Так, разговаривая сама с собой, она незаметно подошла к последнему дому, стоявшему в городской черте. Дальше, за перекрестком, ограниченным со всех четырех сторон "лежачими полицейскими", начинался университетский кампус – почти такой же большой, как сам город.

Эльвира увидела женщину в мятом желтом плаще, с сумкой в одной руке и металлической сеткой, наполненной коричневыми яйцами – в другой. Женщина безуспешно пыталась приоткрыть дверь подъезда и просунуть в щель хотя бы ногу. Она беспомощно огляделась и увидела медленно идущую девушку.

– Вы не могли бы мне помочь? Рук не хватает, – словно извиняясь за тот факт, что природа наградила ее всего двумя конечностями, сказала она.

– Да, конечно, – откликнулась Эльвира: подошла и распахнула перед женщиной дверь.

В подъезде было темно и пахло кошками.

– Там, внутри, есть еще одна дверь, – сказала женщина. – Я подержу наружную, а вы уж не сочтите за труд, откройте, пожалуйста, внутреннюю.

– Пожалуйста, – сказала Эльвира, подумав про себя: "Может, ты лучше заберешься мне на плечи, а я донесу тебя до самой квартиры?".

Эльвира шагнула в темноту подъезда. В последний момент что-то подсказало ей, что не стоило этого делать. Совсем не стоило. Краем глаза она заметила, как из угла навстречу ей метнулась черная угловатая тень, и в следующий момент что-то укололо ее в шею – чуть пониже того места, где заканчивалось роскошное густое "карэ": Мирей Матье отдала бы последние колготки за такое. Девушка охнула и стала медленно оседать на грязный пол, застеленный старыми картонными коробками. Женщина на улице убрала ногу, и мощная пружина захлопнула дверь. Стало совсем темно. Эльвира почувствовала, что ноги не держат ее. Глаза закрылись, и, если бы не чьи-то жесткие и очень сильные руки, она бы упала. В ушах гулким эхом еще раздавались какие-то голоса, но девушка не могла разобрать ни слова. Она потеряла сознание.

* * *

Юля бродила по ночному Александрийску. Городок казался таким уютным и тихим, что ее тревоги и волнения за Алену постепенно прошли. Ну что может случиться в таком сонном и благочинном уголке мироздания? Ровным счетом ничего.

Одна деталь поразила Юлю – казалось бы, незначительная, но ей, как жительнице бандитского Ковеля, говорящая о многом. В Александрийске почти не было ларьков и магазинов, торгующих круглосуточно, а те, что были открыты в столь поздний час, явно не страдали от наплыва полночных покупателей.

В родном городке, несмотря на ужасающую бедность жителей, они попадались на каждом углу. Ассортимент банальный: водка, пиво, сигареты, дешевое вино. В каждом третьем доме гнали вонючий самогон, и, если денег не хватало на пахнущую ацетоном водку местного разлива, страждущий всегда мог получить в обмен на законные двадцать рублей пластиковую бутылочку из-под "Пепси", наполненную разбавленным "первачом". В ларьках постоянных покупателей знали в лицо и отпускали им товары в долг. На прилавках лежали толстые общие тетради, куда продавцы заносили имя должника и сумму долга.

В Александрийске все было по-другому. Она не встретила ни одного человека с перекошенной опухшей физиономией, желающего срочно "дозаправиться" среди ночи.

Юля подумала, что все дело в университете – наверное, он благотворно влияет на здешнюю атмосферу. Будь на ее месте Эльвира Латыпова, она бы непременно сказала, что на территории Александрийска присутствует интеллектуальное поле очень высокой напряженности. Но Юля не поступала на физический: она вообще была с физикой не в ладах.

Юля достала пачку и обнаружила, что у нее осталась одна-единственная сигарета. Не Бог весть что, учитывая, что она собиралась заниматься всю ночь. Конечно, она тайком будет бегать на пожарную лестницу и дымить, а Алена, которая наверняка уже вернулась в общежитие, сидя на подоконнике, будет рассказывать про неоткрытый подземный город, который дожидается ее лопаты, щетки и совка.

Юля улыбнулась: Алена говорила про таинственный город с такой страстью и пылом, с какими другие девушки говорят о своих парнях, хотя Юля, как никто другой, знала, что ни один парень того не стоит. Ну, уж она точно такого не встречала, включая и высоких ординаторов из родной больницы. "Они все хотят одного. Но много раз", – подумала Юля и направилась к одиноко стоящему ларьку напротив злополучной булочной.

Ларек светился на темной улице, как путеводный маяк в ясную ночь. Юля зашла и закрыла за собой дверь: маленький колокольчик призывно звякнул, извещая о визите припозднившегося покупателя.

Из-за прилавка, уставленного пивом, соками и пластиковыми бутылками с минеральной водой, стремительно возник смешной паренек в клетчатой фланелевой рубахе. "Рубашка канадского лесоруба", – так называла Юля подобную одежду. Длинные волосы парня были забраны на затылке в толстый пучок. Дужка наушников охватывала голову, левый наушник сдвинут назад. Парень дергался и пританцовывал в такт музыке.

Он оглядел девушку с ног до головы, оценивающе прищурившись – так, словно это он собрался ее покупать.

Юля кротко потупила взор, затем повернула голову вправо, давая парню возможность оценить ее левый профиль (каждая женщина четко знает свой самый удачный ракурс); она словно не замечала, что полка с сигаретами все это время находилась прямо перед ней. Затем она повернулась к продавцу и посмотрела ему в глаза.

Парень был совсем молодым – скорее всего, ее ровесником. Но между девятнадцатью женскими годами и девятнадцатью мужскими существует большая разница: к этому времени девушка уже твердо знает, чего она хочет, тогда как парень только выходит на тропу войны с окружающим миром; и первые шаги чаще всего оказываются необдуманными, случайными.

– Пачку "Винстон суперлайтс", пожалуйста, – сказала Юля.

– Эй, а я тебя раньше не видел, – парнишка подмигнул. – Абитура, да? Какой факультет?

Юля нетерпеливо постучала пальцами по прилавку. Весь ее вид говорил: "Хватит болтать, занимайся своим делом. И побыстрее, детка". Но на парня это не действовало.

– Чего ты такая сердитая? А может, – он наклонился к ней, – ты просто боишься? Не бойся, если голова есть – поступишь.

Юля хотела сказать: "Я здесь проездом" или "Я приехала к подруге в гости", – ей почему-то казался унизительным тот факт, что она – обыкновенная "абитура". Но парнишка выглядел таким веселым и искренним, что она решила не обманывать его.

– Ох! – вздохнула Юля. – Послезавтра биология. Я и впрямь немного боюсь.

– Послезавтра? – он скорчил смешную гримасу, обдумывая что-то. – Это, значит, медицинский?

– Ну да.

– О! Да мы с тобой – коллеги. Я тоже на медицинском. Второй курс.

– Правда? – Юля взглянула на него уже по-другому. Сначала ей и в голову не могло придти, что этот щуплый парнишка с длинными волосами учится на врача. Ординаторы из ее родной больницы были такими высокими, солидными – словно родились со стетоскопами в мягких белых руках. А у этого все руки были в царапинах и заусенцах.

– Ну да! Говорю ж тебе – второй курс. Ну, то есть – перешел этим летом на второй. А в прошлом – был такой же, как ты. И тоже боялся. Не дрейфь. Биологию хорошо знаешь?

– Не очень, – честно призналась Юля.

– Знакомая история. Но ты не волнуйся – на самом деле ее никто хорошо не знает. Экзамен будет письменный – так?

– Ага.

– Четыре часа в твоем распоряжении. Выпускать в туалет начнут после второго часа, не раньше, – парень нахмурился и почесал тонким коротким пальцем лоб. – Ничего, что-нибудь придумаем!

– А ты что? – спросил он, словно до него только что дошел смысл сказанного Юлей, – куришь?

Он произнес это таким тоном, что Юля испугалась. Наверное, этот парень причислял курение к разряду смертных грехов – наравне с убийством и прелюбодейством.

– Нет, – не моргнув глазом, сказала Юля. – Я… соседка попросила. А я просто вышла прогуляться… Голова такая тяжелая, – она виновато улыбнулась, ругая себя за эту улыбку. "Ну чего ты врешь? Хочешь показаться лучше, чем есть на самом деле?".

– Смотри, – погрозил ей волосатик. – Ты видела на вскрытии легкие курящего человека?

– Не-а…

– У-у-у! Страшная штука! Все черные, из альвеол сочится смола… Ужас! Не приведи Господь! Как подумаю, что человек сам делает с собой такую гадость – прямо зло берет.

– А ты видел? Легкие курящего?

Женщины как-то очень быстро умеют подстраиваться; заполнять собой пустое пространство. Несколько минут назад Юля бы и не посмотрела на этого заморыша с пышным хаером, но после того, как узнала, что он, оказывается, второкурсник, да еще с медицинского… Парень словно прибавил в весе и вырос в ее глазах сантиметров на пятнадцать.

– Нет, – с вызовом ответил он. – Еще рано. Патологическая анатомия начнется в следующем году. Вот увижу – тогда, наверное, брошу, – ловким щелчком он выбил из пачки "Честерфильда" сигарету и картинно прикурил. – А ты что, решила, что я совсем уж квадратный? – он рассмеялся, обнажив мелкие острые зубы.

– Ага… А что это – "квадратный"? – Юлю тоже разбирал смех.

– Квадратный? Ну, такой… Квадратный, одним словом. С острыми углами. Тяжело с ним. Понимаешь?

– Ага! – теперь уже Юля смеялась в полный голос.

– Пива хочешь? Давай выпьем "Миллера". Почетное пиво, рекомендую.

– А что, никто не заметит?

– Почему не заметит? Сам скажу. Шеф вычтет из зарплаты, всего делов-то. Давай, угощаю.

Колокольчик над дверью звякнул. Вошел угрюмый детина с ранней плешью на голове.

– "Яву" золотую, – сказал детина, ссыпав в тарелку для денег горсть мелочи.

– Сей момент, – отозвался парнишка, метнул мелочь в кассу и, закрутив, бросил на прилавок пачку сигарет. – Ваша "Ява", сэр.

Детина, не глядя на него, сунул сигареты в карман. Он постоял несколько мгновений, уставившись тяжелым взглядом в линолеум с причудливым узором, и молча вышел.

– К вашим услугам, сэр, – крикнул ему вдогонку парнишка.

– С философского. Третьекур, – он заметил недоумение в Юлиных глазах и пояснил. – Третьекурсник. Видала, какая у него лысина? Думает много. Они все там, на философском, много думают.

– О чем?

– Да ни о чем. Если бы о чем-то, так уж, наверное, давно бы додумались. А так, – он презрительно усмехнулся и махнул рукой. – Есть ли жизнь на Марсе, да в чем смысл жизни… Ерунда. Вот ты, например, знаешь, в чем смысл жизни?

На эту тему Юля готова была беседовать долго. Нет, в чем смысл жизни, она, конечно, не знала. Зато она хорошо знала, в чем его нет. Но… Парень выступил на сцену, а ей отводилась роль восхищенной публики.

– Не знаю.

– И я тоже не знаю. Видишь, мы с тобой – два умных человека, и не знаем, в чем смысл жизни. А этот баран теряет последние волосы и думает за нас. Точнее, думает, что он думает за нас. А надо просто жить, вот и все. Просто жить – другого смысла нет, – он вытащил сигарету изо рта и пустил тонкую струйку дыма. – Ну так как насчет пива?

– С удовольствием.

Парнишка вытащил из холодильника две бутылки "Миллер лайтс" и быстро скрутил пробки.

– Люблю "Миллер" – пиво легкое и открывается легко, – он наполнил рот бледно-желтой пенящейся жидкостью, так, что его щеки раздулись, и потом с удовольствием проглотил. Отсалютовал девушке бутылкой. – Ваше здоровье, прекрасная незнакомка!

– Я не незнакомка. Меня зовут… – но парень перебил ее.

– Не торопись! Ни в коем случае не торопись. Прочувствуй момент: ты – прекрасная незнакомка, я – таинственный хозяин горного трактира. Снежная буря застала тебя в пути, и ты забрела на огонек. Сколько будет идти снег – ночь, неделю, месяц? Никто не знает. Нам некуда торопиться. Сначала надо присмотреться друг к другу. Согласна?

– Хорошо, – ответила Юля с лукавой улыбкой. Ей начинала нравиться эта игра. Она даже пожалела, что целый час слонялась по городу, хотя могла бы сразу зайти в ларек.

– Я вижу, – он перегнулся через прилавок и пристально посмотрел на ее ноги. – Что ты одета в дорожный костюм. Набойки на твоих горных ботинках давно стесались, а на нежных ладонях, – он взял ее руки и повернул ладонями вверх, – мозоли от альпенштока.

– Чего?

– Ледоруба, прекрасная, – с нарочитым придыханием сказал парнишка. – Такой молоток с острым клювом. Знающие люди говорят, что он хорошо входит в голову – только вытащить потом тяжело. Ну, да неважно – сезонные скидки на альпенштоки никого, кроме Троцкого, больше не интересуют. Даже таких прекрасных молодых леди, как вы. Не так ли, божественная?

Юля запуталась в его речах – при чем тут Троцкий? Ей было очень смешно. Наверное, виной тому наполовину выпитая бутылка пива? Или нет?

Она улыбнулась со сдержанным достоинством: эпитет "божественная" к тому обязывал. "А все-таки высоким ординаторам далеко до этого болтуна с конским хвостом на голове. У них только глупые амбиции, солидный вид да вялый член. Ах, нет: еще дешевенькие часы – подарок на долгую память. А этот – парень веселый", – подумала девушка.

– Вы привыкли все делать сами. Ваш папа, – он произнес это слово на французский манер, с ударением на последнем слоге, – был аферист и шулер международного класса. Он оставил вам огромное состояние и старушку-мать на руках.

"Недалеко от истины. Папашка действительно был аферист. А два младших брата – это ли не состояние? Ну, мать сама себя сделала старушкой – водка и не таких богатырей с ног валит. Пока все в точку".

– Но вы, – продолжал парнишка, – отринув несметные сокровища, нажитые неправедным папашиным трудом, решили добиться всего самостоятельно. Начать, так сказать, путь наверх. К самому небу. Ухватить Бога за… Скажем так, бороду. Что ж? Похвальное рвение. Вы вышли из… Откуда ты приехала? – перебил он себя.

– Из Ковеля.

Парнишка понимающе кивнул.

– Из "Приюта тринадцати странников" и отправились к далекой сияющей вершине. И тут! Боже мой! Как несправедлива судьба к лучшим из нас! В пути вы попали в ужасный буран. Кошмарный снежный вихрь! И, дорогая моя, скажу честно – вы были на волосок от гибели, если бы… Если бы не я – таинственный хозяин горного трактира, который протянул вам руку помощи, накормил, обогрел и теперь предлагает выпить на брудершафт.

– Это? – опешила Юля от такой неожиданной развязки. – То есть – целоваться? – она смущенно прыснула – продолжая игру.

Парнишка утвердительно кивнул.

– Ни секунды на размышление! Да или нет! Или это произойдет сейчас, или этого не случится никогда! Снежные лавины и торосы голубого льда навеки разлучат нас, не оставив на прощание даже наших имен.

Он прыгнул на прилавок и ловко перенес через него худые ноги в стоптанных кроссовках. Смешная круглая подставка, утыканная головками "Чупа-чупсов", покачнулась, но устояла на месте.

Парень вел себя так смело, будто Юля уже сказала "да", хотя она не успела вымолвить ни слова.

– У меня пиво кончилось, – сказала она, показывая пустую бутылку. Пока он болтал, она незаметно выпила все.

– Для любящих сердец это не преграда, – парнишка крепко взял ее за шею и впился в губы.

Она дала ему время, прежде чем попробовала отстраниться. Секунд пять, не дольше – но все же лучше, чем ничего. От ординатора она, помнится, в первый раз отбивалась куда настойчивее.

– Отныне и навеки я ваш покорный слуга, странствующий рыцарь Павел Синицын, – склонился парень в почтительном поклоне.

– Юля, – ответила она.

– Ну, уж коли мы преодолели ненужные условности естественным путем, может быть, хлебнешь из моей чаши? Я ведь все равно на работе, – он отдал ей свою едва начатую бутылку, и Юля после недолгого колебания взяла.

– Не жалко? – ехидно спросила она. – Хозяин вычтет из зарплаты?

– А я и есть хозяин, – спокойно ответил Павел. – Подпольный алкогольный магнат – но! В свободное от работы время. А основная моя профессия – странствующий рыцарь.

Он снова перепрыгнул через прилавок.

– Передай соседке – пусть всегда присылает тебя за сигаретами. Насчет экзамена не беспокойся – что-нибудь придумаем. Приходи завтра в это же время – получишь подробные инструкции. Идет? – он снова подмигнул ей – озорно и лукаво.

– Конечно.

Юля взглянула на часы и поняла, что уже непоправимо поздно – начало первого. "Еще не успела поступить, а уже возвращаюсь черт знает когда. Что подумает обо мне бабулька, сидящая на вахте?".

– Ой, я пойду, Паша, – засуетилась она.

– Сигареты не забудь, – он протянул ей пачку "Винстона" и две десятирублевки, которыми она собиралась расплатиться.

– Спасибо! – Юля торопливо открыла дверь.

Колокольчик мелодично звякнул.

Парень проводил ее взглядом.

– После экзамена я тебя трахну. Можно было бы и завтра… Но после экзамена ты будешь теплее. Это уж точно.

Он облизнул сухие губы, поправил резинку, стягивающую хвост, и врубил плейер на полную громкость.

* * *

Юля быстро добежала до общежития. Бабка, божий одуванчик, сидела в маленькой будочке с плексигласовым стеклом и читала книжку в мягкой обложке. На обложке были россыпи красных сердец (козыри – черви!) и сладкая до тошноты картинка: черноволосый набриолиненный красавец, раздувая ноздри, прижимал к себе пышногрудую блондинку, от истомы лишившуюся чувств.

"В жизни все не так", – подумала Юля. – Тебя заводят в процедурную, или в ординаторскую, или в опустевшую столовую, и…". Одним словом, не так.

Бабулька кутала костлявые плечи в пуховый платок. Она укоризненно взглянула на Юлю поверх очков и, стараясь придать тонкому голоску хотя бы минимальный оттенок строгости, сказала:

– Что ж ты, деточка, так поздно? А впрочем – дело молодое.

И помахала сухонькой коричневой ладошкой. Юля так и не поняла, что это должно было означать: отпущение вполне простительных для молодости грехов? Или сигнал – проходи? В любом случае, задерживаться не стоило: большой палец бабульки держал книжку раскрытой прямо на середине. Наверняка там полным ходом развивались амурные события: дело шло от случайного касания кончика шелкового платья к страстным пожатиям пальцев. Еще сто страниц, и настанет время для первого поцелуя – безусловно, САМОГО первого в жизни героини (изнасилование злобным отчимом в возрасте девяти лет – не в счет), и потому – незабываемого и головокружительного.

Ее высокий ординатор ухватил сразу за грудь. Даже не ухватил – больно и неумело ущипнул, приняв ее вскрик за признак мгновенного возбуждения. Поцелуи были потом, но вовсе не головокружительные, а слюнявые и чмокающие. Юля удивилась, что она так легко об этом вспоминает: без привычного удивления – "как же я могла?" – и легкого чувства брезгливости.

Может, дело было в смешном парне с конским хвостом? Вряд ли. Скорее всего, в двух бутылках пива "Миллер лайт" – роскошь, которую постовая сестра из Ковеля не могла себе позволить. Да плюс пачка сигарет в подарок – дома она такие не курила, а в Александрийске приходилось "держать фасон": как-никак, поступает в университет.

Юля быстро пробежала пустынный холл и поскакала вверх по лестнице. Третий этаж. Триста пятнадцатая комната. Она ворвалась в комнату, как судебный пристав – даже не постучав.

Ксюша одиноко сидела на кровати и что-то медленно жевала. Лицо ее лоснилось, к пухлым губам прилипли крошки.

Внезапно Юля почувствовала, как маленькая беспричинная радость, тихо булькавшая в ней, куда-то испарилась.

– А где Алена? – спросила она, предчувствуя ответ.

Кровать Алены так и стояла – идеально заправленная, на одеяле лежала раскрытая "История средних веков", а из-под подушки торчал синий уголок блокнота.

Ксюша сделала мощное глотательное движение, которому позавидовал бы пятиметровый удав, покраснела от натуги и произнесла:

– А ты разве не встретила ее? Я думала, что вы вместе куда-нибудь пошли. Поесть. Или поразвлечься. В таком большом городе… – она многозначительно закатила глаза.

– Алена так и не приходила? – глухо сказала Юля.

– Нет. Даже не показывалась.

Юля развернулась и молча вышла из комнаты. Ксюша закричала ей вслед:

– Постой! Куда ты? – но Юля не слушала.

Она спустилась вниз, в холл, и подошла к сторожевой будке, в которой бдительная бабулька то и дело лазила морщинистым пальцем под очки, смахивая набегавшие слезы. Что-то там, в книге, произошло: то ли героиня узнала о смерти любимой морской свинки, то ли героя озадачили заявлением, что у него – простатит и неполное опущение левого яичка в придачу.

Юля нагнулась к окошечку в плексигласе.

– Послушайте! Эй, послушайте!