БОЛТУШКО.

Если хорошенько разобраться, то Алексей Борисович Болтушко был, в общем-то, неплохим человеком. Не то, чтобы уж очень хорошим, но, по крайней мере, неплохим.

Чуть выше среднего роста, плотного телосложения, с низким бугристым лбом и глубоко посаженными серыми глазками, он напоминал интеллигентного неандертальца.

Жизнь у него складывалась… Точнее, поначалу она никак не хотела складываться.

В детстве он мечтал стать разведчиком. Однако, отслужив в армии, поступил в педагогический. Учеба давалась легко, куда сложнее было избежать соблазна жениться, и, если бы его однокашницы были чуть менее деятельны и активны, он бы, глядишь, и женился на какой-нибудь, подвернувшейся под горячую руку. Но их назойливость (обусловленная катастрофическим соотношением полов в данном учебном заведении) сильно пугала трепетного юношу. Одним словом, за пять лет пребывания в стенах альма матер Алеша Болтушко привык находиться в эпицентре женского внимания, со своей стороны – не обращая на это никакого внимания.

По окончании института Алексей Борисович целый год учительствовал: преподавал русский язык и литературу в старших классах. Его опять любили: ученицы очень пылко, но платонически, а учительница зоологии – после уроков в лаборантской, тоже пылко и закрыв замок на два – непременно на два – оборота: она была очень основательной женщиной. Что примечательно: будучи почти на двадцать лет старше, к тому же обремененная наличием супруга и двух детей, она тоже собиралась замуж за Алексея Борисовича. Напрашивается соответствующий вывод: видимо, подсознательный образ идеального (читай: надежного) спутника жизни более или менее одинаков у разных женщин.

Но речь не об этом. А вот о чем: одного года молодому педагогу хватило для того, чтобы окончательно убедиться, что он, высокопарно выражаясь, занимает не свое место в жизни; проще говоря – ненавидит детей и работу в школе. (Да к тому же совсем не хочет жениться на любвеобильной коллеге). И он позорно бежал – сломя голову и не оглядываясь.

Случаю было угодно привести Алексея Борисовича в редакцию газеты "Столичный комсомолец", которая всегда славилась невиданной демократичностью в отношении подбора молодых кадров: одно время туда брали всех, кто умел читать, считать и писать, а потом просто – всех.

Наступала эпоха гласности. Алексей Борисович встречал ее, находясь в авангарде тружеников бойкого пера – он избрал амплуа "скандального" журналиста, то есть пишущего исключительно о скандалах. Материала в ту пору (как, впрочем, и всегда в нашем возлюбленном отечестве – стараниями его верных сынов) было полно. И Алексей Борисович копался в нем самозабвенно – как петух в навозной куче на заднем дворе.

Так пришла известность. Наконец он собрался с духом и женился. Стали потихоньку расти гонорары. И вдруг… В один прекрасный (что за идиотское выражение: какой он, к черту, прекрасный?!) день у Алексея Борисовича появился конкурент: до той поры – вольный флибустьер, самостоятельно бороздивший под черным корсарским флагом грязные волны информационного океана, а ныне – решивший идти параллельным курсом с эскадрой "Столичного комсомольца" некто Ремизов Андрей Владимирович, семь футов ему под килем ("и семь раз по семь – над палубой", – злобствовал Алексей Борисович). Но… ничего не попишешь (опять дурацкая поговорка: как это журналист – и ничего не попишет?) – пришлось уступить свой фарватер более наглому и беспринципному, не имевшему даже зачатков совести – словом, более достойному.

Отныне все громкие скандалы самым подробнейшим образом освещались Ремизовым, а Алексей Борисович вел еженедельную рубрику "Криминальная хроника происшествий". Он появлялся в редакции все реже и реже, перестал общаться со старыми знакомыми, ну и, если уж вы непременно хотите знать с точностью до миллилитра объем той чаши позора, которую пришлось ему испить, то сообщаю – совершенно конфиденциально – что ходили разнообразные, но в целом похожие друг на друга слухи о якобы имевшем место бурном романе между Ремизовым и женой Алексея Борисовича, Наденькой. Впрочем, это только слухи, и за их обоснованность никто бы не поручился.

* * *

Понедельник начинался как обычно: Алексей Борисович проснулся от того, что зазвенел будильник. Не открывая глаз, Болтушко нажал на кнопку и повернулся на другой бок. В сладкой полудреме он провалялся еще полчаса. Он всегда так делал, и для этого специально ставил стрелку звонка на полчаса раньше, чем нужно. Наконец, взглянув на циферблат и убедившись, что лежать дольше нельзя, откинул одеяло и поплелся в ванную умываться.

Начиналась новая рабочая неделя: четыре дня подряд он будет собирать все пакости и гнусности, случившиеся в городе, а в пятницу после обеда сядет за статью, чтобы к вечеру сдать ее в набор, и тогда в субботнем выпуске она выйдет на последней странице целой полосой.

Болтушко чистил зубы и разглядывал себя в большое зеркало, висевшее на стене в ванной. Увиденным остался очень доволен.

Жена, Надя, уже убежала на работу, оставив на плите яичницу с помидорами, заботливо накрытую крышкой – чтобы не остыла – и записку на столе с неизменным "целую".

Они были женаты уже три года. Надя пришла в газету после окончания журфака университета. Ее сразу же взяли в штат: в основном – благодаря хлопотам Алексея Борисовича, находившегося тогда в зените своей славы. К сожалению, это продолжалось недолго: вскоре объявился Ремизов, и счастливая звезда Болтушко начала гаснуть. Обилие компромата, причем самого высококачественного, густого и липкого, который Ремизов один, а то и два раза в неделю щедро выплескивал на первые полосы "Столичного комсомольца", поражало самого Алексея Борисовича, а уж он-то считался мэтром жанра. А Ремизов – с первых же публикаций стал корифеем. Силы были неравны, и Болтушко, не дожидаясь, пока рефери выкинет девять пальцев и крикнет "аут!", ушел сам: сменил тему на более мирную и спокойную, и теперь писал еженедельный отчет о бытовых убийствах, а политику оставил Ремизову.

Однако на этом их противостояние не закончилось: злые языки (которых везде полно, не говоря уж о редакции крупной газеты, где сбор – достоверной и не очень – информации, ее анализ и последующее повсеместное распространение возведены в единственный принцип и смысл существования) стали судачить о чрезмерной взаимной симпатии Ремизова и Нади, жены Болтушко: якобы даже кто-то видел, как они целовались, а одна стареющая и не по годам экзальтированная дама, Богорубская, пишущая проблемные статьи на социальные темы, трагическим шепотом уверяла всех, что "они – любовники! Да-да! Уж можете мне поверить!". И хотя всерьез ее никто не воспринимал, а за глаза звали не иначе как Золушкой – тоже знаменитая падчерица – но все равно было неприятно.

Желая раз и навсегда пресечь эти гнусные слухи, Алексей Борисович задействовал все свои прежние связи и знакомства и пристроил жену корреспондентом на одном из маленьких телевизионных канальцев, тех, чью программу передач на неделю солидные газеты даже не печатают, оставляя это почетное право таким же маленьким, как и сами канальцы, газеткам.

Надя недолго была корреспондентом – скоро стала диктором, а спустя некоторое время – ведущей собственной еженедельной программы, что-то вроде "интервью с интересным собеседником". Такая уж у нее была особенность – всем нравиться, хотя порою казалось, что она не прикладывает к этому ни малейших усилий.

* * *

Алексей Борисович наспех позавтракал, обошел всю квартиру, проверяя, везде ли он выключил свет, запер дверь и спустился на улицу. У подъезда его дожидалась верная подруга – старенькая потрепанная "шестерка". Болтушко завел двигатель и медленно тронулся прочь со двора. С утра надо было заехать в редакцию, покрутиться там немного и потом, сославшись на необходимость "работы с источниками", свалить потихоньку домой. Именно так он и собирался сделать, но один телефонный звонок изменил его планы.

Только он успел явиться в редакцию, поздороваться со всеми знакомыми, которых встретил, проходя по бесконечным коридорам, отметить витиеватым комплиментом новую прическу у молодой журналистки из спортивного отдела, вернуть долг заместителю главного редактора и утвердиться наконец на своем законном рабочем месте – в крутящемся кресле у заваленного бумагами стола, как раздался этот телефонный звонок.

Алексей Борисович снял трубку:

– Редакция!

– Здравствуйте, – послышался женский голос, – будьте любезны, позовите пожалуйста, Алексея Борисовича.

– Я вас слушаю, – отчеканил Болтушко.

– Алеша, Коля погиб, – со слезами сказал голос.

Болтушко на мгновение замолчал, пытаясь сообразить, кому принадлежит этот голос и кто такой Коля.

Все женщины плачут более или менее одинаково – если, конечно, делают это искренне, без притворства. В спокойном состоянии женщина постоянно играет: ту или иную роль; стоит прислушаться повнимательнее, и сразу становится понятно, кто она на сей раз – пожирательница младенцев или бескрылая модификация ангела небесного. Но все это верно до известного предела, а именно до той поры, пока она может контролировать свои эмоции. А уж потом, когда эмоции начинают контролировать ее – лучше не слушать, отойти в сторонку и спокойно ждать, пока стихия успокоится: глупо плевать против ветра, особенно если он возникает совершенно неожиданно и так же быстро успокаивается.

Примерно так рассуждал умудренный жизненным опытом Болтушко, поэтому продолжал молчать.

– Алеша! – требовательно позвала трубка.

– Да! – откликнулся Болтушко.

– Ты меня слышишь? Это я, Марина Бурмистрова. Коля погиб!

– Да ты что? – охнул Болтушко. Журналист Чурилин, сидевший за соседним столом, прекратил писать и принялся аккуратно грызть ручку, делая вид, что погрузился в размышления на тему: даст нам МВФ новые кредиты или нет? И если даст – то зачем, а если не даст – то почему?

Теперь все встало на свои места: с Колькой Бурмистровым Болтушко вместе служил в армии, и с тех пор они… не то, чтобы дружили, но поддерживали дружеские отношения: ходили друг к другу на дни рождения, перед Новым Годом – в баню (привычка, заимствованная из классического кинофильма), и примерно один раз в два месяца – напивались вместе до бесчувствия. Исподлобья – и крайне неодобрительно – взглянув на застывшую спину Чурилина, Болтушко понизил голос и сказал:

– Как это случилось?

– Разбился на машине… Под Гагариным, в Смоленской области… Я не знаю, как это могло случиться…

Алексей несколько секунд обдумывал, как правильнее поступить в этой ситуации:

– Ты сейчас дома?

– Да. Я не знаю, что мне делать. Звонили оттуда, из милиции, сказали, что надо приехать на опознание… Алеша, я прямо не знаю, что мне делать… – повторила Марина.

Болтушко с ненавистью уставился Чурилину в спину: еще немного, и черная полушерстяная материя, натянутая между острых лопаток, задымилась бы под его взглядом.

– Сиди дома, я сейчас приеду, – громко сказал он и положил трубку. Затем встал, с нарочитым шумом отодвинув стул, демонстративно положил в сумку пару блокнотов, несколько шариковых ручек и диктофон. Жизнь в комнате замерла, все с интересом разглядывали его приготовления. Алексею Борисовичу произведенный эффект показался недостаточным, поэтому он вытащил из сумки диктофон, включил, покачал головой, открыл ящик письменного стола, пошарил в поисках запасных батареек (хотя сроду их там не держал), захлопнул ящик, процедил сквозь зубы: "Эть! Твою…!" и вышел, гордо подняв голову и ни на кого не оглядываясь.

Даже если у кого-то и были сомнения по поводу того, куда он направляется, то теперь рассеялись окончательно: Алексей Борисович Болтушко, в недалеком прошлом – ведущий, а ныне – один из ведущих журналистов "Столичного комсомольца", шел на задание.

* * *

До дома Бурмистровых Болтушко добрался довольно быстро, благо было недалеко. Он поднялся по лестнице и коротко, деликатно позвонил. Марина открыла сразу же, словно ждала его за дверью.

– Проходи, – сказала она и ушла в комнату. Повсюду стоял терпкий запах корвалола. Болтушко снял ботинки, поискал глазами тапки, нигде их не обнаружил и, осторожно ступая, тихо пошел следом за Мариной. Она сидела в глубоком кресле и без конца подносила к заплаканным красным глазам скомканный влажный платок.

– Что случилось, Марина? – как можно более мягко спросил Алексей Борисович. – Как это произошло?

Марина еще несколько раз негромко всхлипнула:

– У нас дом неподалеку от Гагарина. Это дом моей мамы. Мы с дочкой всегда уезжаем туда летом: на месяц или на два. Николай должен был приехать в пятницу вечером, сразу после работы. Он собирался ехать на новой машине: мы ее купили как раз в прошлые выходные. Когда Коля ездил на старой, я за него не волновалась, а тут все-таки – новая "девятка"… Я ему говорила: не надо, лучше на электричке, но разве можно заставить его ездить на электричке, когда есть машина? Эта чертова машина!! Я ждала его всю субботу. Ходила на почту, звонила домой, но никто не отвечал. У нас автоответчик, я несколько раз наговаривала сообщения… В воскресенье после обеда собралась и поехала домой. Дочка осталась с мамой, а я приехала сюда. Но Коля не пришел ночевать. Он вообще больше не появился. А когда я прослушала автоответчик, то там было вот что, – она подошла к аппарату и нажала кнопку.

Послышался треск, шипение, а потом надтреснутый голос, борясь с одышкой (Болтушко прямо-таки видел этого капитана или майора: толстый, коротко стриженый, с проседью и в мокрой рубашке, прилипшей к широкой спине) сообщил, что Бурмистров Николай Иванович погиб в дорожно-транспортном происшествии в ночь с пятницы на субботу, и что вместе с ним погиб случайный попутчик. Пока, по результатам предварительной экспертизы, трудно судить, в чем причина произошедшего, это выяснится только после окончания расследования. Управление внутренних дел города Гагарина приглашало кого-нибудь из близких родственников погибшего приехать для опознания тела по адресу:… Телефон для контактов:…

Марина снова заплакала. Болтушко сидел некоторое время в оцепенении, затем встал:

– Ну что же? Надо ехать.

Он подошел к креслу, на котором сидела Марина, нежно взял ее за руку и поцеловал:

– Собирайся, поедем.

Марина молча кивнула и пошла в ванную. Вскоре она вернулась: посвежевшая, умытая, без косметики на лице. Она собрала все документы, какие только могли понадобиться, взяла с собой деньги и сказала Болтушко:

– Я готова.

– Поедем на машине, – сказал Болтушко. – До Гагарина, я думаю, километров двести.

По дороге они заскочили к Болтушко домой: Алексей Борисович быстро поднялся в квартиру и оставил Наденьке записку, в которой сообщал, куда он направился: чтобы жена не волновалась.

* * *

КОЛЬЦОВ.

Ведущая мило улыбнулась и посмотрела прямо в камеру.

– Добрый вечер, дорогие друзья! Сегодня у нас в гостях – председатель фонда "Милосердие и справедливость" Кольцов Сергей Иванович.

Она повернулась вполоборота к камере и, боднув воздух очаровательной головкой, приторным голосом произнесла:

– Здравствуйте, Сергей Иванович!

Кольцов весь подался вперед, прокашлялся – тщательно, словно собирался петь – и, растянув губы в ответной улыбке, несколько напряженно произнес:

– Здравствуйте!

Девушка нахмурила брови, слегка склонила головку набок и, подпустив в голосок немножко трагизма, нараспев сказала:

– Сергей Иванович! Ни для кого не секрет, что в настоящее время в России существует огромное количество самых разнообразных благотворительных фондов – или, по крайней мере, называющих себя благотворительными – которые занимаются делами, порою весьма далекими от благотворительности. А некоторые одиозные организации, названия которых у всех на слуху, поэтому я не буду сейчас их называть, так вот, эти организации зачастую создавались лишь для того, чтобы получить от государства определенные налоговые или таможенные льготы. Как Вы можете прокомментировать эту ситуацию и не могли бы Вы рассказать подробнее, какие задачи ставит перед собой Ваш фонд.

Кольцов еще раз откашлялся, глядя на столик перед собой. Никаких бумаг там не лежало, столик был пуст – просто он зачем-то смотрел на него. Потом поднял глаза на камеру.

– Да, вы правильно заметили, что в последнее время появилось очень много различных организаций, у которых в уставе записано, что основная их деятельность – это благотворительность. И много таких, которые, пользуясь своим привилегированным положением, пытаются получить от государства какие-то льготы. В этом смысле наш фонд резко отличается от других: в нашем уставе черным по белому записано, что "Милосердие и справедливость" – организация не коммерческая, что никакими импортно-экспортными операциями мы не занимаемся и никогда не будем заниматься. Основные задачи, основные направления работы определены в самом названии нашего фонда. И это не громкие слова: в наше очень непростое, трудное, порою даже жестокое время люди больше всего нуждаются в милосердии и доброте. И, конечно же, справедливости.

Ведущая, сощурив глазки, кивала. Пару раз она вставила:

– Да… Да… – и поджала губки.

Кольцов, ободренный такой ее заинтересованностью, продолжал:

– Наш девиз: "Меньше слов, больше дела". Мы стараемся не афишировать свою деятельность, но хотим, чтобы как можно больше людей знали, что такое фонд "Милосердие и справедливость" и чем он занимается.

Логики в его словах было маловато, но ведущая опустила брови и затрясла головой, очевидно заинтригованная. Кольцов продолжал:

– Все знают, что нам с большим трудом удалось прекратить кровопролитие в Чечне.

Увидев несколько удивленный взгляд девушки, он поправился:

– Когда я говорю "нам", я имею в виду позитивно мыслящие политические силы и вообще всех людей доброй воли. Будущие поколения смогут дать произошедшему правильную оценку, они рассудят, кто был прав, кто виноват. Я бы не хотел сейчас искать правых и неправых. К сожалению, в случившемся виноваты все, и это надо честно признать. Но мы хотели бы исправить, насколько это возможно, некоторые ужасные последствия этой войны – да, самой настоящей войны, давайте уж будем называть вещи своими именами. Много не похороненных российских солдат лежит сейчас на чужой земле, много томится в плену. На сегодняшний день на территории Чечни находятся сотни людей, жителей приграничных районов, которые были взяты в заложники. Вернуть их всех домой – вот это первоочередная задача, которую мы ставим перед собой. У нас достигнуты определенные соглашения с официальными властями Чеченской республики Ичкерия, мы ведем переговоры с некоторыми полевыми командирами для того, чтобы получить максимально возможную информацию о пленных, о заложниках, о местах захоронений российских солдат. Я хочу особо подчеркнуть, что мы – организация не государственная, и к политике никакого отношения не имеем. Наша главная задача – это люди. И ради их спасения мы считаем своим долгом идти на контакт с любыми силами, существующими сегодня в Чечне.