Цюрих, Кирхгассе, 2,
10 июня

С балкона пятиэтажного особняка на Кирхгассе открывался чудесный вид на исток Лиммата и антрацитовый простор Цюрихского озера. В сгущающихся сумерках казалось, будто там, за строгой волной моста Квайбрюкке, начинается море. Уже загорелись фонари, загадочно осветлились окна, огни неторопливо ползущих машин заполнили темные улицы, но небо все еще оставалось пепельно-светлым. На его фоне зеленый шпиль церкви аббатства Фраумюнстер смотрелся тревожно и даже драматично. По теплому вечернему воздуху тянулся мягкий, бархатный гул затихающего города.

Служанка вынесла на подносе кофе, воду и хьюмидор с сигарами и выставила все это на столик. В плетеных креслах расположились трое: советник швейцарского Департамента иностранных дел Леон Готье, представитель Торговой палаты США Уильям Льюис и барон Теодор Остензакен. Само здание контролировалось Федеральной военной секретной службой Швейцарии и частенько использовалось как место встречи сотрудников иностранных миссий с различными агентами из третьих стран: контрразведка наблюдала за активностью вокруг таких встреч, не пресекая ее. Предполагалось, что, коль скоро федеральная безопасность гарантирует их надежность, финансовые операции по ним идут через швейцарские банки: это относилось ко всем, включая людей из рейха. Впрочем, этаж, на балконе которого велась непринужденная беседа, последний год был арендован американским торгпредством – со всеми средствами его защиты.

– Ваши страхи относительно жары покажутся смешными, Лео, если вы побываете в Испании, – говорил Остензакен. – Три дня назад я был в Барселоне, так вот там уже тридцать три, а на солнце – так и вовсе под пятьдесят. Сил достает только выбраться из отеля и доползти до моря.

– У нас будет то же самое, – пессимистично отреагировал Готье. – А я не выношу жары. Придется уехать в Альпы.

– Вы, швейцарцы, позабыли боевой дух гельветов, – вставил свое слово Льюис, вытирая платком пот с выбритого затылка. – Когда-то вы противостояли Цезарю, били Габсбургов, а теперь убегаете от жары в горы. Глядите, как бы Гитлер не повторил опыт императора Конрада с расширением Священной Римской империи.

– Вы имеете в виду операцию Танненбаум? – хмыкнул Готье. – Ну, нет. Без Италии эта затея не имеет смысла. А Италии сейчас не до нас. Разгром в Тунисе скоро приведет к столкновению с вашими войсками на материке. А там…

– Гитлер полон оптимизма. Даже невзирая на Сталинград, – осторожно заметил барон.

– А что ему остается? – поднял брови Льюис. – Накануне битвы полагается излучать оптимизм. Поглядим, какое настроение будет у него после Орла.

– Исход не очевиден.

– Не очевиден, – согласился Льюис. – На днях в Овощных рядах я наблюдал ссору молочницы и торговки зеленью. Зеленщица была существенно покрупнее, массивная, этакая Брунгильда с кулачищами молотобойца. Она все кричала, толкала молочницу, плевалась. Собрались зеваки. Я поставил три франка на зеленщицу – и проиграл. Потому что молочница – такая щупленькая, неказистая – вдруг схватила бидон с молоком и со всего маху огрела им Брунгильду по голове. Только искры из глаз посыпались. – Он развел руки в стороны и усмехнулся: – А на схватке немцев с русскими надеюсь выиграть.

– Вот видите, Уильям, как важно выбрать правильную сторону, не доверяя очевидному, – засмеялся Готье. – А вы говорите о боевом духе гельветов. Кстати, от них ведь осталось одно только имя. А также – воспоминание о боевом духе.

– Иногда мне кажется, что Макиавелли родился в Швейцарии.

Готье достал из кармана часы, сравнил их с огромными курантами на башне Святого Петра, известной всему Цюриху как «толстый Петр», и, вздохнув, поднялся:

– Что ж, друзья мои, мне пора. Надеюсь, еще увидимся до моего отъезда в Альпы.

Являясь агентом Федеральной военной секретной службы, Готье познакомил барона с Уильямом Льюисом и убедился в том, что контакт закрепился. На большее он не рассчитывал, поэтому, дабы не затягивать беспредметную болтовню, Готье решил откланяться. Ему, безусловно, было известно, что Льюис состоит в штате бюро Управления стратегических служб США в Берне, которое вот уже полгода возглавлял очень скромный и обходительный человек по имени Аллен Даллес. Льюис, конечно, обещал посвятить Готье в содержание переговоров с Остензакеном, однако для швейцарской разведки не было секретом, что барон представляет интересы высокопоставленных лиц из СС.

– Понимаете, дорогой Тео (вы позволите вас так называть?), практически все сигналы из Германии – а их, поверьте, становится все больше – в конечном итоге сводятся к одному: давайте обсудим условия мирного договора без требования безоговорочной капитуляции. Ведь так? – Льюис налил себе кофе из кофейника и плеснул в него коньяка. – Я вот, например, по-прежнему поддерживаю любые усилия немецких патриотов ликвидировать режим Гитлера и взять власть в свои руки. Но то я. А наши бонзы пока и слышать об этом не хотят. Не забывайте, что еще не высохли чернила на резолюции Касабланкской конференции, где черным по белому сказано: требуем безоговорочной капитуляции Германии, Италии и Японии. И как же тут быть?

– А разве желание остановить кровопролитие – не аргумент? – спросил Остензакен.

– Аргумент, – согласился Льюис и сразу уточнил: – Вчера. Когда успехи вермахта были очевидны. Когда Роммель гонял англичан по египетской пустыне, русские отступали, немецкие субмарины топили наши корабли. А сегодня – уже не очень. Мы знаем, что многие в вермахте хотят остановить войну. Но задаемся вопросом: имеется ли у них потенциал, чтобы затем взять политическую власть в Германии, когда есть Гитлер, партия, СС? Получается так, что вы хотите принести голову Гитлера и обменять ее на нашу военную победу. Неплохо. Но знайте: в отличие от рейха в США общественное мнение – серьезная сила. Как это все объяснить людям, избирателям, которые голосуют на президентских выборах?

– В Германии вы столкнетесь с упорным сопротивлением, которое погубит тысячи жизней, – растягивая гласные, сказал Остензакен. – А потом уткнетесь в пасть русского медведя. И это в том случае, если рейх падет. А если случится чудо? Вам выгодна дееспособная, управляемая и предсказуемая Германия, не утратившая способности драться.

Льюис вылез из кресла, встал и облокотился о балконный парапет, удерживая сигару в зубах.

– И что ваши друзья могут нам предложить? – спросил он, щурясь от дыма.

– Жесткую систему, способную удержать в кулаке аппарат госуправления в стране.

– Я так понимаю, вы говорите о Службе безопасности?

– Да. Большая иллюзия думать, будто горстка офицеров вермахта сможет перехватить власть и подчинить себе все звенья государственной машины, опираясь только на то, что они убьют фюрера. СС работает, как вон те швейцарские часы. Сегодня это – каркас, стягивающий все сферы жизнедеятельности в рейхе к единому центру. И центр этот – не Гитлер.

– То есть ваши друзья обещают нам Германию без нацизма и – продолжение войны на Восточном фронте.

– Не только. – Остензакен незаметно вытер вспотевшие ладони салфеткой. – В некоторых странах ими создана сеть, обеспечивающая бескровный отход германских войск при вторжении западных союзников в том случае, если эти страны выйдут из сферы влияния рейха.

– Это столь же интересно, сколь невероятно. – Льюис повернулся к барону, скрестив руки на груди. – Тео, – тихо сказал он, – я с большим уважением отношусь к вашему отцу. И невольно задаюсь вопросом: что вас, потомственного аристократа, связывает с людьми из такой организации, как СС?

– Уважение, – ответил Остензакен.

Льюис задержал на нем испытующий взор.

– Как бы там ни было, барон, вашим друзьям надо крепко поразмыслить, что такого они могут положить на чашу весов, чтобы наши интересы уравновесились.

– Я передам им ваши слова, господин Льюис.

– И вот еще что: ни Олендорф, ни Шелленберг, с которыми вы дружны, не могут быть субъектами наших переговоров. В сорок первом году Олендорф руководил айнзатцгруппой Д, истребившей ужасно много евреев на Востоке. А Шелленбергу не простят инцидента в Венло. Мы так и не знаем, живы те два британских агента, которых он самолично похитил на территории Голландии или нет. Шелленберг – гангстер. Это ведь он завалил рынки фальшивыми фунтами. Ему уже никто не поверит. Подумайте об этом.

По Лиммату в сторону озера, громко тарахтя, проползла моторка, нарушив своим шумом гармонию летнего вечера.

Берлин, Принц-Альбрехт-штрассе, 8,
РСХА, IV управление, Гестапо,
8 июля

Штурмбаннфюрер Людвиг Ослин, из-за пристрастия к допросам «третьей степени» прозванный Гильотиной, высокий, худой, жесткий, как проволока, криминальдиректор гестапо, принимал своих посетителей столь безэмоционально, что иной раз казалось, будто за столом сидит не живой человек, а механическая кукла. Никто не мог подумать, что он – любящий отец трех маленьких девочек и мальчика, родившегося с тяжелым пороком сердца, которого он заботливо выхаживал. В бесстрастном лице его была какая-то незаконченность, недоделанность, как будто скульптор бросил свою работу на полдороге.

Принимая своих агентов, Ослин редко предлагал им присесть. При этом он никогда не унижал собеседника, никогда не повышал голоса, выдерживая спокойный, корректный тон. Обычно он встречался с ними либо на конспиративной квартире, либо в кафе, но иногда, повинуясь какому-то инстинкту, который подсказывал, что опасения излишни, приглашал агента непосредственно в свой кабинет на Принц-Альбрехт-штрассе.

Дори старалась вывалить перед ним все, что узнала, сразу и как можно скорее. Она стояла возле кресла, переминаясь с ноги на ногу, ломая руки и поеживаясь, точно от холода или озноба.

– Позавчера мы были на приеме у господина фон Хелльдорфа, начальника берлинской полиции, – сбивчиво докладывала Дори. – Франс с ним дружит… Собралось много офицеров… Но не только. Я видела там доктора Зиппельгауэра, актрису, не помню ее фамилии, профессора из Берлинского университета – кажется, Гофман… Очень много было людей. Офицеры закрылись в столовой. Я пошла в смежную комнату и оттуда кое-что услышала.

– Что же?

– Только обрывки разговора. Я поняла, что они обсуждали… лишение фюрера власти. – Дори облизала пересохшие губы. – Они говорили, что фюрер должен уйти… вот.

– Они готовят покушение? – монотонным голосом уточнил Ослин.

– Нет. Просто отстранить, изолировать и… провести потом суд. – Она обернулась на стенографистку, которая с бесстрастным видом делала свое дело.

– Подробнее.

– Подробнее – речь о военных… о том, что вермахт должен возглавить Германию. После переворота открыть фронт перед западными державами. Но прежде надо узнать – согласятся ли они не настаивать на безоговорочной капитуляции, станут ли сотрудничать с новым правительством Германии?.. А с русскими войну не прекращать.

Визиты Дори к Ослину были худшей частью того ада, в который она попала после ареста и помещения в концлагерь Нойенгамме ее родителей: оказалось, что в начале тридцатых отец не просто симпатизировал коммунистам, но даже печатался в «Ди Роте Фаане». И хотя статьи в основном были искусствоведческого характера, в ходе очередной чистки его имя прозвучало в ряду подпольных издателей рабочей газеты до поджога рейхстага.

Дори попала в прицел внимания тайной полиции. Красивую, образованную девушку сначала устроили в АА (МИД), а затем решили свести с управляющим «Адлерхофа», который активно работал на СД и имел массу прелюбопытных контактов с иностранцами. В обмен на сотрудничество гестапо гарантировало ей сносное существование родителей в Нойенгамме, поставив их жизни в зависимость от ее рвения.