Побудительной причиной написания предуведомлений к моим предыдущим сборникам было желание, и даже прямая необходимость, объяснить некоторые привходящие моменты, которые, как мне казалось, необходимо знать читателю, чтобы легче понять как конструкцию самих сборников и отдельных стихотворений, так и их стилистику. В данном случае подобная необходимость отсутствует, стих ясен читателю любого уровня (принимает ли он его – это другой вопрос). Надо сказать, что мне претит утверждение знаменитого поэта Мандельштама, что число умеющих читать не равно числу умеющих читать Пушкина. Как прямое следствие из этого является вывод, что по-настоящему прочесть Пушкина сможет (вернее, теперь уже – мог), если не сам Пушкин, то единственно Мандельштам. Эта элитаристская поза обрекает поэзию в смысле жизненности и в отношении количества искренних и преданных читателей на, если можно так выразиться, на самопрочтение. Это прямое обкрадывание. При этом уходит из поля зрения жизнь языка и речи в их самостоятельности и диктующего, порою насильственного, их влияния на поэзию и поэта. Все сводится к культурной и психологической изощренности индивидуума. Но тем поэзия и прекрасна и жива, что она понимаема на разных уровнях, и искренность и интенсивность переживания на всех этих уровнях вполне сопоставима и равнозначна для бытования поэзии в сфере родного языка.

Как я уже говорил, предуведомления к моим предыдущим сборникам касались конструктивных принципов их построения. Они никогда не объясняли сложность необъяснимых ассоциативных и метафорических глубин. Это было объяснение правил игры, которые обычно легко воспринимаются.

Что же касается настоящего сборника, то необходимость даже подобного рода пояснений отсутствует. Он ясен, как вся наша нынешняя речь в любом отрезке, взятом наугад. Правда, возникает один вопрос. Даже не вопрос, а замечание. Даже не замечание, а наблюдение. Многие мои стихотворения вызывают улыбку, иногда даже смех. И прекрасно. Я же говорил, что рад пониманию стиха на всяком уровне. Единственно, против чего я возражаю, так это против скоропалительного вывода, что ироническая интонация (в смысле насмехания, опорочивания) является основным пафосом моего творчества. Тут происходит пародия и сатира (которая не обязательно связана со смехом). Я, несомненно, являюсь представителем пародизма (да и слово-то само приятно своим созвучием с парадизмом). Наиболее известный пример – это пародии на литературные произведения, где (пусть в ограниченном масштабе и, соответственно, с более узким охватом жизни) проявляются основные черты пародизма: отрывание стилистики описания от предмета описания и возможность растаскивания до предела их парадоксальной неналожимости друг на друга. Ограничительным моментом в данном случае служит любовь как к предмету описания, так и к стилистике, в то время как неприятие их снимает всякие ограничения (что является шагом на пути к сатире). Если мы перейдем к предмету нашего прямого разговора, к высокому пародизму, мы обнаружим то же самое: невозможность полного наложения стилистики на предмет описания, который не является предметом собственно, но есть сумма множества наросших культурных стилистик, которые в смутном своем неразличении определяемы как предмет и противоставляются какой-либо конкретно отличимой стилистике определенного времени. Именно в эту щель и влезает пародист с целью выявить суть времени, материализовавшегося в стилистике, и точки его прирастания к вечности. И движет пародистом (это я особенно подчеркиваю) любовь к жизнереальности предмета описания (соответственно тому, как мы предмет определили) и к конструктивной определенности и неслучайности стилистики. А улыбку и смех в данном случае вызывает эффект неожиданности, а также игровой момент, с неизбежностью возникающий при подобного рода опытах, и еще, возможно, чисто человеческая ироничность автора, при данной манере письма легко входящая в ткань стиха (в то время как тотальная серьезность апологетов культурного стиха оставляет этой естественной стороне человеческого характера удовлетворяться где-то на стороне). Пародизм – это взгляд на явление с точки зрения жизни, в то время как сатира – это взгляд с точки зрения морально-этических максим и культурных ценностей. Сатира стремится показать отсутствие предмета описания за стилистикой, либо ее полное несоответствие «истинно» существующему предмету. Как мы видим, задачи пародизма, если и не прямо противоположны, то, во всяком случае, весьма далеки от этих. Пародист входит в узкое пространство между якобы предметом и стилистикой и пытается их растащить. Это растаскивание есть само усилие стилистическое, в то же время на содержательном уровне, как бы далеко они не расползлись, их соединяет любовь и жизнереальность. При достаточно верном вживании в структуру взаимодействия данной стилистики с предметом, стилистика может быть оттащена столь далеко от предмета, что превратится в самодостаточную систему и сама может стать предметом описания. Здесь пародизм вплотную подходит к идеологическому апологетизму и тону тотальной серьезности.

Так что, хоть многие стихи и вызывают у читателей смех, мне самому, как видите, далеко не до смеха.

И позволю закончить все эти, возможно, необязательные для любителя поэзии рассуждения строками из моего стихотворения, которые послужат прямым вступлением к стихам:

                 …я любил всей силой трезвости
                 Доступной сердцу и уму.

1v| o3055 Вот нежной зегзицей рыдая
                 Рыдает немка молодая
                 Над телом жениха взывая
                 Ко Богу общему: Майн Гот!
                 Убей проклятый сей народ
                 За наши горькие печали
                 Развей его проклятый род!
                 И Бог ей общий отвечает:
                 Послушай, немка молодая
                 Жених твой посвящен был мне
                 А русский – просто сталь простая
                 В моей протянутой руке
                 Прислушайся, как вдалеке
                 Как россиянка молодая
                 Зегзицей нежною рыдая
                 Над телом жениха сидит
                 И в сторону твою глядит

                 И стало тихо, стало чудно
                 И немка слышит как отвсюду
                 Восходит плач и каплет кровь
                 И сходит Бог и тишина
                 Где каждая слеза слышна
                 Та тишина – и есть любовь

1v| o3056 Орел над землей пролетает
                 Не Сталин ли есть ему имя?
                 Да нет же – орел ему имя
                 А Сталин там не летает
                 Вот лебедь летит над землею
                 Не Пригов ли есть ему имя?
                 Не Пригов, увы, ему имя
                 И Пригов там не летает
                 А Пригов? – сидит на земле он
                 И в небо украдкой глядит
                 Орла он и лебедя видит
                 А Сталин? – в земле он лежит

1v| o3057 Уеду-ка лучше в страну зарубежную
                 Пускай что чужую, а все-таки нежную
                 Вот то-то и нежная, что зарубежная
                 Не то что своя, словно пыль неизбежная
                 Где слишком мы все высоко неизбежны
                 Уеду и средь зарубежников нежных
                 Единственный буду я груб и несносен
                 А в общем безвреден, как муха под осень

1v| o3058 Страна, кто нас с тобой поймет
                 В размере постоянной жизни
                 Вот служащий бежит по жизни
                 Интеллигент бежит от жизни
                 Рабочий водку пьет для жизни
                 Солдат стреляет ради жизни
                 Милицанер стоит средь жизни
                 И говорит где поворот
                 А поворот возьми и станься
                 У самых наших у ворот
                 И поворот уходит в вечность
                 Народ спешит-уходит в вечность
                 Поэт стоит вперяясь в вечность
                 Ученый думает про вечность
                 Вожди отодвигают вечность
                 Милицанер смиряет вечность
                 И ставит знак наоборот
                 И снова жизнь возьми и станься
                 У самых наших у ворот

1v| o3059 Милицанер гуляет в парке
                 Осенней позднею порой
                 И над покрытой головой
                 Входной бледнеет небо аркой

                 И будущее так неложно
                 Является среди аллей
                 Когда его исчезнет должность
                 Среди осмысленных людей

                 Когда мундир не нужен будет
                 Ни кобура, ни револьвер
                 И станут братия все люди
                 И каждый – милиционер

1v| o3060 Вот оно – чудовище
                 Обло и озорно
                 Лает так чудовищно
                 И ведет позорно
                 Головой узорною
                 К земле припадает
                 Речь свою позорную
                 В слово облекает
                 В действо облекает
                 Всех нас увлекает
                 А мне незазорно
                 С чудищем дружить
                 Я и сам позорно
                 Жизнь умею жить
                 Здравствуй, здравствуй, чудище!
                 Что с тобой поделаешь!
                 За тобою будущее
                 Тебя не переделаешь!

1v| o3061 За свой разврат и чернокожесть
                 Сидит тот русский негр в аду
                 А имя за стихов пригожесть
                 Живет средь нас словно в раю
                 Вот возникает мысль какая:
                 Его неведомый нам ад
                 С ему ненужным нашим раем
                 Сравним ли? и чему кто рад?

1v| o3062 Наш Анатолий Карпов разгромил врага
                 Коварно мыслящего тупо
                 Так славный воин Карацупа
                 С собакой на границе бил врага

                 Так Карповым разгромлен подлый враг
                 Весомо окончательно и зримо
                 Японскую эскадру под Цусимой
                 Так легендарный потопил Варяг

                 На Бородинском так и Куликовом
                 Полях так поднималась Русь
                 И в страхе падал иностранный трус
                 Всходило солнце вслед.
                 И вслед всходил враг новый

1v| o3063 А вот милицанер стоит
                 Один среди полей безлюдных
                 Пост далеко его отсюда
                 А вот мундир всегда при нем

                 Фуражку с головы снимает
                 И смотрит вверх и сверху Бог
                 Нисходит и целует в лоб
                 И говорит ему неслышно:
                 Иди, дитя, и будь послушным

1v| o3064 В буфете Дома литераторов
                 Пьет пиво Милиционер
                 Пьет на обычный свой манер
                 Не видя даже литераторов

                 Они же смотрят на Него —
                 Вокруг Него светло и пусто
                 И все их разные искусства
                 Пред Ним не значат ничего

                 И представляет собой Жизнь
                 Явившуюся в форме Долга
                 Он – краток, а искусство – долго
                 И в схватке торжествует Жизнь

1v| o3065 На русском нашем на примере
                 Природа хочет показать
                 Как плохо жить остервенелым
                 Они не любят свою мать
                 И чтобы доказать на деле —
                 Живьем нас гонит в ад дышать
                 И в этом благородном деле
                 Грешно ей было бы мешать

1v| o3066 Они росли сто лет подряд
                 И выросли в прекрасный сад
                 От подземелий – если снизу
                 Взглянуть – до самых до небес
                 Без, то что мы зовем, каприза
                 По воздуху растут и без
                 Поддержки видимой, возможно
                 Посередине осторожно
                 Поддерживают темный вес
                 Крылами ангелы небес
                 А снизу вверх их гонит бес
                 Возможно, но и то возможно —
                 Сотрудничество то небес
                 С землей, где жив доныне бес
                 Живет, но очень осторожно