Волны врезаются в побережья. Солнце выложено из песка – раскинувшаяся пустыня.
Ветер шелестит, будто перебирает пальцами каждую песчинку, отсортировывая по размеру, цвету, весу, форму и звуку, дует всё время, и никто не знает, что похоронил он здесь, в этих ревностно охраняемых им местах. Удушающий, обжигающий, насобиравший пыль на других клочках суши обрушивается невыносимым зноем. Спасения нет даже в тени. Достигая штурмовой силы, действует угнетающе.
Обыкновенно, после весеннего равноденствия, со сменой настроения приходит хамсин, поднимающий и перемешивающий песок с пылью юга на протяжении 50 дней, перемалывая, измельчая, изматывая себя, чтобы испытать душевное облегчение, уйдя в горы.
Возвратившись с высокогорий, быстро опускается вниз по сравнительно узким межгорным долинам, постепенно нагреваясь и становится фёном – сильным, порывистым, теплым и сухим ветром, резко изменяя температуру и влажность.
Затем, спустя некоторое время, найдет себе занятие, упершись немалыми силами в гору. Теплота уходит и, холодный, суровый, обрушивается с огромной силой на побережье.
Падая на поверхность воды, этот нисходящий поток вызывает штормовой ветер, вызывающий сильное волнение на море. При этом резко понижается температура воздуха, которая перед началом боры была над теплым морем достаточно высокой, нанося разрушения городам.
Ему не узнать покоя.
Из предлагаемого и предложенного многое лишнее: не пригодится и не понадобится.
Умысел в том, чтобы вырвать хранимое. Красота радует глаз, и ослепляет ум, а площади показывают объем.
Находясь на них, теряешься, впечатленный. Так недалеко и забыть, кто же ты есть и из каких частей состоишь.
Что, в принципе, и происходит.
Узкие пространства – отрезки пути, зажимающие подобно скалам между ограничений. Чтобы ощутили себя, приучили к самостоятельности – к большему или меньшему одиночеству души, открыв новое.
Обустраивая свой угол, привыкаешь к чистоте, искренности и честности по отношению к самому себе, и именно поэтому поднимаешь голову, заметив краем глаза черное пятно – вдруг это ложь?
Человек сидел на стуле, связанный по рукам и ногам. Синяки и ожоги покрывали его тело и местами виднелись кости.
Пытки. Это единственное, что он помнил. В чем был ещё уверен, так это в том, что его имя – Вирм и пытают для того, чтобы вызнать секрет быстрого движения: никто не мог сравняться с ним в скорости.
«Итак, – снова начал опытный палач – скажешь ли мне свой секрет? Скажи и я тебя отпущу».
«Черта с два!»
«Ты скажешь – уверил палач и предложил: Выбирай, что сломать: ногу или руку? У тебя аж четыре варианта. Стоит ли секрет таких мучений?»
В ответ Вирм расхохотался от души, и вышел из себя.
Больше его ничего не держало.
Еду за машиной, повинуясь дороге. Пролетающие навстречу также выбрали себе ориентиром какой-то автомобиль. Мне достался грузовик, перевозящий продуктовые товары.
По сторонам поля упираются в лес. Двигатель работает и незаметно толкает вперед тележку на четырех колесах вслед за грузовиком. Не задумываясь, следишь за ним, и тут начинают твориться странные вещи.
Начав движение из точки А, забываешь с какой целью требовалось ехать в точку Б. Едешь себе и едешь. Затем не помнишь, куда тебе надо добраться и где находится пресловутая точка Б. Потом теряется смысл следования за грузовиком. Может быть, он следует в пункт, расположенный вовсе не там, куда требуется попасть?
Проходит время, но и тот, кто едет за впереди идущей машиной и не задумается, зачем ему это надо и для чего. Он будет по привычке нажимать на газ и так и не поймет, не узнает, что мог бы сделать свою жизнь гораздо более интересной.
Спящий город неохотно пробуждается от сна. Будто провинившийся, рассвет приближается робкими шагами, прогоняя, заставляя пятиться тьму, скрывшую в облаках звезды.
Небо не такое холодное, пугающее, отстраненное светлеет, проявляя кристальную чистоту красок, легкость и воздушность.
Равномерно раскрашенный и однородный желтый диск тяжелый и степенный незаметно быстро шествует по бескрайности и, когда бы ни подняли глаза, он находится посередине.
Ветер дует протяжно и сильно, обдувая лица, сдувает пыль и мусор, назойливые печальные, грустные, негативные мысли, равнодушие, отрывая от земли.
Ему одному ведомы дали, и как же хочется, запрыгнув на него как на скакуна, со смехом умчаться и посмотреть другие земли и выбрать те, что нравятся!
Появляются стаи птиц, временами присаживающиеся на площадях и памятниках. Машины мчатся, сигналят, гудят. Светофоры мигают, как научили, реклама включает всё имеющееся обаяние рисунков, картинок и надписей. Люди – как тополиный пух.
Деревья качаются, воздев ветви, как руки, в мольбе: передают собственные и травы́ чаяния о том, чтобы услышали, помогли, изменили, облегчили участь.
На бельевых веревках сушатся развешенные вещи.
День подходит к завершению. Постепенно становятся видны первые звезды в той части, откуда ушел, налившись яростью, криками, болью и гневом ошпаренный закат.
Через полные тоски окна-глаза домов смотрят удрученно-завидующие. Счастливчики бредут по улице с надеждой на отдых.
Отягощенные заделами на завтрашний день, нагруженные думами, несущие пакеты с чем-то важным для себя, они похожи на измученных мулов, впряженных в повозку и понукаемых бессердечным погонщиком.
Зажигаются огни. Темнота поедает краски и на небосклон выплывает сверкающий, белый диск, приковывающий к себе внимание.
Миллионы глаз остро ощущают разницу между: чего не хватает, что нужно для этого и текущее положение дел, страшась наступления следующего дня.
День без хлопот, вроде как, и не день вовсе. Включив телевизор, Маргарита Павловна готовила ужин. Несколько дней назад она услышала, что будет проводиться выставка картин земляка, и, поэтому, торопилась посетить её до закрытия.
Дело сделано и пришло время сборов. «Быстрее!» – подгоняла себя радушная хозяйка квартиры. Старость – не радость.
Пока привела себя в порядок, пока насмотрелась на отражение в зеркале и сменила наряды, прошло полтора часа.
Уже не двадцать, а привычки те же и никуда не денешься.
Наконец, шагнула за порог, погасив свет и закрыв дверь.
Добравшись, она была приятно удивлена: помимо картин, там оказались и детские рисунки.
Вспомнился сын, уехавший учиться на запад. Как он там?
Часовые пояса полосуют сердце.
Пройдясь и получив удовольствие от просмотренных натюрмортов и пейзажей, поднимающих со дна памяти порядком подзабытые, покрывшиеся пылью воспоминания, заставляющие невольно улыбнуться или, наоборот, взгрустнуть, Маргарита Павловна начала ходить по галерее с рисунками.
Переходя от одного к другому, она дивилась совершенной непохожести рисунков, стиля, несущих в себе видение автора. На листе бумаги грубые линии сдерживают буйства красок и цветов. Несоразмерные туловища и головы, и эти чистые, открытые и, одновременно пугающие глаза, достающие своим взглядом до неисследованных и хорошо знакомых глубин души, узнаваемых совсем в другом свете.
Взгляд со стороны. Взгляд изнутри.
На площадке тренировались метатели диска. На носу были соревнования.
Среди занимающихся затесался с виду непримечательный Инрид. Но выделял его один факт: врожденная неудача. К немалой досаде тренера, ни разу за год занятий он не сделал ни одного упражнения правильно.
Возникает закономерный вопрос: «Почему тогда его держат в секции, тем более на скамейке запасных?». Всё просто. По недавно принятому закону, секция имеет право на существование, если в ней будет не меньше 30 человек.
Начали нарабатывать бросок, и Инрид не вытерпел, попросил позволить дать ему последний шанс, рискнув всем.
Тренер долго не решался и не соглашался на увещевания, но, в конце концов, махнул рукой: поступай, как знаешь, а со своей стороны решил присмотреть.
Обрадованный, тот выскочил немедля, предварительно проведя разминку, на площадку. Обсыпал ладони тальком. Глаза лучатся – как долго он ждал этого момента!
Сделав разводку руками, и, вспомнив, чему учили, взял диск и, взмолившись, чтобы получилось, крутанулся и, что есть силы, запустил диск в полет.
Разинутые рты. Изумленные глаза тренера.
Диск взлетел высоко и по нужной траектории, не отклонившись, как обычно, в сторону, вознамерившись прорезать небо.
Сколько потом не искали, так и не смогли найти, но с тех пор в начале каждого дня где-то далеко появляется этот диск, плавающий в магнитном поле, который живущие там назвали Солнце.
Небо мешается с землей, и нет дна, нет начала, нет конца, нет завершения, нет зарождения: одно перетекает в другое.
Наталкиваясь на невидимые края, врезаясь в прозрачные грани, понимаешь, как видимое плывет волнами, и что ты тоже состоишь из волн.
Спектры цветов смешали между собой с разной частотой. Таким образом, например, глаза – это несколько зажатых, обрезанных, смешанных звуковых волн в цвете.
В них есть обитатели, заполняющие пустоты и покоящиеся в самой толще. Стремятся ко дну, но, достигнув его, не пробьют. А выйдет иначе, то цивилизация накроется.
Сверху сыпется корм, и рыбы устремляются к поверхности.
Что за ней? Поджидает ли хищник или ждет невообразимое?
Стекло надежно лежит на стенках аквариума.
Вереницы людей, машин и зданий с воткнутыми по сторонам дороги деревьями, как кольями, идут караваном через глаза и проваливаются в пропасть.
Им не обойти.
Мне не избежать.
Что-то тащат, пристроив на спине, складывая изредка вовнутрь, чтобы больше влезло и сваливают, что накопили в горы. А там… Чего там только нет!
Вот виденные кем-то глаза девушки, еле успевшей запрыгнуть на отходящий от остановки автобус. Спасибо водителю. А вот мужик идет в поношенной куртке и взъерошенный. То ли злится, то ли не выспался – не понять. Чьи-то воспоминания.
Сколько информации!
Где-то внутри меня, как в сейфе, хранится принадлежащее мне и только мне. Уникальное.
То, что не перемешивается с остальным, позволяет взглянуть на мир под уникальным углом, углядеть закономерности, сравнить.
Увиденные девушки формируют образ будущей невесты, как части мозаики. Рассказанные истории учат на ошибках. Прочитанные книги дают ответы на возникшие вопросы – все же опыт поколений, как-никак. А что не найдешь, – подскажет жизнь.
А веренице той конца и края не видать.
Размытые видения.
Огонь олицетворяют с жизнью и, так или иначе, а мы горим. Кто ярче, кто тусклее. От чувств, от того, что накопил, от идей или поступков своих, или по отношению к себе.
Блуждающими огнями, подобно призракам, населяем жилища, строим дома, что-то делаем.
Обладая немалыми способностями, сотворили из ничего плен и теперь страдаем от этого.
Наступает день, и сообщество решает, кто будет сегодня жертвой, кто разнообразит серую лужу, дабы уйти от сумасшествия, но еще больше погружаясь в него.
Ночью раны залечиваются и все по-новой.
Бесконечная пытка.
Никто не уйдет не обожженным.
О проекте
О подписке