2. Про вопросы без ответов

– Зачем вы трогали тело? – спросил следователь, и Одинцов ответил:

– Я сперва думал, человеку плохо стало, хотел помочь. Смотрю, а он мёртвый, уже коченеть начал. И я сразу позвонил в полицию.

Следователь глянул в удостоверение офицера Интерпола, найденное в кармане убитого.

– Вы были знакомы с этим… Салтахановым?

– Да, только не виделись давно. Месяца два, наверное.

– У вас была назначена встреча?

– Нет. Я за городом отдыхал несколько дней, возвращаюсь, а он здесь… лежит.

– Хорошо, допустим. А когда вы приехали, дверь была открыта?

– Закрыта.

– И вас не удивило, что в вашей квартире находится посторонний человек? Или у него были ключи? Как он сюда попал?

Одинцов пожал плечами:

– Понятия не имею.

– Вы живёте один?

– Вообще-то здесь живёт мой приятель, а я только заезжаю иногда. Он учёный, три дня назад укатил за границу на симпозиум какой-то.

У Мунина было железное алиби. Одинцов звонил ему, пока ехал из загорода. Про убийство не сказал, но убедился, что историк по-прежнему в Лондоне и пробудет там ещё несколько дней. Следователь записал данные Мунина и спросил:

– Как вы думаете, зачем Салтаханов проник в вашу квартиру?

– Понятия не имею, – снова пожал плечами Одинцов.

Автомобильным навигатором он обычно не пользовался, но сегодня включил, выезжая из Старой Ладоги. Когда гаджет голосом школьной учительницы предупреждал о контроле скорости, Одинцов притапливал педаль газа, чтобы полицейские камеры сделали снимок с отметкой времени.

Добравшись до своего дома, он припарковал во дворе машину, задал пустяшный вопрос азиатскому дворнику и повеселил его байкой про милую даму, которая пришла в автосалон. Менеджер её приветствует:

– Здравствуйте. Какой машинкой интересуетесь?

– Мне нужно что-нибудь помоднее и подороже, – отвечает дама. – Правда, у меня денег нет…

– До свидания.

– У меня денег нет, – повторяет дама, – зато у моего мужа…

– И снова здравствуйте!

Старый анекдот крутился в голове Одинцова после разговора с Евой. Смуглый дворник с хохотом повторил финальную фразу несколько раз. Если надо, он сможет подтвердить: Одинцов приехал, когда Салтаханова уже убили, и держался совершенно спокойно, даже байки травил. Это была обычная страховка, поскольку предварительное заключение в планы Одинцова не входило. А если бы следователь надумал его задержать или арестовать, пришлось бы добиваться связи с офицером ФСБ из международной следственной группы.

Конечно, федералы всё равно узнают об убийстве и переключат расследование на себя. Конечно, Одинцова в любом случае спросят, почему он сразу не сказал полицейскому, что погибший Салтаханов тоже проходил по делу о Ковчеге Завета. И конечно, на голубом глазу Одинцов ответит, что дело секретное, а он человек военный – его учили не выбалтывать секреты первому встречному.

В действительности причина была другой. Офицеру известно про Еву и её отношения с Одинцовым; он сразу начнёт копать, куда не надо. Поэтому Одинцов предпочёл дождаться, пока любимая женщина окажется в безопасности, и выиграть хотя бы сутки. Вот он и позвонил на общих основаниях в полицию: мол, приезжаю домой, а там труп.

Из квартиры Одинцову пришлось ехать в полицейское управление. Вышел он оттуда только в сумерках: вечерами во второй половине июля в Петербурге уже заметно темнеет – белые ночи заканчиваются в начале месяца. Звать ФСБ на подмогу не пришлось, про задержание следователь не заикался, но взял с Одинцова подписку о невыезде.

– Я за городом живу, – на всякий случай напомнил Одинцов.

За город он, само собой, не поехал. Квартиру опечатали, да и делать там тоже было нечего: Одинцов успел осмотреть её до приезда полиции. Не мешало бы поесть, но в разгар туристского сезона рестораны забиты битком, а Одинцов собирался поговорить с Евой обстоятельно и без лишних ушей.

Внедорожник ждал его на стоянке возле угрюмого серого здания полицейского управления, на углу Суворовского проспекта с Кавалергардской улицей. В ближайшей лавке Одинцов купил бутылку кваса с пакетом кукурузных мексиканских чипсов нáчос, уселся в машину и позвонил Еве.

С начала поисков Ковчега за ним с Евой и Муниным шла настоящая охота, их телефоны прослушивали, и троица взяла за правило звонить друг другу только через надёжный мессенджер. Слушать их продолжали и после обнаружения Ковчега, поэтому привычка сохранилась. А сейчас, когда Ева была за границей, мессенджер позволял вдобавок здорово экономить на международном роуминге.

– Привет, моя хорошая, – сказал Одинцов, когда Ева ответила на звонок. – Добралась, всё в порядке?

– Я в ресторане у вокзала. От нервов голодная, как животное.

Одинцов не удержался от улыбки и поправил:

– Как зверь.

– А ты? Тебя не арестовали?

– Да вроде не за что пока. – Одинцов продолжал улыбаться. – Всё расскажу. Поешь не спеша, найди какое-нибудь место поспокойнее и перезвони, я буду ждать. Можешь до моря дойти, там недалеко. Имей в виду, в Хельсинки туча народу понимают или по-русски, или по-английски, а многие и так, и эдак. Сядь, чтобы рядом никого не было, и чтобы видеть, кто вокруг шныряет. Приятного аппетита.

Одинцов тоже сменил дислокацию; это заняло совсем немного времени. Он проехал метров триста по Кавалергардской, свернул направо в Тверскую, припарковал машину «ёлочкой» возле тротуара и, прихватив скромный ужин, прогулялся пару минут до парка перед Смольным.

Подсвеченное в сумерках монументальное классическое здание с белыми колоннами желтело в глубине парка. К центральному портику вела прямая широкая аллея, по обеим сторонам которой стелились подстриженные газоны и стояли рядами деревья – лиственницы, липы, дубы, клёны, ясени; по весне здесь даже сакура цвела. В кольцах гигантских гранитных бассейнов шумели фонтаны.

Добрую сотню лет в Смольном гнездились воспитанницы института благородных девиц, потом большевики устроили здесь свой штаб; при советской власти здание заняло правительство, а в постсоветское время Смольный отвели под офис губернатора.

Народу в Петербурге не меньше, чем во всей Финляндии, и статус отдельного субъекта Российской Федерации тоже ко многому обязывает. Администрация города всегда жила в некотором напряжении, но после того, как Одинцов, Ева и Мунин отыскали Ковчег Завета, в Смольном началась уж совсем сумасшедшая жизнь.

Петербург много лет принято было именовать культурной столицей страны, а теперь – с Ковчегом в Михайловском замке – он стал, можно сказать, духовной столицей мира. Это порождало неисчислимые проблемы, разбираться с которыми приходилось день и ночь. Даже в это позднее время окна протяжённого фасада Смольного были освещены, а по аллее взад-вперёд сновали машины с красными дипломатическими номерами и особыми чиновничьими.

– Задали мы вам работу, – хмыкнул Одинцов, сворачивая с аллеи на прогулочную дорожку. Под подошвами туфель заскрипел гравий.

Сумерки сгущались. Парк выглядел особенно тихим и безлюдным по контрасту с муравейником Смольного. Даже днём народу здесь было немного: мамы из окрестных домов бродили с колясками, ошалевшие от лета дети гоняли на велосипедах и время от времени среди деревьев прокатывалась очередная волна китайских туристов. Сейчас редкие бегуны сосредоточенно наматывали круги по парку, да пяток старушек пасли на газонах таких же старых несуразных собак с горящими лампочками на ошейниках.

Одинцов миновал фонтан, который шелестел в полумраке, и горку с клумбой уснувших пионов; расположился на длинной белой скамье под густыми кустами сирени, отхлебнул из бутылки квасу и захрустел мексиканскими чипсами.

Он думал о том, что Салтаханов не сам попал в квартиру, – его впустила Ева. Зачем? Одинцова это интересовало не меньше, чем следователя, но вопросов у него было гораздо больше. Впустила – или привела? Или она специально прилетела из Амстердама на полдня раньше, чтобы встретиться с Салтахановым с глазу на глаз? И ведь не она же убила Салтаханова. Может, с нею был ещё кто-то? Или это Салтаханов явился не один и погиб от руки своего спутника? В любом случае, убийцы Еву не тронули. Почему? Вряд ли её хотели подставить. Но если не её, то кого? Мунина? Он в отъезде. Одинцова? Опять-таки, зачем? Сквозь рыдания Ева успела сказать про флешку, которую принёс Салтаханов, но рядом с телом Одинцов ничего не нашёл. Выходит, она забрала флешку с собой? А куда подевался старый ноутбук? Вопросы множились, и только Ева могла помочь найти на них ответы.

Одинцов доел нáчос, допил квас, прикурил сигарету и глянул в небо. Лёгкий ветерок разогнал ночные облака; из тёмной глубины россыпью посверкивали звёзды. Под этим же небом и этими же звёздами всего в трёх сотнях километров к западу отсюда Ева сейчас искала подходящее место, чтобы поговорить без помех. Ева… Несравненная красавица и невероятная умница, которая перевернула жизнь Одинцова – сперва во время поисков Ковчега, и ещё раз – после…

Смартфон завибрировал и разразился трелью вызова; дисплей в темноте полоснул Одинцова по глазам яркой вспышкой и заставил прищуриться. На дисплее возник игривый снимок тех времён, когда Ева ещё не бросила карьеру манекенщицы и фотомодели, – Одинцов сам выбрал эту аватарку. Он нажал кнопку гарнитуры, вставленной в ухо, и услышал родной голос:

– Это я. Ты поел?

3. Про то, как всё было

Ева специально вернулась из Амстердама днём, а не вечером.

Для этого ей пришлось уладить свои дела с розенкрейцерами в одни сутки. Ночь прошла почти без сна; последнюю встречу Ева провела за необычно ранним завтраком прямо в аэропорту «Схипхол» и девятичасовым рейсом уже летела обратно в Петербург.

Оценить по достоинству причину такой спешки могла только женщина. После того как Одинцов установил зеркала, дом Вараксы в Старой Ладоге устраивал Еву всем, кроме одного: там не было ванны. Старому вояке хватало душевых кабин и шикарной бани. А Ева привыкла не реже раза в неделю принимать ванну с ароматическими бомбочками и эфирными маслами – жертвовать этим ритуалом она не собиралась даже из любви к Одинцову. И кроме того, Еве хотелось устроить романтическое свидание, как в кино: с благоухающей ванной, множеством свечей, лепестками роз на воде и прочими милыми глупостями, которые удивительным образом делают счастливой любую женщину.

В душевой с такими фантазиями не развернуться, но не нанимать же для свидания номер в спа-салоне! Очень кстати Мунин улетел в Англию, квартира Одинцова была свободна, и тамошняя ванная комната вполне годилась. Ева купила в Амстердаме всё необходимое, чтобы к вечеру хорошенько подготовиться и сделать Одинцову сюрприз…

…но едва успела переступить порог квартиры, как ей позвонил Салтаханов. Этот офицер Интерпола во время поисков Ковчега Завета охотился за Евой, Одинцовым и Муниным, держал их в подземном бункере и чуть не угробил, но в последний момент спас жизни всей троице и вообще здорово помог. Когда Ковчег был передан международному сообществу, они с Салтахановым расстались по-доброму, и с тех пор Ева его не видела.

– Надо срочно встретиться, – сказал Салтаханов после приветствия. – Дело есть.

– Давай послезавтра, – в ответ предложила Ева, но он повторил:

– Дело правда срочное. Прости, что я тебя беспокою; это ненадолго. Я пытался дозвониться Мунину, он трубку не берёт.

Салтаханов не упомянул Одинцова. «Видно, всё ещё побаивается», – с некоторым злорадством и гордостью за своего мужчину подумала Ева и смилостивилась.

– О’кей, давай ненадолго. Я сейчас прилетела, только пришла в дом, у меня очень много дел.

Появился Салтаханов быстро и без цветов. Это слегка покоробило Еву, которая привыкла к знакам внимания. Она без лишних церемоний указала гостю кресло в гостиной и потребовала сразу перейти к делу.

Салтаханов начал с упоминания главного преследователя троицы, генерала Псурцева:

– Первый раз он меня вызвал для инструктажа. Это уже потом выяснилось, что мне придётся ловить Одинцова с Муниным… ну, и тебя заодно. А для начала он много рассказал всякой всячины, и я запомнил имя – Борис Зубакин…

Сто лет назад этот Зубакин руководил петербургскими розенкрейцерами, изучал древние науки и литературу, вёл какие-то заумные исследования, после 1917 года остался в России, несколько раз попадал в тюрьму НКВД и в пору репрессий под конец тридцатых годов был расстрелян. Человек во многих отношениях интересный, но такая биография в те поры – не редкость. По-настоящему Зубакин заинтересовал Салтаханова, когда выяснилось, что троица ищет Ковчег Завета: тут уже мистика и древние науки были вполне к месту. Салтаханов использовал момент, когда Псурцев начал отдавать через него приказы подчинённым, и от имени генерала велел собрать на флешку всю информацию по Зубакину. Флешку Салтаханову доставили, но дальше он едва не погиб и уж точно не занимался интеллектуальными упражнениями.

Когда Ковчег был найден и передан международному сообществу, началось расследование. Салтаханов помогал генералу неофициально, поэтому в бюро Интерпола его отстранили от дел, а начинка служебного кабинета была изъята, и вернули всё только несколько дней назад. Понятно, что Салтаханов уже не интересовался Зубакиным, а про флешку и думать забыл. Но когда увидел её сегодня утром – из любопытства подключил к компьютеру.

Содержимое флешки выглядело странно. Во-первых, там оказались не просто файлы с документами: база данных была загружена в специальную программную оболочку. Во-вторых, многие документы имели гриф «Совершенно секретно» и прочие реквизиты, обозначавшие исключительную важность и уникальность. В-третьих, информация о Зубакине разительно отличалась от того, что рассказывал Псурцев.

– Я хотел переслать всё это Мунину, – сказал Салтаханов и положил на журнальный столик матово блеснувшую металлическую флешку, – но он не отвечает на звонки, а главное, программная оболочка блокирует отправку файлов. И копировать тоже не даёт. Может, ты разберёшься?

Ева дёрнула плечом.

– Я не специалист. Давай посмотрим.

Она не стала вытаскивать свой компьютер из дорожного чехла и взяла в комнате Мунина старый ноутбук, который настраивал ещё Варакса. Ева собралась вставить флешку в порт, но Салтаханов сказал:

– Погоди. Главное, когда я залез в базу и стал листать документы, там включился обратный отсчёт.

– В каком смысле? – не поняла Ева.

– Чёрт его знает. Таймер в углу экрана. Столько-то дней, столько-то часов… И с каждой секундой всё меньше. – Салтаханов хмыкнул. – Конечно, не бомба, но всё равно неприятно. И документы по-любому читаются только на самой флешке.

Ева включила ноутбук. Программная оболочка с флешки запустилась без проблем. На экране появились каталоги с документами. Таймер в углу экрана отсчитывал секунды в обратном порядке; Ева прикинула, что показатели обнулятся двенадцатого августа. Если данные и пропадут, это произойдёт ещё через три недели – зря Салтаханов так спешил. Она попыталась скопировать и отправить какой-нибудь файл по электронной почте на собственный адрес. Программа не реагировала.

У Евы не было ни желания возиться с флешкой, ни времени на возню, да ещё с таким деликатным делом. Но Ева решила помочь Салтаханову и махнула рукой со словами:

– О’кей, попрошу знакомого, – имея в виду своего бывшего мужа.

После давнего развода они общались трижды в год: бывший методично поздравлял её с днём рождения, днём Благодарения и Рождеством. За всё это время они виделись только раз, когда их обоих пригласили поработать в одном исследовательском проекте; таких штучных профессионалов на свете немного. Ева была знаменита как математический аналитик с феноменальным чутьём. Бывший муж – она звала его Бóрис, делая ударение на первом слоге, – славился как потрясающий программист и занимался искусственным интеллектом.

Борис был русским, уехал в Штаты накануне краха Советского Союза и поселился в Калифорнии, где процветал по сию пору. Несмотря на глухую ночь, он ответил на звонок в мессенджере и, судя по голосу, обрадовался Еве. С ним она тоже сразу перешла к делу. Борис попросил дать ему удалённый доступ к ноутбуку с флешкой. Несколько минут Салтаханов и Ева смотрели на экран, по которому сновал курсор; там возникали и пропадали меню, открывались чёрные окна, мелькали строчки программных кодов…

– Чёрт его знает, – вслед за Салтахановым сказал, наконец, Борис. Он велел включить видеосвязь, появился в окошке на мониторе и спросил Еву: – Где ты вообще это взяла? Оболочка мощная и сама себя копировать не даёт… Ну, это мы ещё посмотрим. Я её сейчас немного раскурочу, загружу к себе и поковыряю. Придётся вам подождать.

По экрану снова заметался курсор, а Ева вспомнила о гостеприимстве.

– Чай будешь пить? – спросила она Салтаханова. – Мы здесь не живём, Мунин живёт, я не знаю, что у него есть.

Холодильник был арктически пуст, в кухонном шкафу нашлась только пустая картонная упаковка от чая, макароны не в счёт. Ева открыла дверцу под раковиной, чтобы выбросить упаковку, – и в нос ей ударила едкая вонь. Разгильдяй Мунин перед отъездом не вынес мусорное ведро. Ева мысленно обругала историка последними словами, оставила Салтаханова перед компьютером, а сама увязала мусор в пластиковый пакет и отправилась во двор искать помойку.

Выполнив миссию, Ева подумала, что Салтаханова всё же надо напоить чаем и самой не мешало бы что-нибудь съесть. Она заглянула в магазин по соседству, а когда вернулась домой с покупками – обнаружила своего гостя мёртвым.

Салтаханов лежал навзничь посреди гостиной возле журнального столика. Глаза его были вытаращены, руки свела последняя судорога. Ни крови, ни следов борьбы Ева не заметила. Ноутбук с флешкой пропал.

В ужасе Ева хотела бежать из квартиры, но побоялась наткнуться на убийцу. И тут же у неё мелькнула мысль: а вдруг убийца всё ещё в квартире и готовится напасть? Ева бросилась на кухню, схватила самый большой разделочный нож и, забившись в угол, стала звонить Одинцову.

– Когда ты выходила и возвращалась, на лестнице или во дворе никого подозрительного не видела? – задал Одинцов дежурный вопрос после того, как Ева рассказала свою историю.

Особого смысла спрашивать не было, ведь она никого в доме не знала, да и думала совсем про другое. А он теперь думал о том, что Еве здорово повезло. Убийца или убийцы явно шли за флешкой; скорее всего, у них были инструкции насчёт Салтаханова, но, попадись им Ева… Таких свидетелей в живых не оставляют. А Одинцов тем временем продолжал бы спокойно рыбачить на Волхове, жмуриться от летнего солнышка и слушать, как тихонько гудит удилище, о которое стукаются стрекозы.

Он поёжился, сидя на скамейке в парке у Смольного, и представил себе одинокую перепуганную Еву, которая ждала от него помощи на берегу моря в другой стране. Дорого дал бы Одинцов за то, чтобы оказаться рядом, обнять её крепко-крепко и уже больше никуда не отпускать!

– Миленький, – раздался в гарнитуре жалобный голос Евы, – всё ведь уже закончилось. Мы нашли Ковчег, отдали. Но почему тогда?..

Она всхлипнула и, похоже, опять была готова расплакаться.

– А с чего ты взяла, что это как-то связано с Ковчегом? – поспешил спросить Одинцов. – Никак не связано. У Салтаханова наверняка проблем было выше крыши, он же из Интерпола. Наступил кому-то на хвост, какой-нибудь банде международной, а его вычислили и отомстили. Конечно, жалко мужика, но ты тут вообще ни при чём. Просто случайно подвернулась.

Одинцов говорил глупости и догадывался, как ответит Ева, но её надо было отвлечь. Пусть лучше анализирует ситуацию, в этом ей нет равных. Трюк удался: Ева всхлипнула ещё раз и заговорила уже спокойнее по-английски.