По его собственным воспоминаниям, Фулк заинтересовался Россией как великой державой¹⁶⁵. Он с опасением смотрел на рост могущества Российской империи на Балканах, в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Ему казалось, что экспансия России несёт угрозу всем странам «со свободными институтами». «Не существует ни географических, ни этнографических границ, достаточно широких, чтобы ограничить амбиции русских», – провозглашал он в памфлете «Славянин или Сакс»¹⁶⁶. Работа Фулка была написана под влиянием уже вышедших в свет к тому моменту книг Степняка, в которых революционер изображал Российскую империю как агрессора на европейской арене, а также оправдывал политический террор против самодержавия¹⁶⁷. Соответственно, Фулк пытался показать, почему самодержавная Россия своей внешней политикой представляет угрозу для «цивилизованных наций». То, что это действительно так, как и то, что противостояние между Россией и Великобританией за мировое господство неизбежно, если самодержавие не будет свергнуто, – представлялось для него аксиомой. Всю русскую историю Фулк изобразил как «попятное движение от свободы к автократии»¹⁶⁸. Согласно его логике, свободолюбивые славянские племена со временем стали бесправными подданными московских князей, сконцентрировавших в своих руках всю полноту политической власти. Новое, централизованное государство, по мнению Фулка, не встречая никакого сопротивления изнутри, обратилось к экспансионистской политике, угрожавшей всем соседям России. Фулк предполагал, что «русскую угрозу» могут остановить только внутриполитические изменения в империи, а именно – упразднение абсолютной власти царя и наделение равными политическими правами всех подданных России. На этом основании Фулк оправдывал террор «нынешнего поколения революционеров, ещё известных под именем нигилистов». Не одобряя политическое насилие в принципе, Фулк приходил к тем же выводам, что и Армстронг, и Нобл. Подобно им, он считал, что русские террористы, несмотря на «весьма сомнительные методы», добивались гражданских прав для «пятидесяти миллионов бедных и невежественных крестьян». Чтобы доказать их правоту, Фулк сравнивал революционеров с аболиционистами. И те, и другие, в его представлении, боролись за «освобождение угнетённого человечества»¹⁶⁹.

Выступления этих общественных деятелей и журналистов, а также спорадические высказывания Твена и У. Д. Хоуэллса на протяжении 1880-х гг. подготовили почву для возникновения движения, получившего известность как «движение за свободную Россию» (Free Russia Movement). Американский историк Д. Фоглесонг характеризует его как первый «американский крестовый поход за “Свободную Россию”»¹⁷⁰. Всех его участников объединяло убеждение в необходимости замены устаревших, как им казалось, общественных институтов Российской империи. Они были уверены, что при «правильном» ходе истории русское самодержавие уступит место более «цивилизованной» форме правления, принятой в англо-американском мире.

Возросший интерес к русским «нигилистам» не прошёл мимо внимания Дж. Кеннана. Имея опыт путешествия по Сибири, он решил поучаствовать в разворачивавшейся дискуссии. Кеннан достаточно быстро понял, что вопрос о характере сибирской ссылки является злободневным, привлекая широкое внимание американской аудитории. Биограф Кеннана Ф. Трэвис показал, что с 1881 г., когда американская полярная экспедиция на судне «Жаннета» погибла у берегов Якутии, Кеннан стал искать издательство, которое было бы готово профинансировать его поездку по Сибири. Но его намерение осуществилось лишь в 1885 г., когда Кеннан сумел договориться с нью-йоркским журналом «Century», который расценил инициативу журналиста как коммерчески выгодную. По контракту Кеннан получал гонорар в 6000 долларов. По итогам путешествия он должен был написать 12 статей для журнала и выпустить книгу¹⁷¹.

Отправившись в поездку по России из Санкт-Петербурга 31 мая 1885 г., Кеннан планировал собрать доказательства в пользу «цивилизованного» состояния тюрем в стране. Но первоначальный замысел начал меняться, когда Кеннан лично познакомился с условиями существования политзаключённых в Сибири. О своих новых впечатлениях он написал из Томска 26 августа 1885 г. издателю «Century» Росуэллу Смиту (1829–1892): «Ссыльная система гораздо хуже, чем я раньше полагал. Произведённое г-ном… (имеется в виду Г. Лэнсдейл¹⁷². – Д. Н.) обследование тюрем и изучение системы ссылки чрезвычайно поверхностно. Если он действительно бывал в Тюменской и Томской пересыльных тюрьмах, то я не могу понять, как он не увидел, что их состояние, как и состояние их несчастных обитателей, во многих отношениях ужасающе. <…> То, что я раньше писал и говорил об обращении с политическими ссыльными, в сущности верно и точно, во всяком случае по отношению к Западной Сибири, – однако мои прежние представления о них сильно поколеблены. Русские либералы и революционеры, с которыми я здесь встречался, вовсе не являются недоучившимися проповедниками или бездумными фанатиками, или же людьми, мысли которых трудно понять. Напротив, это обыкновенные, нормальные и вполне понятные люди, а нередко исключительно интересные и привлекательные»¹⁷³.

Редакция журнала «Century» полностью разделяла взгляды Кеннана. В неподписанной заметке «Америка – не Россия» две страны были противопоставлены друг другу, чтобы читатель смог оценить преимущества США как свободной страны¹⁷⁴.

Путешествие Кеннана по Сибири в 1885–1886 гг. не только заставило изменить его отношение к русским революционерам и политзаключённым. Как считает американский исследователь Дэвид Фоглесонг, увиденное в ходе этой поездки полностью изменило его отношение к России. После изучения ссыльно-каторжной системы Кеннан перестал оправдывать самодержавие и превратился в страстного обличителя самодержавия и защитника революционного движения. Отныне Кеннан считал обязанным донести до сведения западной публики всё то, что он узнал о страданиях революционеров в Сибири.

Современные историки, изучающие восприятие Кеннаном ссыльно-каторжной системы в Сибири, сходятся во мнении, что оно было пристрастным. Как полагает Фоглесонг, на окончательную позицию Кеннана решающее влияние оказало религиозное воспитание в духе пуританизма, усвоенное в детстве и заставлявшее его, уже будучи взрослым, постоянно находиться в поисках «истинной веры». Соответственно, в Сибири он обрёл «антицаристскую веру». Поэтому он использовал терминологию христианского миссионера, таким образом «апеллируя к евангелическому духу американцев»¹⁷⁵. Американский историк Н. Сол отмечал, что на позицию Кеннана повлияли два фактора. Во-первых, журналист был жёстко связан условиями контракта. Когда Кеннан собрался подробно исследовать отношение русской бюрократии и тюремных властей к революционерам, в журнале не поддержали эту идею. В «Century» желали видеть больше иллюстраций из сибирской поездки журналиста, а не тщательный обзор сибирских тюрем. Во-вторых, односторонность точки зрения Кеннана объяснялась избирательным кругом общения во время посещения тюрем и каторжных поселений. В подавляющем большинстве это были люди, находившиеся в оппозиции к самодержавию. После многократного общения с ними Кеннан, как пишет Сол, «стал вдвойне предан новой вере»¹⁷⁶. Трэвис указывал также на финансовые выгоды, которые получил Кеннан от сибирской командировки. Он полагает, что журналист смотрел на поездку по Сибири как на возможность хорошо заработать после долгих лет материальной неустроенности. Кеннан был уверен в грядущем успехе, и он не ошибся. Помимо общенациональной известности, благодаря статьям о своём путешествии в популярном «Century» Кеннан заработал немалую сумму. Хотя точные цифры неизвестны, по приблизительным подсчётам Трэвиса Кеннан получил за свои публикации вдвое больше, чем предполагалось по контракту, т. е. около 12 000 долларов. По окончании контракта с журналом Кеннан начал выступать с лекциями по Америке. За лекционный сезон 1889–1890 гг. он получил свыше 40 000 долларов, очень хорошие деньги по тем временам¹⁷⁷. Недоброжелатели журналиста выставляли его новый статус и материальный успех как стремление хорошо заработать на сенсационной теме. Русский эмигрант А. М. Эваленко, состоявший на службе в Департаменте полиции, после знакомства с Кеннаном пришёл к выводу, что журналиста интересовала лишь материальная сторона дела: «Я открыл, что он истый американец и его личная выгода для него цель жизни, он служит русской революции только для наживы»¹⁷⁸. Публицист Ч. Де Арно, бывший русский подданный, принявший американское гражданство, упрекал Кеннана в корысти. По его мнению, Кеннан стал разоблачителем сибирской ссылки из-за желания обогатиться на очернительстве царского режима¹⁷⁹.

Помимо собственно денег, статьи принесли Кеннану огромную известность и звание специалиста по России¹⁸⁰. Публичные выступления Кеннана ещё больше укрепили его авторитет. Американцы не только охотно посещали лекции, но и верили в разоблачения журналиста. По подсчётам самого Кеннана, к 1895 г. его лекции в США и Англии посетили от 300 до 400 тысяч человек¹⁸¹.

Лекции Кеннана посещала самая разнообразная публика: студенты, священники, рабочие, служащие, богема. Его выступления часто превращались в драматический спектакль, «когда он наряжался в полный костюм каторжанина, с шапкой без козырька, в халате с бубновым тузом на спине и с кандалами на ногах». Слушатели с сильным воображением на таком представлении возмущались «произволом», творимым официальными властями в Сибири. По признанию непосредственного очевидца лекций Кеннана, русского эмигранта Е. Е. Лазарева, «на обычную американскую публику всё это производило часто потрясающее впечатление»¹⁸². Например, известный американский писатель Марк Твен, посетивший в марте 1888 г. лекцию Кеннана в Вашингтоне, безоговорочно поверил рассказу лектора о трудной жизни ссыльных на Карийских рудниках. Уже на лекции он публично выразил негодование самодержавием: «Если нынешнее русское правительство не может быть низвергнуто иначе как динамитом, то спасибо Господу Богу за динамит!»¹⁸³ Реакция Твена, который обладал поверхностными знаниями о России, показательна: многие американцы, мало что знавшие о далёкой империи, формировали свои представления по статьям и выступлениям Кеннана.

Впрочем, отнюдь не все американцы верили в истинность разоблачений американского журналиста. Известный юрист, бывший посланник США в России Дж. Лотроп указывал, что, несмотря на правдивость фактов, изложенных в статьях Кеннана, общая картина российской жизни в его статьях сильно искажена. Авторитетный дипломат, хорошо знакомый с реалиями далёкой страны, считал, что Кеннан крайне однобоко подошёл к описанию своего путешествия, не заметив, что русское самодержавие «в действительности ограничено законодательством», которое власти неукоснительно соблюдают¹⁸⁴.

Некоторые слушатели, посещавшие лекции Кеннана, проникались, прежде всего, чувством сострадания к ссыльным в Сибири. Чаще всего это были американские священники, занимавшиеся благотворительностью. Их интересовала в первую очередь гуманитарная сторона вопроса. После выступления Кеннана в Филадельфии 13 ноября 1889 г., пастор местной епископальной церкви Святой Троицы Уильям Маквикар (1843–1910), впечатлённый услышанным, предложил сделать всё, что было в силах собравшихся, для облегчения страданий заключённых в Сибири. Вскоре, 26 ноября, в Филадельфии были учреждены две организации: Ассоциация по подаче петиции в защиту ссыльных Сибири (The Siberian Exile Petition Association) и Комитет помощи русским ссыльным (The Russian Exile Relief Committee). То, что движение зародилось именно в Филадельфии, можно объяснить религиозно-филантропическими традициями этого города. Местные священники всегда активно участвовали в самых различных благотворительных движениях¹⁸⁵.

Целью Ассоциации, во главе которой находился Маквикар, стала организация петиционного движения по всей Америке. Ассоциация имела своё центральное бюро в Филадельфии, куда вошли 4 человека: президент Маквикар, казначей Дж. П. Мамфорд, секретари Альфред Дж. П. Макклюр и миссис В. Ф. Дженкс. Все они участвовали в работе по распространению петиции по всей стране. В бюро Ассоциации считали, что обращение будет иметь реальную силу, если удастся собрать миллион подписей. Для этой цели Ассоциация разослала петицию различным общественным организациям и учредила отделения организации на местах¹⁸⁶. В петиции, адресованной на имя русского царя, содержалась просьба о проведении в России реформы исправительных учреждений. Само содержание документа, опубликованное в августе 1890 г. в «Century», производило впечатление умеренности, а главное требование было прописано в мягком тоне. Отношение Кеннана к деятельности Ассоциации было в целом скептическим. Поддерживая в принципе создание подобных организаций, он не одобрял текст петиции, посчитав его компромиссным и недопустимо миролюбивым по духу. По тем же соображениям проигнорировали воззвание к царю и русские эмигранты, проживавшие в Америке¹⁸⁷. Ассоциация собрала к августу 1891 г. 300 000 подписей¹⁸⁸. Это было не так уж и мало, хотя и значительно меньше первоначального замысла.

Другая организация – Комитет помощи русским ссыльным – создавалась как фонд, собиравший деньги для облегчения положения политкаторжан и их семей. С финансовой точки зрения Комитет потерпел неудачу и в апреле 1890 г. присоединился к Ассоциации. В конце концов, ни та, ни другая организация так и не достигли своих целей. Крах филадельфийских филантропических организаций был неизбежен по нескольким причинам. Во-первых, сама кампания была недостаточно хорошо организована. Хотя инициаторы смогли опубликовать петицию в журнале «Century», на широкую рекламу, охватившую бы всю Америку, средств у Ассоциации не было. В-вторых, хотя сама идея петиционного движения возникла вследствие успешной публичной деятельности Кеннана, организаторы не учли, что причиной популярности его лекций являлось не только сострадание американцев к судьбам заключённых. Многие американцы воспринимали его выступления как эффектное и развлекательное действие. Разумеется, не все, кто видел зрелищные лекции Кеннана или читал его статьи, желали бы делом помочь сибирским заключённым. В-третьих, энтузиастам из Ассоциации, собиравшим подписи, не удалось привлечь на свою сторону самого Кеннана. Это лишило организацию возможности привлечь к сбору подписей многих авторитетных знакомых журналиста.