у стойки администратора. Полуголая девица мирно дремала в кресле и не обратила на наше появление внимания, пока Ник не плюхнулся в кресло рядом и не состроил одну из своих обаятельных рож.

– Что вам надо, господа? – спросила тут же проснувшаяся девица, обращаясь к Нику. Потом она заметила меня и разом поскучнела. Преподобный Крейн редкий гость в заведениях подобного типа.

– Убили Усатого Дэнни. Вот хотели бы узнать, не появлялся ли он у вас вчера? – спросил, отвлекая девушку на себя, Красавчег.

– Да, он был у нас.

– С кем отдыхал?

– С Натой Рыжей. Он у нее последнее время зависает, – с готовностью доложила девушка.

– И что, он у вас частый гость? – спросил я.

Девушка отчего-то смутилась, но все же ответила:

– Да уж… Постоянный. Почти всех перепробовал. Только он подолгу зависает то с одной, то с другой, а в последнее время – с Натой.

Я знаю всех жителей Большого Истока. За долгие годы служения через Храм прошли многие, но сотрудницы увеселительного заведения редко заглядывали ко мне. Предпочитали заботу о душе отложить на потом. Но Нату Рыжую я знал. Вполне приличная девушка, ничем особо не отличающаяся, кроме того, что характер у нее взрывной. Уж если припекло, может воспламенить даже молоко. Но девушка добрая, голову Усатому оторвать не могла. Хотя разгадка этого преступления лежит именно в заведении, чувствовал я.

– Мы можем поговорить с Натой?

– Подождите, я спрошу Мамашу Змею.

Конечно, такие дела самостоятельно не решаются. Девушка вскочила с кресла и, подрагивая грудями, упорхнула за портьеру.

Ждать пришлось недолго. Вскоре появилась Мамаша Змея. Дородная женщина в возрасте, раскрашенная, словно балаганный индеец, разодетая в искусственные меха. На груди массивные стеклянные бусы.

– Чем могу вам помочь, преподобный Крейн?

– Я хотел бы поговорить с Натой Рыжей.

– Отчего же не поговорить. Поговорить – это завсегда пожалуйста! – засуетилась Мамаша. – Следуйте за мной.

Она привела нас в маленькую комнатку с диванчиком, стеклянным столиком, на котором лежал незаконченный пасьянс, и двумя креслами.

– Подождите здесь, – попросила Мамаша, потом заметила пасьянс и зашипела как змея. – Вот Касси зараза, опять свое гадание оставила! Будет срать и не убирать, запрещу ей подрабатывать!

Я скривился. По выражению моего лица Мамаша догадалась, что мне неприятно выслушивать подробности, поспешно извинилась и покинула комнату.

Она больше не возвращалась. Ната Рыжая пришла сама. Девице хватило ума нарядиться в более строгую одежду, чем обычно: видно, предупредили, что ее ждет священник.

– Добрый вечер, преподобный, – поздоровалась она.

– И тебе добрый, – кивнул я ей в ответ. Ник осклабился, превращаясь в красавчика. Ната его узнала, видно, приходилось раньше зависать с Красавчегом.

– Что потребовалось преподобному и шерифу от меня? – спросила девушка.

– Ты слышала, что Дэнни Усатому голову оторвали? – спросил я.

– Да. Какой ужас… Жалко парня. Кто мог поднять руку на ишибаши?

Ната Рыжая скуксилась, того и гляди заплачет. Я взглянул на нее своим особым взглядом и удивился: надо же, не врёт. Ее чувства были искренними. Ната и вправду была очень расстроена смертью ишибаши.

– Это мы и хотим выяснить. И ты должна нам помочь. Расскажи, как прошел вчера вечер с Дэнни, – ласково попросил Ник Красавчег.

Девушка рассказала. Слава Творцу, опустила подробности, видно, из уважения ко мне. Во время ее рассказа я почувствовал озарение. Кажется, я знаю, кто мог убить Дэнни! Только все это выглядело очень неубедительно… Если бы он был одним из нас, то никаких сомнений. Но он был ишибаши, а на ишибаши грех руку поднимать.

– А кто до тебя встречался с Дэнни? – спросил я, когда девушка закончила свой рассказ.

– Катька Злючка.

– Долго они встречались?

– Несколько месяцев.

– А до этого? – поинтересовался я.

– Кажется, Нелли. Просто Нелли.

– И с ней он встречался несколько месяцев? – предположил я.

– Да.

– Интересно. А с тобой Дэнни встречался не так давно. сколько, как ты думаешь, мог продлиться ваш роман?

Девушка взглянула на меня с вызовом.

– Он говорил, что я у него последняя. И больше никого не будет. Мы навсегда вместе.

Она верила себе. Я видел это своим особым зрением.

– У нас больше нет вопросов. Позови, пожалуйста, Мамашу Змею, – попросил я.

* * *

Мне раньше никогда не доводилось вести такие необычные дела. На нашем районе часто возникают разногласия, на то уж он и Большой Исток. То Зеленый что-нибудь отчебучит, построит новичков и начнет учить их уму-разуму, или возьмет в заложники клиентов «Первого городского банка», требуя «свободу! равенство! братство!». То Бульдог с Громилой опять сойдутся в неравном поединке, оставляя после себя руины. То Злой спустится на землю, засядет в каком-нибудь баре да после пары-тройки бутылок возомнит, что люди на него косо смотрят и все его ненавидят, после чего начнет отчаянно мстить человечеству. Да мало ли что у нас на районе случается. Все мы люди, все мы человеки. Потому и проблем, и разногласий у нас море, ничуть не меньше, чем у свободных. Только вот никто раньше не покушался на ишибаши. Он для нас священный символ, неприкосновенный и почитаемый, не дающий забыть никому из нас, кто мы такие и откуда вышли.

Мы не стали откладывать суд и назначили его на следующий день после визита в веселое заведение Мамаши Змеи. Ник Красавчег арестовал преступника и продержал его под замком до поры до времени.

По традиции, суд должен был проходить в здании Храма. Мы назначили его на полдень, но за полчаса до срока в зал стали стекаться люди со всех концов Большого Истока. Никогда еще ни одно заседание не собирало такого количества зрителей. Как же! Мы собирались судить убийцу ишибаши. Все были потрясены трагическим событием. Многие до сих пор не могли прийти в себя. Ну да ладно… К вечеру все будет улажено. Ваня Бедуин приведет нового ишибаши, но пока народ чувствовал себя очень неуверенно. Мы должны были показать, что никто не уйдет безнаказанным. За убийство ишибаши полагалась смертная казнь, и будьте уверены, мы казнили бы даже самого Кощея Бессмертного. К тому же далеко ходить не надо: он живет на улице Мансурова, в трех кварталах от Храма. Тихий, мирный беззубый старичок. Увидишь его и не поверишь, что когда-то он был злодеем, каких свет не видывал.

В полдень все скамьи Храма были заполнены народом. Люди даже стояли на хорах и в проходах. По моему распоряжению двери Храма закрыли. Теперь до вынесения приговора их не откроют. А дело нам предстояло непростое, не всё в нём так однозначно…

Кресло судьи занял Илья Гром, старый аптекарь с Сокольницкой улицы. Уже одно это событие вызвало волну возмущения. Обычно кресло занимал я. Все привыкли, что судья – преподобный Крейн. А тут такая замена. Но я не мог рассматривать это дело. Потому что разобрался в нем до конца и теперь должен был донести свое видение проблемы до каждого сидящего в зале. Я вызвался быть адвокатом.

Я занял стол напротив судьи, рядом приземлился Ник Красавчег, представлявший сторону обвинения. Он тут же подвинулся ко мне поближе и шепотом спросил:

– Ты точно уверен в том, что делаешь?

– Безусловно, подбрось да выбрось, – ответил я.

Громила и Бульдог ввели подсудимого. Вернее, подсудимую: Катю Злючку из заведения Мамаши Змеи. Та тоже здесь присутствовала и должна была выступать в роли свидетеля. Злючку засадили в зарешеченную клетку позади меня и заперли. Хотя, если она разозлится, то и стальные прутья девчонку не удержат. Голову Дэнни Усатому она оторвала с легкостью, словно спелый помидор с ветки.

Началось заседание. Сначала выступил Ник Красавчег, предоставил судье и всей почтенной публике, собравшейся в зале, факты, собранные нами. Дэнни Усатый посетил заведение «По-пластунски», покинул его в три часа ночи, но далеко не ушел. Возле супермаркета «Вилка» его встретила Катя Злючка и оторвала голову. Свидетелей при этом не было, но преподобный Крейн может под присягой подтвердить, что все происходило именно так. Как известно, от преподобного Крейна ничего не утаить, он видит человека насквозь. Пришлось подниматься и свидетельствовать, что да, именно так. Вижу насквозь, убила Злючка.

В зале поднялся шум. Кричали с мест:

– Чего ее судить! И так все ясно!

– Смерть ей!

– Казнить за ишибаши!..

Я поднял руку над головой, призывая людей успокоиться, но они не вняли мне. Тогда Ник Красавчег пустил из пальца файербол, который взорвался под потолком и рассыпался миллионом искр на окружающих.

– Призываю к спокойствию, – ударил судейским молоточком себе по пальцу Илья Гром.

Народ затих, но не успокоился.

Красавчег вызвал и допросил свидетелей: сперва Мамашу Змею, Нату Рыжую и Нелли, затем Диму Стекляшку, Марка Щупальцы и Громилу, в компании которых Дэнни Усатый часто напивался. На закуску выступил небритый Зеленый. Он громогласно заявил с трибуны, что Усатый ему никогда не нравился, да и человек он был говно, но справедливость должна восторжествовать, а преступника надо казнить, ведь нельзя же так, в самом деле.

Я взял слово последним и обратился с вопросом к Кате Злючке:

– Какие чувства вы испытывали к Дэнни Усатому?

Злючка задумалась. Видно, не хотела отвечать, но все же переборола себя.

– Я его любила.

– Когда Дэнни встречался с вами, какими словами он характеризовал ваши отношения?

– Что всегда будет со мной. Ему никто больше не нужен, – смело произнесла Злючка.

– А его не смущало место, в котором вы работали? – уточнил я.

– Когда мы имеем постоянного клиента, то больше ни с кем не встречаемся.

– И что произошло потом?

– Он ушел к Натке Рыжей… зараза, – Злючка с трудом удержалась от фразы позабористее.

– Вы можете сказать, что убили Дэнни Усатого из ревности? – спросил я.

– Протестую! – подскочил со своего места Ник Красавчег. – В вопросе содержится ответ. Это недопустимо.

– Протест принят, – согласился Илья Гром. Но Катя Злючка всё же ответила:

– Да, я убила его из ревности.

Этого свидетельства мне не хватало для завершения картины преступления.

Настала пора заключительной речи. Первым выступал обвинитель. Ник Красавчег заявлял, что вина подсудимой доказана, и требовал для нее смертного приговора. В обычном мире на свободе казнить Катю Злючку, наделенную сверхчеловеческой силой, было бы очень трудно. Она любую стальную решетку разогнет, бетонную стену разрушит, взвод охранников уложит. У нас же на такой случай есть Тони Палач. Он справится с любым. На то он и Палач.

– Мы не такие, как все, – начал я свою речь. – Обычные люди боятся нас, поэтому любого человека, наделенного сверхчеловеческими талантами, они вычисляют и ссылают к нам на район. Большой Исток – это гетто для сверхлюдей, для таких, как мы. Нас отделили от остального человечества непреодолимым барьером, и они спокойны, потому что мы далеко. Хорошо и нам, потому что мы живем в мире и понимании друг с другом. И никто не говорит нам, что мы уроды, выродки или мутанты. Когда-нибудь все человечество станет «альтерами». Быть может, мы новая ступень эволюции. А пока мы просто хотим жить. Кто для нас ишибаши? Священный символ, объект поклонения. Ишибаши – это обыкновенный человек. Такой, как все те люди, что живут за стеной, на свободе. Зачем нам нужен ишибаши? Один простой человек среди тысячи мутантов? Чтобы мы не забыли, кто мы такие. Потому что в среде, где сверхспособности – норма, люди воспринимают их как нечто само собой разумеющееся и перестают помнить, что для остального мира они мутанты. Ишибаши не дает нам забыть нашу природу и нашу ступень на лестнице эволюции, которая находится чуть выше, чем место homo sapiens. Именно поэтому мы приводим в Большой Исток одного простого человека, заключаем с ним контракт и позволяем ему жить среди нас. Мы платим ему солидные деньги за то, чтобы чувствовать свою особенность и видеть то, какими мы уже никогда не станем… Поэтому ишибаши священен для нас, и его убийство карается смертной казнью.

В горле пересохло. Я сделал паузу, налил себе стакан чистой воды и выпил. Люди в зале молчали и ждали продолжения моей речи.