Глава 5
Постновогоднее похмелье

Завершились праздничные дни. Четвертого января пора было выходить на работу, в те годы еще не придумали зимних каникул. Все было проще. Первое и второе января – нерабочие дни, а если Новый год выпадает на субботу или воскресенье, то плюс еще день, и все! Труба зовет, вперед на производство!

У меня праздник превратился в трудовые будни. Так толком и не отдохнув, к 8.00 я прибыл в больницу и приступил к работе.

Хвост очереди в поликлинику выходил на улицу, все желающие попасть в тот день на прием к хирургу уже не помещались в просторном коридоре. Обнаружив такое скопление народа под своим кабинетом, я слегка оторопел.

Планерка затянулась, так как после новогодних праздников накопилось много вопросов. После мы с Ермаковым сделали обход отделения, и около десяти часов утра я пошел «умирать» на прием.

В коридоре витал густой запах перегара, потных тел и немытых ног. Все это озвучивалось беззлобными матюгами и вибрирующим гулом болеющего с похмелья люда.

В кабинете меня уже поджидала фельдшер «скорой помощи» и лежащий на кушетке вонючий организм с черными ногами.

– Дмитрий Андреевич, вот, пациента с гангреной привезла, – начала фельдшер. – Похоже, отморожение, по смотрите какие черные ноги.

– А он сам что, не разговаривает? – я кивнул в сторону организма.

– Нет, он еще от новогодней пьянки не отошел, мычит только.

– Что-то странная какая-то гангрена, – произнес я, внимательно рассматривая черные стопы забулдыги. – А как вы на него вышли?

– Да соседи нашли его. Зашли к нему в дом, увидели – из-под одеяла ноги черные торчат, и нас сразу вызвали, «скорую», а я к вам привезла.

– Скажите честно, а вы его хорошо осмотрели? – спросил я, нащупав пульсацию артерий на тыле «гангренных» стоп.

– По правде сказать, не очень. Увидела, что черные, и сразу в больницу, к хирургу.

– Понятно, а я вам сейчас фокус покажу. Любовь Даниловна, подайте мне шарик со спиртом.

Медсестра подала мне просимое, я провел ватным шариком, смоченным спиртом по стопе – и, о чудо! – на черном появилась белая полоса! Фельдшер даже рот открыла от удивления.

– Вот ваша гангрена! – произнес я. – У этого типа просто носки истлели на ногах и вместе с грязью въелись в кожу. Никакой гангрены нет и в помине.

– И что же мне делать? Куда его девать? – спросила фельдшер.

– А куда хотите. Но в хирургическом лечении он не нуждается. Вы когда смотрели его, стопы трогали?

– Нет, не трогала.

– Побрезговали, значит? Надо было перчатки надеть и потрогать. Стопы теплые, пульсация отчетливая, какая гангрена? Забирайте его! Мне надо прием вести, видели, сколько народу в коридоре?

– Ой, ну куда я его дену?

– Да хоть домой себе забирайте! Научите ноги мыть!

– Доктор, ну правда, может, положите его к себе на отделение?

– И с чем я его положу? С хроническим грязевитом и неумытом? Все, освобождайте кабинет, смотреть надо больных на месте, а не тащить их сразу в стационар.

Фельдшер растолкала забулдыгу и повела его на «скорую». В последующем он «всплыл» в терапии, куда его пристроили с алкогольной интоксикацией.

У нас так: привезти в больницу привезут, а увезти – дудки. Могут за сто километров привезти пациента с болями в животе, а если у того ничего не обнаружат – обратно его уже никто не повезет. Сам добирайся! Так принято.

А бывали и настоящие ловчилы: надо по каким-то своим делам до райцентра добраться – так они вызывают «скорую», симулируют боли в животе, еще и плюс группа поддержки с ними в несколько человек в машину садится. Их привозят в больницу, а они просто-напросто сбегают. Сам не раз наблюдал, как привезут такого «больного» и с ним еще человек пять, они выйдут из машины и ну бежать в другую сторону. А как их уличишь?

После грязнонога мы открыли форточку – проветрить помещение, но закрыть ее так и не пришлось. Следующие посетители были немногим не лучше.

Вползает баба лет под сорок с крупным синяком под левым глазам, опираясь на палку, жалуется на боли в коленном суставе. Осматриваю; от ноги исходит тошнотворный запах забродившей мочи. Правое колено замотано грязной мокрой тряпкой.

– Что это? – тыкаю пальцем в тряпку.

– Вот, доктор, упала, коленку зашибла, люди сказали, что детская моча помогает, вот и примотала.

– И как, помогло?

– Да не очень! Болит шибко, ходить не могу.

– Идите, помойте ногу, затем подойдете, посмотрю.

– А где ж я ее помою?

– А где хотите, хоть в туалете. Идите!

Следующим в кабинет бочком проник мятый мужик с синяком под правым глазом, весь провонявший мочой.

– Что, тоже колено ударил и мочу прикладывал?

– Да, доктор. Упал вот давеча, нога болит, люди сказали, что моча помогает. Приложил. А как вы догадались?

– По запаху! Идите, мойте ногу, отмывайте ее от мочи, после подходите.

Когда третья вонючка подряд зашла в мой кабинет, я не выдержал и спросил у нее, у двадцатипятилетней девахи:

– Тоже упала и колено болит?

– Да, а как вы узнали?

– Интуиция! Мочу прикладывала?

– Да, говорят, помогает.

– У тебя устаревшие сведения. Нужно не мочу прикладывать, а кал ребенка, которому не исполнилось еще трех месяцев.

Медсестра удивленно посмотрела на меня и покачала головой. Я, не обращая на нее внимания, продолжил рассказывать про фекалотерапию. Меня так завели эти любители уринотерапии, что остановиться я уже не мог.

На следующий день, когда деваха повторно пришла на прием, от нее исходил такой удушающий запах дерьма, что у меня горло перехватило. Она на самом деле намазала свое травмированное колено детским калом и довольная объявила мне:

– Спасибо, доктор, и вправду помогло. Я уже ногу разгибаю.

– Рад за тебя, – прокашлял я и, глядя на ее счастливое лицо, не стал разубеждать.

– Доктор, вы на полном серьезе ей кал прикладывать посоветовали? – удивилась медсестра, когда я отправил больную мыть ноги.

– Любовь Даниловна, конечно же нет! Пошутил я, и, похоже, неудачно.

– А зачем вы так шутите?

– Да, понимаете, зло взяло. Один с мочой пришел, второй, третий, ну, сколько же можно нюхать их зловоние? Вот не выдержал и брякнул от досады.

– Нельзя так, Дмитрий Андреевич. Вы же доктор, а они больные люди. Вы же человек с высшим образованием, а они неграмотные крестьяне. Нельзя так.

– Да понимаю, что нельзя. Не думал, что они всерьез воспримут. Постараюсь больше так не поступать.

Несколько раз я прерывал прием, чтобы проветрить кабинет, настолько сильный и удушливый запах приносили с собой пациенты после новогодних возлияний. Многие из них едва держались на ногах, до сих пор пребывая в объятиях Бахуса.

Превалировали пострадавшие с ушибами мягких тканей разных частей тела, чаще всего лица. Люди массово маялись похмельем, но упорно сидели в очереди, в надежде получить больничный лист и продолжить праздник. И им было наплевать, что пять дней бытовой травмы не оплачиваются – лишь бы не выгнали с работы.

А гулять у нас умеют! В середине апреля я встретил небрито-нечесаного мужичка, который утром вынес на помойку новогоднюю елку и два мешка пустых бутылок. Весной он понял, что праздник закончился и пора избавляться от символа наступившего года. Еще один чудила обратился ко мне жарким июньским днем 1996 года.

– Доктор, вы не уделите мне внимание, – сказал он, встретив меня в коридоре больницы.

– А что с вами случилось?

– Вы знаете, я пальчик отморозил.

– Отморозил пальчик? Но как вас угораздило? За окном июнь. Вы его в холодильник засунули?

– Нет, что вы! Я его еще на Новый год отморозил, пьяный был и варежку одну потерял.

Он продемонстрировал первый палец левой кисти, антрацито-черный, полностью мумифицированный до корня.

– А почему сразу не обратились?

– Дак, думал, что пройдет. А он не проходит, не шевелится и не чувствую его совсем.

– У вас сухая гангрена, – сказал я и, ухватив за больной палец, без видимых усилий отсоединил его от кисти. – Все! Вот ваш пальчик.

– И это все? Даже не больно было, и кровь не бежит, – удивился чудила. – Спасибо, доктор!

Прием подходил к концу, за окном стемнело, часы показывали 16.51. В кабинет, поддерживая здоровой рукой больную, вошел последний посетитель, бледный тщедушный мужчина лет пятидесяти.

– Здрасте, доктор, – произнес страдалец, превозмогая боль.

– Добрый вечер! Что с вами?

– Да вот, – пациент продемонстрировал левую руку неестественно мраморного цвета. – Дочка, зараза, утром ножом ударила. Я у ней бутылку самогонки хотел отобрать, пятый день ужо бухает, а она меня ножом саданула.

– Во сколько это случилось?

– Около семи утра, а что?

– А здесь сколько уже сидите?

– Дык это, сразу и пришел.

– А какого черта сидел под дверями и не заходил в кабинет? – сорвался я. – Рука-то мертвая! Похоже, плечевая артерия пересечена, как раз на месте бифуркации.

– На месте чего? – переспросил раненый.

– В том месте, где плечевая артерия делится на локтевую и лучевую. Да неважно. Уже контрактура Фолькмана сформировалась.

– Чего сформировалась?

– Рука, говорю, мертвая! Не спасти руку, поздно уже! Зачем в коридоре весь день просидел? Почему не сказал, что рука болит? Может, и успели бы спасти. Сшили бы артерию, восстановили кровообращение, глядишь, все бы обошлось.

– Не знаю, – мужик дернул плечом и скривился. – Болела, думал, что так и должно быть. Дык щас чаво делать-то?

– А сейчас руку ампутировать надо, больше ничего не предпримешь, поздно.

– Ну, надо – дык ампутируй. А инвалидность точно дадут?

– Так вы тут выжидали, чтоб рука омертвела и ее отрезали? – догадался я. – Чтоб инвалидность дали? Да?

– Моя рука! – завопил мужик. – Что хочу, то и делаю! Отрезай давай, а потом пущай инвалидность дают!

Вот так этот тип решил извлечь выгоду из своего ранения.

Руку ему ампутировали на уровне нижней трети плеча. Инвалидность он получил, дали вторую группу, так как до этого работал дворником и больше метлой махать не мог. Я его потом видел – дово-о-ольного! Еще бы, работать не надо и пенсию дают! Красота! А что руки нет – так не страшно, она левая, а он правша. Дочку, кстати, посадили, дали восемь лет, все же сделала папку инвалидом.

Была у меня одна пациентка, молодая симпатичная девочка лет двадцати, работала в пекарне. Как-то утром она засунула руку в тестомес, чтоб чего-то там убрать, а напарница возьми и включи агрегат. Девочке раздробило правую кисть. Пришлось ее ампутировать по лучезапястный сустав.

Тоже дали инвалидность, но третью группу, так как числилась она по документам зав. производством. На ВТЭК объяснили, что без кисти она и дальше может заведовать производством, чего там, руководи и подпись ставь. Расписываться можно и левой рукой. А то, что она фактически работала тестомесом, доказать не смогли. Была бы им оформлена – получила бы вторую нерабочую группу, а так только третью дали. Все по закону! Дворник-алкаш, получивший травму в пьяной драке с собственной дочкой, затем сам доведший себя до гангрены, получил вторую нерабочую группу, а девочка-трудяга, лишившаяся кисти на производстве, лишь третью рабочую. Отличный закон!

В деревнях получать пенсию по инвалидности становилось делом престижным: наступали тяжелые времена. Рабочие места сокращались, стали задерживать выплату зарплаты. Нас предупредили, что за декабрь мы получим зарплату полностью, а с нового года неизвестно как будет. А пенсии инвалидам не задерживали и в самые трудные годы.

Мне вспоминается больной Гусаров, который по пьяной лавочке получил проникающее ножевое ранение брюшной полости с повреждением толстой кишки. Его привезли через тридцать минут после травмы. Я только закончил ампутировать левую руку дворника-алкоголика. Операционная бригада была на месте, вся в сборе, и ничто не мешало нам спасти очередную непутевую жизнь. Но Гусаров уперся и не согласился на операцию, вопил: «Не дам оперировать, и все тут!» Никакие уговоры на него не действовали.

Шел первый час ночи после изматывающего дневного приема и операций, дар убеждения покинул меня. Я положил больного на койку, взял с него расписку, что он категорически отказывается от операции, назначил консервативное лечение и вскоре отбыл домой.

Утром, протрезвев, Гусаров валялся у меня в ногах и умолял немедленно его прооперировать, так как сильно разболелся живот. Начался перитонит.

В животе обнаружили большое количество каловых масс, вышедших из раны поперечно-ободочной кишки. Других повреждений внутренних органов не было. Если б товарищ Гусаров не валял дурака и мы бы его сразу прооперировали, то, скорей всего, просто зашили бы эту маленькую ранку. А так, на фоне калового перитонита, пришлось сделать двуствольную колостому: мы вывели кишку больного через живот. Теперь весь кал поступал в специальный мешочек, подвешенный на веревочках к животу Гусарова. Какать естественным путем он больше не мог.