Человек в парике разглядывал бумажки, смотрел на них, как на шахматные фигуры. Парик прикрывал места, где когда-то были уши. Это уродство становилось заметным, когда искусственные волосы касались воротника пальто и слегка оттопыривались в стороны. Много лет назад его, пленного солдата российской армии, выволокли из ямы и поставили на колени. Перед тем, как отрезать голову, медленно отпилили уши под ржач и подбадривающие крики на волчьем языке. Нож уже коснулся горла, но свинцовый ливень накрыл всю поляну. Он уже ничего не слышал залитыми кровью барабанными перепонками, как пули лязгали по железу, хлюпали, прошивая тела, свистели от рикошета в каменных ущельях. Одним из спасителей, свалившихся с гор, был Герман.

Безухий пододвинул Герману бумажный кусочек.

– Ладно, только тебе за трояк отдам. Мы нашли Полуночного Скитальца.

– Кто это?

– Взломщик чужих оперативных систем, вымогатель…

– Чего так дорого?

– Заебались искать. Легко взять живым, каждый день ходит в супермаркет. Наши парни смачно его нащелкали, сейчас покажу.

Человек в парике вытащил телефон, они вместе пролистали фото. Потом этот контент удаляется, остальные данные только на клочке бумаги.

– Поторопись, его дохуя кто ищет.

– Беру.

                                    ***

Нужный ему дом башней нависал над панельками, уходящими в разные стороны. Герман на всякий случай дернул дверь подъезда, ожидания не оправдались. Он постоял еще немного, разглядывая листочки «куплю – продам – ремонт компьютеров», оглянулся. Это была самая, что ни на есть окраина мегаполиса, последний рубеж. Через дорогу тянулись деревянные заборы. Треугольные фасады частных домов выглядывали из зарослей кустарника, лаяли собаки. Где-то далеко шумела автострада, фон большого города, воздух чистый, деревенский. Везде лужи и обычное осеннее уныние. Алкаш проехал на велосипеде…

Герман отошел в сторону, взглянул вверх. Квартира клиента находилась на последнем этаже, вместо окон стены из стекла, как в пентхаусе. Он сел на скамейку рядом с парадной соседнего дома, отсюда можно было видеть крыльцо, кто входит и выходит из нужной ему двери.

Вот он! Не прошло и часа. Повезло. Мог бы сидеть здесь и весь день. Толстый молодой человек прошел мимо, глядя в телефон. Герман проводил его взглядом до угла и пошел следом. Тот свернул к «пятерочке» исчез в стеклянных недрах супермаркета. Это хорошо, это очень хорошо. Весьма вероятно, что он очень скоро вернется домой.

Герман ждал его на крыльце, читал объявления, шевелил бровями. Краем глаза видел, что парень приближается. Он смешно так шел, широко расставив ноги, толстые ляжки мешали нормальной походке. Вот его шаги по каменным ступенькам. Вместе вошли в подъезд, потом в лифт, даже поздоровались.

– Вам какой?

– Мне выше.

Герман нажал кнопку последнего этажа, что-то насвистывая, изображая этакого раздолбаистого соседа. Пока ехали, он видел в мутном отражении полированных панелей лифта, как молодой человек нервничает, смотрит в потолок…

Из лифта он не вышел, ударил по кнопке вниз. Герман успел подставить ногу, выбил из его рук газовый баллончик.

– Тихо, дурак. Открывай дверь. Быстро.

Парень упал, обхватил голову руками и заныл. Герман сам нашел ключи, затащил тушу в коридор квартиры. С размаху ударил ногой в голову, наступил на пальцы, сжатые в кулак. Парень зарыдал. Герман встряхнул его за подмышки и усадил спиной к стене, что бы он все видел. А именно, достал из кармана глушитель, стал накручивать его на дуло пистолета. Обычно это срабатывало. Клиенты начинали хватать за ноги, умаляя, обещая заплатить «вдвое больше», он как бы нехотя соглашался, забирал все, что было в доме. Обманутые «жертвы» потом выясняли, кто же их приговорил. Может, еще долгое время прятались, скитались за границей, Германа это не волновало. Никакого «заказа» на них не было, обычная разводка по наводке. Тем он и жил. Иногда…

А этот хряк вместо диалога только рыдал. Мерзкая внешность его отталкивала взгляд. Герман мельком разглядел фиолетовую «восьмерку» губ, грязные щеки, будто он подкрашивал ресницы, глубокая складка на лбу жевала капли пота. И лицо, круглое, как сковорода. Типичнейший ахуевший от денег задрот.

– Ладно. Все просто – давай деньги.

– Какой смысл? Все равно убьешь.

Голос будто женский, капризный.

– Лови.

Герман бросил ему в руки пистолет. Тот поймал оружие и заткнулся. Он напоминал ребенка, которому вернули любимую игрушку. Оглядел фигуру Германа, есть ли подозрительные выпуклости, прячет ли чего еще под курткой. Повертел в руках бутафорский пистолет, поднялся на ноги, комично подпрыгнул и улизнул на кухню. Посыпалась посуда. Он схватил нож, стал рубить им воздух перед собой, другой рукой пытаясь набрать номер на телефоне…

Драки не было. Через мгновение он лежал, пуская ртом кровавые пузыри. Уже не рыдал, просто кряхтел, будто подавился чем-то несъедобным.

Герман вывернул все из его карманов, денег не было, одна банковская карточка с женским именем. Проститутка какая-нибудь.

– Пин-код, ну?

– Ненавижу…

В комнате, в столе под клавиатурой и огромным монитором, в одном из ящиков нашел пачку денег. От толчка вспыхнула картинка на мониторе – огромное влагалище. Герман даже отпрянул, гигантские половые губы, чуть ли не целовали его лысую голову. Щелкнул мышкой – картинка зашевелилась. В шерстяное ущелье вошел толстый, как бревно, мужской половой орган. Процесс пошел. Все это блестело от влаги, чавкало и стонало. Под эти звуки он пересчитал деньги. Маловато получалось. Выхлоп совсем небольшой, если на карте ничего нет, выходит, зря заморачивался.

На кухне воняло мочой. Герман стащил мокрые штаны с Полуночного Скитальца, достал из внутреннего кармана портативный шприц-пистолет на один укол и пшикнул в жирную ляжку инъекцию снотворного. Шевеление и скулеж прекратились. Пациент заснул на долгое время.

В торговом центре банкомат гостеприимно зашуршал банкнотами. Герман взглянул на чек и приуныл. Выпил пива в закусочной, в супермаркете купил еды с собой и бутылку виски. Надо искать в квартире, это может затянуться.

Жирный юноша не просыпался. Герман постелил ему под голову подушку, накрыл его же курткой. Прошел в соседнюю комнату, кровать и телевизор в полстены, все как у всех. По всем приметам апартаменты съемные, например, сумка с вещами за дверью, минимум посуды на кухне, трюмо, вероятно, раньше здесь жила женщина. Не было ненужного хлама, который тащит в дом хозяин, типа фарфоровых безделушек, разной поебени в рамках на обоях, и так далее.

Телевизор показывал Дискавери, Герман всегда полагал, что это телеканал про зверей или шаровые молнии, что-нибудь в этом роде. Но тут, как раз шла «битва за склады». Толпа страшных баб и придурковатых мужиков, скупали на аукционе под открытым небом типа забытые контейнеры с разнообразным хламом. В кучах мусора они «неожиданно» находили, например, яйцо динозавра или мини экскаватор. Участники шоу толкались и нервничали, это жестокий бизнес, а это Чед, и для него нет правил. – Эй, я пытаюсь здесь деньги заработать! Аукционист веселый дядька кричал скороговоркой: – тысяча от Стивена Кинга, кто больше? Смелее, Моника (Левински, наверное), еще сто дает Чарли Шин, тысяча двести от папы Сму! Кто больше?!

Голоса из телевизора медленно угасли, Герман провалился в сон, открыл глаза в ином измерении…

…Уличное кафе на вершине готической улицы, которая скатывалась к блестящим на солнце водам залива. Эта картинка – мостовая, фруктовая лавка под полосатым тентом, стопка велосипедов у фонтана, штрихи ландшафта того города, названия которого он теперь даже и не вспомнит, почти в каждом сне, как предисловие, чего-то ужасного. Дела давно минувших дней, события, затоптанные глубоко в самые черные подвалы памяти, выдавливались в сновидении, как гуталин из тюбика на белоснежную тарелку непуганого подсознания…

Она сидела в белоснежном пластмассовом кресле, напротив него, ладонью закрывала лицо. Жужжали под куполом зонтика пчелы, кто-то за соседним столиком скрипел ложечкой в чашке, размешивая сахар, слабый ветер шевелил края полосатого тента над витриной кафе. Он спросил:

– Где твой барабан?

Просто, надо было что-то сказать, расколоть эту угнетающую тишину. Она ответила:

– Пойдем, покажу.

Началось. Все, кто сидел в этом уличном кафетерии, встали, пошли за ней. Он, обгоняя на шаг, пытался заглянуть ей в лицо. Она отворачивалась, якобы что-то спросить у попутчиков. Надо сказать, попутчики – еще та публика. У некоторых конечности, туловище или голова были перевязаны в кошмарные бинты с кровавыми разводами, как подпалины от огня. Один дядя бодро вышагивал обрубками ног, не отставал, у него это лихо получалось. Странно, он хорошо помнил, что в кафе до этого все были нормальные…

Пришли на ярмарку, началась возня, все хотели веселиться и порхать на каруселях. Кто-то толкнул, и он упал в ящик с игрушками. Здесь были плюшевые медвежата и маленькие игрушечные барабаны, он хотел крикнуть, что ему не вылезти, но язык прилип между губами, нелепо торчал, точно, как у игрушек. Сам превратился в медвежонка, живыми остались только глаза, он в ужасе бешено вращал зрачками, пытаясь привлечь внимание.

Инвалиды, страшно гогоча и помахивая обрубками, толпились у одного из аттракционов. Там надо было кинуть игрушку так, что бы она накололась на металлический огромный гвоздь. Кто больше наколет, получает приз. Плюшевые зайчата и медвежата плакали, не хотели играть. Он хлопал ресницами, когда копченые узловатые пальцы инвалидов хватали его соседей по коробке, слёз уже не было, работали только веки, последние мышцы на теле. И вот он взлетел в небо. Его понесли, прицелились, и с размаху посадили пятой точкой на железный штырь…

Своим криком разбудил сам себя, сразу почувствовал, что джинсы и рубашка прилипла к телу. Хлопнул ладонью по выключателю, комната вспыхнула электрическим светом. Смачный, кровавый след – контур его тела, отпечатался на матрасе.

Ноги были красные, ран на теле не было, кровь могла идти только из одного места. Под струей воды, глядя на разбегающиеся по коленкам розовые ручьи, он запел старую пионерскую песню, это случилось инстинктивно, когда понял, что происходит, нечто необъяснимое, чего никак нельзя избежать, и придется жертвовать рассудком, если не жизнью.

Снова она пришла и снова режет, колет, рвет его на части.

И несколько недель назад был снова этот проклятый город с черепичными крышами, старинной улицей, вымощенной гладким булыжником, ведущей вниз на набережную. В ущелье между домами блестело море. Страшный шум сломал идиллическую картинку, что-то очень большое закрыло собой солнце. Из-за крыш показался нос огромного корабля, наливной танкер своей чудовищной массой навис над улицей, форштевень лопнул, из пробоины хлынула кровь. Мегатонны крови залили город. Она ждала его на крыше, сидела на коньке мансардного окошка, как на лошади в своем идиотском костюме барабанщицы – шелковом галифе и двубортном мундире. Ее свита плясала вокруг, тыча в него штыки и костыли. Улицы превратились в потоки густой, бурой субстанции высотой с верхние этажи. Его поймали баграми, швырнули к ее ногам. Она склонилась на его лицом, он увидел взгляд, испепеляющий наивной жестокостью, детские пальцы коснулись его губ. Что-то прошептала, ее холопы набросились, стали его переплетать, заворачивать в немыслимую сферу, пока он не превратился в гигантское яйцо с завязанными за головой ногами, руками, вставленными в собственный зад.