Она постучала молоточком по коленям, поводила им перед глазами, заставила подняться, дотянуться до кончика носа и всё вот это.

– Потеря сознания при ударе была?

– Ну… если только на долю секунды. Я ведь в шапке был, удар поэтому несильный получился. На мгновение в голове потемнело, и вспышка короткая произошла, как молния, знаете. Словно разряд по телу пробежал.

– Потемнело в глазах, – повторила докторица, старательно записывая за мной.

– Доктор, у него, кажется, провалы в памяти, – сообщила Настя. – Он кровать свою не вспомнил. И вообще, неуверенно себя чувствует. Не помнит ничего.

Вот, шустрая какая. Всё-то она знает. Впрочем, сейчас мне это было на руку.

– Тошнота есть?

– Да всё я помню! – отмахнулся я.

– Меня забыли, как зовут.

– Вас таких, знаешь сколько! – вступился за меня дядя Витя. – Всех разве упомнишь?!

– Нет, тошноты нет. Головокружение небольшое.

– Так. Сегодня постельный режим, а завтра с самого утра идите в поликлинику, прямой наводкой к невропатологу. Там вами займутся и больничный оформят. Я сейчас напишу справку. Ивашкин, димедрол подготовь.

– Внутримышечно?

– Да.

– Да какой больничный! – возмутился я. – Мне же в отдел надо!

– Успеете, поработаете ещё.

– Работа не волк, – покивала головой Настя.

– Работа не волк, а произведение силы на расстояние, – качнул я головой.

– Шутите? – уставилась на меня докторица. – Это хорошо. Но только не перетруждайте мозг, пожалуйста. Время позднее, ложитесь спать, а утром – в поликлинику. Так, снимайте штаны.

– Ой… – обронила Настя, но выходить из комнаты не стала.

Я чуть приспустил штаны и получил шлепок по заднице. После этого врачиха с санитаром ретировались, а Настю выгнал дядя Витя.

– Всё, поправляйся, – бросил он перед уходом. – А электроплитку если ещё раз увижу, коменданту скажу. Чтоб завтра же убрали, ясно?

Вопрос не требовал ответа, поэтому он вышел, хорошенько саданув дверью, и я остался один. Ну, то есть с соседом.

– Ну, ты и герой, – кивнул с улыбкой Давид. – Ты чего за эту дурочку впрягся?

– А как? Её бы оприходовали в два счёта. Трое уродов.

– Да хрен её оприходуешь, она сама кого хочешь оприходует. Теперь не отобьёшься, будет бегать за тобой. Ладно, хозяин – барин.

– Слушай, ты бы и сам вступился за девчонку, – пожал я плечами. – Какая разница, за кого именно. Просто такая ситуация требует вмешательства.

Давид не ответил и только пожал плечами.

– Ладно, надо, пожалуй, спать ложиться, – заявил я, ставя точку в дискуссии. – Завтра вставать рано.

– Про Москву-то не рассказал, – бросил он.

– Да, чего рассказывать, Москва, как Москва. Съездишь как-нибудь, сам посмотришь. Я сейчас. Выйду на минуточку.

Я вышел из комнаты и прошёлся по коридору. Нужно было осмотреться. Где туалет, где кухня, где душ. Всё нашлось и в принципе было в приличном состоянии. Видно, что общага не студенческая. И даже на кухне, когда зажёгся свет, не было тараканов, разбегающихся врассыпную.

На кухне была газовая плита и два холодильника. Нужно было выяснить, в котором из них лежат мои продукты. Во время экскурсии я никого не встретил и вернулся к себе, примерно понимая уже, что здесь и как.

– Дато, слушай, – обратился я к своему соседу. – Мне там бабушка собрала кое-что. Ты бы не мог в холодильник отнести, а то голова закружилась.

– В холодильник? – удивился он. – Крепко ты долбанулся, да? Зачем носить? Просто за дверь поставь, тот же эффэкт будет.

– То есть чайки растащат?

– Лучше меня угости! – помахал он ладонью перед моим лицом. – Будто не знаешь, что на кухне всё исчезает в один момент.

Ну вот, всё-таки на студенческую общагу тоже похоже…

– Конечно, угощайся, генацвале, здесь копчёная колбаса, конфеты и бабушкины пирожки. Сейчас вытащу из портфеля.

– А я-то думаю, – разулыбался Давид, – что это от тебя так пахнет вкусно. А это бабушкины пирожки! Не хачапури, конечно, но тоже сойдут, да? Надо твою Настю научить хачапури готовить. Пусть отрабатывает спасение.

– Все за раз не съешь, – усмехнулся я и протянул ему пакет с едой. – А я спать.

Я завалился в постель и практически сразу уснул. И даже никакая разница во времени, а в Москве сейчас было на четыре часа меньше, не смогла противостоять нервному напряжению и димедролу. Я уснул с лёгким сердцем и мысли о неопределённом будущем меня не мучили. И вообще на душе было удивительно спокойно.

«Ну, за новую жизнь!» – мысленно сказал я и, закрыв глаза, провалился в сон, полный цветных, жизнерадостных картинок.

Утром зазвенел будильник, и я резко сел на кровати. Будильник звенел и звенел. Он стоял на стуле рядом с Давидом. Я глянул в окно. Светало. Было бы здорово сейчас пробежаться, чтобы снова ощутить огонь юности, как тогда, на Ленинградском шоссе. Но нужно было придерживаться легенды и продолжать изображать травму и амнезию.

– Давид! – крикнул я, поднимаясь с постели. – Проснись! Пора шить сарафаны из ситца.

– Э-э-э… – простонал он, не открывая глаз. – Думаешь, это будут носить?

Я усмехнулся. Культурный код у представителей одного поколения зачастую совпадает.

– Будут, ещё как будут, – без тени сомнения подтвердил я. – Если узнают, что их Давид сшил.

Перед туалетом уже была очередь. Надо раньше вставать, чтобы не терять здесь время.

– Как в поезде, бл*дь! – недовольно рявкнул немолодой мужик, выходя из туалета. – Налили, сука, хоть в сапогах болотных заходи.

– О, Артёмыч с бодуна, сегодня, полундра, братва!

– Явился? – остановился он напротив меня.

– Ну, вроде, – хмыкнул я.

– Вроде Володи, – махнул он рукой. – Натравлю на тебя баб, если нити, бл*дь, не будет, попляшешь тогда.

– Артёмыч, на меня натрави! – засмеялся кто-то из парней, но тот, чуть повернув голову в сторону весельчака, мрачно отчеканил:

– Спроси себя, а на*уя?

– О! Новый афоризм!

Все захохотали, а он, тяжело шагая, ушёл по коридору.

– Саня, ты, говорят, банду вчера обезвредил, ценой собственной памяти, – подошёл ко мне улыбчивый парень в футболке и трико. – И ничё теперь вспомнить не можешь.

– Кто говорит? – нахмурился я.

– Армянское радио. Так чё, было или нет?

– Не помню, – подмигнул я.

Все заржали.

– Ты смотри, не забудь, что червонец мне должен!

– И мне четвертной!

– И мне!

– А мне полтинник!

– Долги отдают только трусы, – сказал я. – Шустрые вы, смотрю, как электровеники.

Парни снова засмеялись. Ну, ничего так, нормальная атмосфера. Разговоры о потере памяти пошли уже.

Когда я вернулся в комнату, Давид варил кофе в турке на электроплитке.

– Давай пирожки, брат, – кивнул он. – Сегодня по-королевски позавтракаем.

Я снова положил на стол пакет с бабушкиными гостинцами, уже заметно облегчённый. В дверь постучали.

– Войдите! – гаркнул мой сосед.

На пороге тут же появилась Настя.

– Ну, что я говорил? – сверкнул глазами Давид. – Новая поклонница, да?

– Вы что? – не обращая внимания на эти слова спросила Настя. – Александр Петрович, нам же в поликлинику нужно!

– Нам! – многозначительно повторил он и поднял палец вверх.

– Да, я же вчера ещё сказала, что провожу Александра Петровича. Мне во вторую смену сегодня. Я с подружкой поменялась.

– Ну, иди, угощайся тогда, – кивнул я. – Пирожками.

– Сестра милосердия, кофе хочешь?

– А вы что, кофе пьёте?

– Пьём.

– Ну… налейте, если не жалко. Молока нет?

– Молока нет. Бери кружку. И сахар подай. Вон он в шкафчике. Пациент твой послаще любит.

– Не, мне не надо, я решил без сахара пить, – отказался я, учитывая, что кофе я всегда пил только чёрный и только натуральный.

– О, мужчина! – кивнул Давид. – Уважаю, брат. Не зря головой бился.

– Ну что ты такое несёшь! – засмеялась Настя. – Как только не стыдно! Не слушайте его!

Допив кофе, я встал из-за стола.

– Ну, пойдём, Алёнушка.

– Я ж Настя… – испуганно заморгала она.

– Помню. Внешность архетипичная, как у русской красавицы. Поэтому так и сказал.

– Не такая уж и красавица, – зарделась Настя, но глаза засияли.

Бестолочь. Я усмехнулся.

– Пошли лечиться.

Я оделся и вышел вслед за своей добровольной сопровождающей. Где находилась поликлиника, я, естественно, ни сном, ни духом, как говорится.

– В какую пойдём? – спросил я, выходя из общаги.

– В поликлинику? – удивилась Настя. – Так в нашу, в фабричную. Там же нервопатолог хороший.

– Ну, ладно, – засмеялся я. – Раз патолог имеется, хоть и нервный, пойдём в фабричную. Не в областную же ехать, правда?

– А так и не скажешь, что вы больной, – заулыбалась она.

– А кто сказал, что больной?Просто память отшибло.

– Но вы на всякий случай держитесь за меня, не стесняйтесь. Я сильная, удержу, если что.

– Не сомневаюсь, но я лучше так.

Мы спустились по лестнице. Уже рассвело, и утренняя морозная свежесть как бы подзадоривала и подбрасывала оптимизма. Я шёл, не зная куда, практически, в полную неизвестность. Но, на сердце не было ни тревоги, ни неуверенности. Было такое чувство, будто всё обязательно сложится хорошо и именно так, как нужно.

Интересно. Жить интересно. Давно я такого не чувствовал. Я будто освободился от своего прошлого и теперь строил жизнь заново. Хорошую жизнь, полезную, нужную другим людям.

Когда мы проходили мимо припаркованной чуть в стороне от входа «копейки» горчичного цвета, дверь распахнулась и с пассажирского места выскочил худощавый мужик, преграждая мне путь. Выпрыгнул буквально.

– Эй, слышь-слышь, – кивнул он мне. – Ты что ли Жаров?

– Смотря кто спрашивает. – нахмурился я. – Из газеты что ли?

Мужик выглядел лет на сорок. Широкая драповая кепка, сползла на затылок. Лицо было землистым, под черными глазами тёмные круги, впалые щёки избороздили глубокие морщины. И откуда он, было ясно с первого взгляда.

– Из цирка-на, – процедил он и осклабился. – Сапфир тебя спрашивает. Слыхал про такого?

Голос у чувака был колючий, неприятный. В уголках рта скопился белый налёт.

– Нет, – пожал я плечами. – Не знаком и не слыхал.

– Ну, щас познакомишься. Это из-за этой марухи весь сыр-бор?

Комплекция у него была не особо внушительная. Тощий, в расстёгнутом бушлатике, подбитом цигейкой… Но в глазах горел злой огонь, от них исходила опасность.

– Не получится, – мотнул я головой. – Занят.

– Ну, – ухмыльнулся он, – ты уж найди времечко.

Он вынул из кармана бушлата руку и ловко покрутил в ней выкидной нож, явно сделанный в местах не столь отдалённых. Щёлк, и лезвие ножа выскочило, блеснув в утреннем свете.

– Давай в тачку, бакланчик, – ощерился он, продолжая играть с ножом. – А ты, сучка, гуляй пока. Тобой позже займёмся.