Таким образом, в то время как на Рейне эрцгерцог Карл, несмотря на серьезный численный перевес своих войск, не сумел воспользоваться плодами своих первых успехов, в Италии всего лишь за пять месяцев были разгромлены все французские армии, и коалиция господствовала отныне на всем полуострове. Нужно сказать, что в успехах русско-австрийских войск под командованием Суворова немалую роль сыграл и политический фактор. Разделяя идеи императора Павла в этом вопросе, Суворов вел войну не во имя достижения материальных выгод, а прежде всего войну идеологическую. Главной задачей он видел восстановление попранных тронов и алтарей и борьбу с влиянием идей Великой французской революции. Это можно было сделать только при условии, что союзники будут вести войну бескорыстную, отличную от той кровавой бойни, которую устроили роялисты в Неаполе. Суворов стремился поддерживать в своих войсках строгую дисциплину и привлечь на свою сторону население итальянских государств не диким террором, а наоборот – демонстративным уважением к правам и обычаям местного населения. При въезде в Милан в воскресенье 29 апреля 1799 г., в день, который совпал с праздником Пасхи, русский полководец, подойдя к архиепископу, поцеловав руку священника, сказал: «Я прислан восстановить древний престол папский и привести народ в послушание монарху его. Помогите мне в святом деле».

«Вооружитесь, народы италийские! Стремитесь к соединению под знамена, несомые на брань за Бога и веру, – писал Суворов в обращении к итальянскому народу. – Не обременили ли вас правители Франции безмерными налогами? Не довершают ли они вашего разорения жестокостию военных поборов? Все горести, все бедствия изливаются на вас под именем свободы и равенства, которые повергают семейства в плачевную бедность, похищают у них сынов… Смотрите на героев, от севера для спасения вашего пришедших. Все зримые вами храбрые воины стремятся освободить Италию… Возобновлены будут законы, вера и всеобщее спокойствие, коих вы тщетно желали в томлении под игом трехлетнего рабства. При власти грядущей и служители божьих алтарей примут на себя священный сан свой и обретут возвращенную им собственность»^[59].

Но именно этот подход к политическим вопросам Италии вызвал серьезные разногласия в лагере союзников. Общеизвестно, что всякая коалиционная армия трудно управляется. У каждой державы, составляющей коалицию, есть свои политические цели, свои интересы. Поэтому чуть ли не по каждому поводу возникают разногласия, которые приходится решать часто в ожесточенных спорах, а многие из разногласий вообще не находят решения. (Речь идет, конечно, о «настоящей» коалиции, а не о том случае, когда союзники являются таковыми только по названию. Например, малочисленные контингенты итальянских республик, сражавшиеся на стороне французов, были всего лишь войсками вассалов. У них не было своих политических целей, а была лишь одна задача – с большей или меньшей эффективностью служить интересам державы-покровительницы.) Если же учитывать несходство характера русского полководца и австрийских генералов, различия в организации боевой подготовки и привычках русской и австрийской армии, можно предположить, что трений и противоречий избежать было бы очень сложно. Так оно в действительности и произошло.

Как только русско-австрийские войска под командованием Суворова одержали важные победы и вытеснили французов почти со всей территории Италии, сразу встал вопрос о том, что делать дальше. Каким образом использовать военный успех в сфере политической. Для императора России и точно исполняющего его волю полководца сомнений не было – война велась во имя восстановления попранных тронов и алтарей, следовательно, первое, что необходимо было сделать, это вернуть старые, свергнутые французами власти. Все это прежде всего касалось Пьемонта (Сардинского королевства), ведь именно сардинский король Карл Эммануил явился в наибольшей степени «жертвой» французских республиканцев. Он вынужден был отречься от престола и жил вдалеке от своих континентальных владений на острове Сардиния. В соответствии с данными ему инструкциями тотчас по занятию Пьемонта Суворов пригласил свергнутого короля вернуться в свои владения, распорядился о восстановлении прежнего порядка и королевской пьемонтской армии. Сам император Павел направил любезнейшее письмо Карлу Эммануилу. Но император и полководец неожиданно встретили резкую враждебность этим планам со стороны австрийцев.

Австрийцы, которые составляли четыре пятых союзной армии, хозяйничали на территории Пьемонта как в завоеванном вражеском государстве. Австрийским командованием был назначен имперский комиссар граф Кон-чини, который стал распоряжаться всеми доходами страны. Пьемонт был буквально задавлен поборами, так что жители быстро утратили энтузиазм по поводу их «освобождения», причем все доходы направлялись только на одну цель – удовлетворять потребности австрийских войск. Даже пушки из пьемонтских арсеналов были направлены для вооружения австрийских крепостей.

Но это еще не все и не самое главное. Австрийцы потребовали высылки с территории Пьемонта уполномоченного сардинским королем графа Сент-Андре, который пытался восстановить прежние власти. А что касается самого короля, то его просто-напросто не пустили в свои владения. Несмотря на многочисленные письма Суворова и лично императора Павла, австрийское правительство осталось непреклонным: Карлу Эммануилу нечего делать у себя дома! «Пусть король совсем забудет о Пьемонте, – провозгласил после ухода русских войск из Северной Италии начальник штаба австрийской армии генерал Цах, – страна эта завоевана австрийцами, и, следовательно, главнокомандующий австрийский имеет один право распоряжаться в Пьемонте, точно так же, как он распоряжался бы, если б вступил с армией в Прованс или другую область Франции…»^[60]

Иначе говоря, выходило, что австрийцы воевали не за освобождение Пьемонта от французов, а за завоевание этой страны! Становилось вообще непонятно, зачем русским сражаться в отдаленных землях. Война имела смысл для Павла и для России только в том случае, если это была война идеологическая, направленная на поддержку консервативных монархических принципов, главной целью которой был как раз не захват новых территорий, а восстановление прежних порядков. И уж тем более, русский император не собирался тратить огромные средства и жизнь своих подданных для того, чтобы завоевывать земли для иностранных держав.

В конечном итоге, не получая никакого ясного ответа на совершенно недвусмысленные требования, Павел I взорвался. Прежде всего он выразил свое возмущение графу Разумовскому, русскому послу в Вене, который настолько обавстриячился, что защищал какие угодно интересы: австрийские, английские, но только не русские. «Имея в виду поступки венского двора в последнее время, – писал император Павел I, – перемену тона его после побед, одержанных фельдмаршалом Суворовым, бесконечные интриги, препятствующие ходу военных действий, наконец, явные стремления к завоеваниям и новым приобретениям, я удивляюсь ослеплению этой державы, которая была уже раз на краю гибели, по-видимому, снова хочет ей подвергнуться… Зачем противиться устроению войск короля сардинского? Хочет ли Австрия одна бороться с врагом, который отнял у нее Милан и Нидерланды, который поколебал и разорил Италию и большую часть Германии, который подступил почти к самым воротам Вены?.. Я многое вижу и молчу. Я заключил союз с державами, которые призвали меня на помощь против нашего врага общего; руководимый честью, я поспешил на защиту человечества; я пожертвовал тысячами людей для общего блага; но, решившись низвергнуть настоящее правительство Франции, я никак не намерен терпеть, чтобы какое-либо другое стало на его место и в свою очередь сделалось ужасом для соседственных государей, присваивая себе владения их»^[61].

Отношения между Суворовым и австрийскими полководцами стали столь напряженными, а присутствие русских войск в Северной Италии настолько мешало планам австрийцев, что последние были готовы на все, лишь бы убрать русских из Италии. Так возник план сосредоточения всех русских войск в Швейцарии с последующим наступлением с территории этой страны на Францию. В этот момент на севере Швейцарии появился русский корпус под командованием Римского-Корсакова (около 27 тыс. человек), здесь же сражались формально приписанные к русской армии войска принца Конде. Вместе с русскими полками, действовавшими в Ломбардии и Пьемонте, общее соединение позволило бы сконцентрировать на территории Швейцарии значительные силы, которые вполне могли бы действовать самостоятельно под командованием Суворова.

Разумеется, подобная переброска сил не приводила в восторг старого фельдмаршала, тем не менее воевать совместно с австрийцами он уже больше не мог. Именно поэтому император Павел I и Суворов согласились с довольно экстравагантным планом австрийского командования, в соответствии с которым армия Суворова должна была пересечь Швейцарские Альпы, чтобы соединиться с Римским-Корсаковым в районе Цюриха. При этом находившиеся поблизости от Римского-Корсакова австрийские соединения перебрасывались севернее, чтобы действовать против французов на Рейне. Ясно, что, по мысли Суворова, переброска австрийцев на север могла произойти только с подходом к Римскому-Корсакову русской армии из Италии, так как недалеко от Цюриха французы обладали немалыми силами. Здесь было более 30 тыс. республиканских солдат под командованием одного из способнейших французских генералов Массена. 21 сентября армия Суворова (21 тыс. человек) вступила в горы. Однако соединиться с Римским-Корсаковым ему не удалось. Австрийские войска под личным началом эрцгерцога Карла (36 тыс. человек), не дожидаясь подхода войск из Италии, ушли на средний Рейн, за ними последовали и другие австрийские части.

Римский-Корсаков, таким образом, остался один на один с предприимчивым французским полководцем. Более того, русский генерал не отличался большими стратегическими талантами и разбросал свои и без того слабые силы широким кордоном. 25 сентября 1799 г. Массена перешел в наступление, форсировал реку Лимат и в ожесточенном сражении 25–26 сентября нанес сокрушительное поражение войскам Римского-Корсакова (битва под Цюрихом). Одними только пленными русские потеряли 5200 человек. Французы захватили также 26 пушек, девять знамен и весь обоз. В плен попали три русских генерала.

Суворов узнал о разгроме, когда до Цюриха оставалось уже всего 60 километров. В этой ситуации путь вперед был невозможен. 29 сентября Суворов созвал военный совет. «Корсаков, – начал свою речь полководец, – разбит и прогнан за Рейн! Готце пропал без вести, и корпус его рассеян! Елачич и Линкен ушли! Весь план наш расстроен. Теперь мы среди гор, окружены неприятелем, превосходным в силах. Что предпринять нам? Идти назад – постыдно; никогда еще не отступал я. Идти вперед к Швицу – невозможно: у Массена свыше 60 тыс.; у нас же нет и 20. К тому же мы без провианта, без патронов, без артиллерии… Помощи нам ждать не от кого… Мы на краю гибели… Теперь одна остается надежда… на храбрость и самоотвержение моих войск! Мы русские…»

То, что произошло дальше, описано с пиететом в сотнях русских военно-исторических книгах. И действительно, есть чему восторгаться. Преследуемые со всех сторон, полки Суворова, ведя ожесточенные арьергардные бои, преодолели все невообразимые препятствия и соединились в начале октября с остатками войск Римского-Корсакова и австрийцами. Однако это было слабым утешением и ничего не меняло в стратегических результатах похода. Значительная часть Швейцарии была утрачена для союзников, корпус Римского-Корсакова разбит, а от армии Суворова оставалось лишь 15 тыс. изнуренных солдат.

Практически в это же время закончилось катастрофой еще одно предприятие союзников. В конце августа 1799 г. 33-тысячный русско-английский корпус под командованием герцога Йоркского высадился в Голландии. В составе корпуса было около 11 тыс. русских солдат под командованием генерала Германа. Союзники надеялись на легкую победу, в частности рассчитывая на помощь со стороны голландцев, недовольных республикой. Однако все оказалось совсем не так. Без всякой помощи местного населения англо-русские войска были остановлены франко-батавской^[62] армией генерала Брюна. Несмотря на то что силы Брюна были невелики (около 22 тыс.), ему удалось не только задержать союзников, но и блокировать их. В пяти сражениях, которые произошли между войсками герцога Йоркского и республиканцами, русско-английская армия потеряла около 10 тыс. убитыми, ранеными и пленными, причем в сражении под Бергеном республиканцы не только добились успеха, но и взяли в плен самого генерала Германа.

18 октября командующий союзными войсками вынужден был подписать конвенцию с французами, согласно которой английские и русские войска очищали территорию Батавской республики, причем англичане в качестве компенсации за свободный выход из страны обязались возвратить французам всех когда-либо взятых французских пленных. Интересно, что в то время, как английские войска вернулись на родину, русских солдат в Англию не пустили. Британский флот отвез их на острова Джерси и Гернеси, где они среди зимы были брошены фактически без пропитания, без одежды и обуви на произвол судьбы.

Не слишком-то удачно складывались отношения между союзниками и на море. Адмирал Ушаков и Нельсон были явно не созданы для дружбы. Спесь и самоуверенность, с которой английский адмирал обращался с русским союзником, вызвали резкий ответ со стороны Ушакова. В своих письмах Нельсон говорил, что Ушаков «держит себя так высоко, что это невыносимо» и «под вежливой наружностью русского адмирала скрывается медведь». Нельсон был очень обеспокоен утверждением русского присутствия на Средиземноморье и всячески отклонял проекты совместных действий против французского гарнизона на Мальте. Этот остров был нужен ему как база английского флота, и он вовсе не собирался после капитуляции французов (а она рано или поздно должна была произойти, так как французский отряд на Мальте под командованием генерала Вобуа был полностью блокирован английским флотом) отдавать остров каким-то там рыцарям.

Все это вместе не могло не взбесить Павла I, и дело здесь вовсе не в неуравновешенности российского императора. Сущность войны была полностью извращена. Оказалось, что русские солдаты и моряки не жертвовали своими жизнями для того, чтобы восстановить справедливость и монархический строй, а служили орудиями захватнической политики венского двора и алчности английских купцов.

Особенно Павел был поражен событиями в Швейцарии, которые привели русские войска к настоящей катастрофе. 22 октября (11 октября по старому стилю) царь отправил жесткое и недвусмысленное письмо австрийскому императору Францу: «Вашему Величеству уже должны быть известны последствия преждевременного выступления из Швейцарии армии эрцгерцога Карла, которой по всем соображениям следовало там оставаться до соединения фельдмаршала князя Италийского [Суворова. – Примеч. ред.] с генерал-лейтенантом Корсаковым. Видя из сего, что мои войска покинуты на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался более, чем на всех других, видя что политика его совершенно противоположна моим видам и что спасение Европы принесено в жертву желанию распространить Вашу монархию… я с тою же прямотою, с которою поспешил к Вам на помощь и содействовал успехам Ваших армий, объявляю теперь, что отныне перестаю заботиться о Ваших выгодах и займусь собственными выгодами моими и других союзников. Я прекращаю действовать заодно с Вашим Императорским Величеством…»^[63]

Письмо русского монарха было вручено лично императору Францу новым послом в Вене графом Колычевым на специальной аудиенции 5 ноября 1799 г. и произвело эффект разоравшейся бомбы. С трудом оправившись после шока, произведенного чтением послания, австрийский император и его первый министр барон Тугут попытались задобрить русского дипломата комплиментами. Император вообще заявил, что приложит все старания, чтобы найти виновников произошедших «недоразумений», а Тугут вдруг стал восхвалять доблесть русских войск, прося по возможности задержать их возвращение на родину. Одновременно австрийский монарх направил Суворову послание, в котором уговаривал знаменитого полководца отложить по крайней мере возвращение русских войск на родину. Еще более настоятельное письмо получил Суворов от эрцгерцога Карла. Эрцгерцог стремился сыграть на струнах честолюбия русского полководца, говоря, что французы будут теперь хвастаться повсюду, что победили русскую армию, со своей же стороны эрцгерцог клялся в верности и обещал всевозможную поддержку.

Но все было напрасно. Царь категорически запретил слушать какие-либо предложения со стороны австрийцев. 20 (9) ноября он написал Суворову: «Желаю, чтобы Вы продолжали не делать никакого внимания пропозициям [предложениям. – Примеч. ред.] со стороны Цесарцев для содействия наших войск с ихними и продолжали бы приближаться к пределам империи Нашей»^[64].

Длинные колонны русских войск через Баварию, Богемию и Моравию потянулись назад на восток. Крестовый поход закончился, для России начиналось возвращение в мир геополитических реалий.