Бледное лицо зашипело, оскалившись. Стеклянные буркалы замерли, впиваясь взглядом в глаза Азамата. Захватили, приковывая к себе, впитывая в себя водоворотом, вдруг начавшимся внутри каждого глаза. В ушах зазвенело, Азамата повело в сторону. Мучнистая страшная рожа приблизилась, заполняя собой кругозор.

Зубы, щелкая друг о друга взбесившимся метрономом, хрустели, выпирая из черных десен, сочащихся клейкой липкой слюной. Пахнуло свернувшейся кровью и гниющим мясом, смрад разложения накатил сильнее, вбивая в грязь всей своей невесомой тяжестью.

Чиркнуло по щеке расплавленной каплей металла, обожгло отрезвляющей болью. Резко ударило сгоревшим порохом. Даша кричала, уходя в ультразвук. Существо, почти дотянувшееся до Азамата, рычало и старалось отодвинуться. Сохранившиеся инстинкты гнали от человечка, неожиданно так больно ударившего звуковой волной. Голод не давал отступить полностью, заставлял запинаться и тянуться, тянуться к Азамату. Пуля из проснувшегося автомата Даши, раздробившая не-человеку плечо, его не остановила.

Зато пуля помогла Пуле. Прийти в себя.

Обрез толкнулся в ладони. Пороховую резь Азамат втянул, уже радуясь. Бой есть бой. Хватит осторожничать…

Оставшиеся трое сбили Уколову с ног. Спина первого, ринувшегося на ее открытое горло, вскипела кучной очередью. Вздулась багрово-черными пятнами, разлетелась подкопченными лохмотьями мяса. Магазин, выпущенный в упор, подарил Азамату нужные секунды.

Оставшийся заряд снес голову тому, что с края. Азамат стрелял в упор, не боясь задеть старлея. Ждать случая не стал, ухватился за ствол обреза и ударил остатками приклада, заканчивающимися тяжелым шаром со свинцом. Прямо в лоб обернувшегося уродца. Сильно. Черепная коробка против удара свинцовым шаром…

Физика – великая вещь. Эф равно эм на… В общем, Азамат точно не помнил формул, когда-то читанных ему Санычем. Но знал, что никакая кость не справится с ударом тяжелым тупым предметом. Особенно когда удар нанесен бешеным от ярости башкиром, десять последних лет только и делающим, что укотрупливающим всяких уродов. Не ошибся.

Не-человек осыпался в грязь, прям как… ранетки с яблони, как зубы после кастета, как… Рухнул и не вставал. С третьим Уколова разобралась сама, почти отрезав ему голову к лешему. Сразу бы так…

– Чего сразу коситься? – буркнула старлей. – Они мне нож зажали.

Азамат засопел. Привычка говорить вслух, не замечая, не нравилась. Совсем.

– Быстрее, вон туда!

«Вон туда» утопало в растекшейся жиже тумана. Полупрозрачная сметана цеплялась за все, куда дотягивалась. Паутиной обволакивала дома, остатки домов и фундаменты без домов. И самое стремное… Самое стремное заключалось в звуках, несущихся из белесого киселя. Мертвое село ожило. И тянулось прямо сюда, всем обезумевшим людоедским скопом. Беда-а-а…

Бежать Азамат решил вдоль ближайших домов. Хотя бы какая-то защита сбоку, пусть и не серьезная. Пойди по середине улицы… Тяжело отбиться, когда наседают со всех сторон. Пят'ак!

Дождь, утихший было, вернулся. Крупными редкими каплями застучал по крышам, зазвенел по ржавеющим машинам, торчавшим ржаво-моховыми клумбами, пополз мокрыми дорожками под одежду.

Азамат оглянулся на Дашу. Ее чертов талант, спящий внутри девчонки, просыпаться явно не желал. Либо тупо не работал против демонов, недавно бывших людьми. Надо же… Вот только свела между собой две команды жесточайших убийц, стравила, заставила рвать друг другу глотки. А сейчас – ничего, полная пустота.

Желто-серо-черное месиво под ногами тормозило. Вцеплялось в ноги, чавкало, не желая выпускать, тянулось, липко и нехотя освобождая подошвы. Азамат, плюнув на автомат, полностью перешедший к Даше, шел первым. Обрез зыркал на округу ощутимо зло и опасно. Будь у оставшихся странных жителей мозги – поняли бы, не лезли. Жаль, именно с этими частями организма случилось явно странно-плохое.

Небо темнело все сильнее, а туман, наконец-то, решил сдаться. Медленно, как из-под палки, потек к грязи, бывшей тут за землю. Лениво шевелился, раскидывая длинные плотные щупальца, рассеивающиеся в щели между досок, проемы штакетника, дырки металлических листов. Замеченный недавно поворот вел их верно, тут Азамат не сомневался. Такие столбы торчат только вдоль железки, серые бетонные березы, печально шевелящие поникшими хлыстами проводов.

Ор и вой метался между домами, то слева, то справа. Хотя позади слышался намного сильнее. Удача ли вдруг повернулась к беглецам тощей наглой задницей, или нет, но навстречу пока никого не попалось. Азамат даже успел про себя выдохнуть. Понимал, как такое опасно, но поделать с собой ничего не мог. Чересчур много оказалось сжато и спрессовано в два дня за спиной. Считая еще не закончившийся.

Когда вместо мороси лоб кольнула холодная игла, а следом еще несколько, он все же не поверил. Думал, пронесло, обошло стороной… Даже остановился. Замер, стараясь осмыслить, и молча ругнулся. Задрал голову, рассматривая новую напасть, явно подброшенную за недавнюю радость от пока не встреченных вражин.

Новая напасть ворочалась низко-низко, жадно занимая половину неба жирной чернотой настоящей снежной бури. Ледяные крохи, остро кусающие кожу, падали скромно и редко. Пока… Обманываться совершенно не стоило. Чрево чудовищного снежного зверя, ворочавшегося над головами, мяло само себя изнутри. Трещало рвущейся чернотой, готовилось разродиться. И чертова потомства этой зимне-небесной суки, добравшейся сюда, хватит засыпать-похоронить под собой людишек-мурашей. Всех, и беглецов, и странно-страшных хозяев села. Если вовремя не срулить или не укрыться.

Родомир, странноватый бродяга, встреченный как-то Азаматом, верил в ледяную богиню, Морану. Несущую с собой холодную черную смерть, превращающую людей в звонкие твердые статуи, с треском разрывающую морозом даже дубы, гнавшую к человеческому теплу любую живность, обезумевшую от снега и стужи. Хозяйку пронизывающих северных ветров и колких бриллиантовых крошек, мириадами валивших с черных зимних небес.

Сейчас, глядя на почти ощутимо живую стоглавую гидру, ворочавшуюся над головой, Азамат был готов поверить словам странного чудака. Почти.

Туман осел, заблестел, переливаясь разом схватившимися каплями. Грязь, застывающая на глазах, обернулась желто-серой глиной Родезии, покрытой алмазной крошкой. Азамат вздохнул. Непонятно, как хуже идти… разъезжаясь коровой на льду или залипая, как свинья в навозе.

– Половина магазина осталась, – Уколова, закрывающая тыл, сплюнула красным. – Давай выбираться, командир.

Давай выбираться… Давно пора.

Меньше слов, больше дела.

Если выпало бежать, да еще бежать с преследователями, будь внимательнее. И просто беги. Даже если скользишь, как та самая корова…

Ноги разъезжаются? Не беда, просто ставь их тверже. Береги дыхание, смотри по сторонам, держи ствол заряженным. Все просто. Ведь врагам наплевать на осторожность, и это плюс. Главное – просто успеть выстрелить. Всадить заряд в голову, чтобы наверняка.

Ноги несли беглецов. Воющий и рыкающий ужас подгонял. Село ожило. Если можно сказать именно так. Старое, бедное, выжившее в Войну и обреченное сейчас, оно рвалось за тройкой живых нормальных людей. А тех спасали лишь ноги и надежда. Ну и немного – порох со свинцом.

Мимо черной зеркальной змеи Кинеля, бегущего по своим делам. Мимо моста над рекой. Мимо храма, старого, но стоявшего. На мелькающую в такт бегу серую громаду полуразрушенного элеватора. К железнодорожным путям. То ли к спасению, то ли к отложенной смерти.

Уколова начала стрелять. Может, и зря, но Азамат ее не судил. У дома сбоку, рыкнув, калитку выломали сразу три ублюдка. Ублюдошных ублюдка с уже начавшими гнить рожами, сплошь измазанными бурым. А стреляла старлей своими подживающими пальцами, как в тире.

Двадцать-два! Передний, крепкий юнец, кубарем покатился под ноги следующим, заработав точнехонько в лобец.

Двадцать-два! Прям как на стрельбище, так же спокойно, Женя садила короткими, в два патрона, уложив второго утырка, радостно ревевшего при виде удирающего мяса.

Двадцать-два! Бывает на старуху проруха, старлей – не снайпер, АК – не винтарь с прицелом, пусть бы и ПСО… Мажет.

– Меняемся. Прямо, не сворачивая! – Азамат остановил Дашу, махнулся с Уколовой местами. Взвел курки обреза.

Третий, жирный, как барсук, заляпанный по армейскому бушлату чем-то совершенно мерзким, перекатывался колобком. Видать, мозги не у всех ссыхаются, что-то там есть. Живые, значит, зараза какая-то просто. Вряд ли мертвый толстяк додумался бы опасаться ствола. А раз так…

– Азамат! – взвизгнула Даша. – Справа!

Пятак!

Хлипкие жерди, огораживающие развалюху с провалившейся крышей, хрустко ломались. Из-за них, сопя, брызгая слюной и подвывая, лез еще пяток страхолюдин, мало похожих на людей.

Делая выбор в бою – не ошибись. Торопись не спеша, парень, говаривал прапорщик Семенов. И добавлял, скаля оставшиеся кабаньи клыки и пустые десны спереди: спешка хороша при ловле блох. И мандавошек.

Азамат оскалился не хуже Семенова или вон того утырка, совершенно безумно щелкавшего зубами и крушившего заборчик. Прям не рот, мать его, а камнедробилка. Шиш вам, упыри, дядя Азамат сегодня зол и страшен.

Мясоед-колобок уже почти подкатился к нему. Забор почти рухнул. Почти…

Не торопись, братишка. Выверяй и просчитывай наперед. Это как шахматы. Или очко. Только интереснее, ставки куда больше. Твоя жизнь… да и не только твоя.

Дах!

Первый патрон справился с полненьким любителем человечинки. Перебил ему ногу в колене, правую, бросил как раз к разлетающимся жердинам. На фига? А вот так, товарищ прапорщик, гордитесь курсантом.

Колобок дальше не побежит. Живой ты, воскресший или сразу родившийся мертвяком, фиолетово… когда ноги нету ниже колена. А еще бешеный жирный проглот сейчас свалился как раз на пути сотоварищей из-за уже падающей ограды. И вот тут…

Дах!!

Вторым стволом – в голову зубастого живчика, стартанувшего к теплому мясцу, вооруженному обрезом. Получи, оглоед, боло, срезавшее половину башки… И падай, падай, гнида… Лети назад, сбивая остальных. Вот так, валяйтесь, выбирайтесь, ломайте друг друга, желая пожрать.

АК Уколовой трещал впереди. Азамат пробежал уже по совсем мертвым теткам в стареньких пальтишках. Не смотрел, не запоминал мелочей. Нельзя. После Беды всякое случалось, а человек внутри страдал, рвалась душа, не желающая мириться с творившимся. И поди, убеди-ка ее не думать о погибших женщинах, убитых женщиной ради жизни – своей и совсем молоденькой женщины. Да даже и его, мужика-сволочи, убивца с таким хвостом забранных жизней за спиной…

Впереди, совсем близко, виднелись серые и кривые, черт пойми как державшиеся, столбы железки. Почти добрались, почти… Если есть куда добираться. Но не объяснять же девчонкам простую вещь: воевать с надеждой куда проще, чем без нее.

Холодило все сильнее. Снег, падающий какое-то время незаметно, попер гуще. Не снег, даже не снежище… Нет.

Азамат сам не понял, когда крохотные искрящиеся льдинки превратились в легкие белые хлопья, а те, не успел он моргнуть, мутировали в липкую стену, растущую на глазах. Черная небесная сука рожала все быстрее. Акушер-ветер старался, помогал, хлеща холодными плетьми, распарывая клубящуюся брюшину бури.

Позади справились… Выли, неслись за ними, как ошпаренные… Или как легавые, погнавшие зайца. Зайцем Азамат становиться не хотел.

Заскрежетало особенно сильно. Стоявший на перекрестке «уазик»-«буханка», ржавый и сжавшийся внутрь, дергался… Азамат, смотря на него, остановился. Торопливо перезарядил, прикидывая – чего ожидать?! Не может же машина стать… существом с руками и ногами. Это ж бред…

Стекло, чудом сохранившееся, отлетело от удара изнутри. Взревело, наружу полезло что-то огромное, заросшее длинными волосами и бородищей. Азамат покачал головой, не стал тратить патроны, предпочел обежать. Вдруг пронесет?…

Замаячило здание станции. Уколова оглядывалась, ждала подсказки: куда, как, зачем…

Грохнуло одиночным. Впереди. Со стороны еле заметного белого пакгауза на путях. Мастерской или депо, чего-то такого. Стреляли оттуда. Подавали сигнал. Азамат кивнул старлею, мотнул туда головой. Да, не подвела чуйка, вывела куда нужно. Надо торопиться.

Из-за снежной стены, разносимой ветром и тут же вытягивающейся вновь, ревели и выли. Сколько голов злобного безумного зверья там? Больше, чем было еще пару минут назад. О, вот и первый… Стоило стрелять сразу. Пожалел сухих патронов. И вот, получите…

Огромный бородач с серым изъеденным лицом не отставал. Пер танком, разбрасывая мусор на привокзальной площадке, в труху разнеся остатки невысокого заборчика. И молчал. Проревевшись, выползая из машины-дома, молчал. Страшно и неумолимо пер позади. И догонял.

Те-то, за снегом, выли и орали. Этот упорно шел следом. Патроны у Уколовой почти закончились, а с обреза на таком расстоянии не особо постреляешь. Задерживаться не стоило. Пути уже виднелись впереди.

Сбоку, с треском обрушив ветхий забор, выскочили три пса. Тощие, злые, почти лысые, мутноглазые… И очень голодные. Азамат выругался.

Белое здание впереди манило к себе. Теперь-то точно казалось, может, и зря, что там спокойно и можно укрыться. Отдохнуть, переждать, высушиться. Глупость, что и говорить. Добежать бы сперва…

Но без таких глупостей порой куда тяжелее. А с целью хотя бы хочется двигаться, а не покорно ждать судьбы. Особенно мерзкой судьбы с клыками в палец длиной.

Данг! Первому псу размозжило голову пять сорок пять. Разнесло в лохмотья, оставив только огрызок с нижней челюстью.

Дах! Азамат сбил второго, влепив картечь в разинутую крокодилью пасть.

Данг!.. Третья тощая тварь увернулась в последний момент, прыснула в сторону, скакнула по-лягушачьи, почти добравшись до Даши.

Уколова подставила заткнувшийся АК, зубищи клацнули по цевью, хрипнула голая кожа шеи, ходуном задергались мускулы… Азамат выпалил последним зарядом по бородачу.

Влепил неудачно, оскользнувшись на замерзшей грязи, промахнувшись из-за липкого холодного комка, брошенного ветром. Попал в живот, разворотил, выпустив наружу черноту вместо алого. Но здоровяк все же упал, хрипя, задергался, размахивая руками-ногами, начал вставать…

Данг! Уколова заорала, когда остатки разлетевшейся собачьей башки липко чавкнули ей по лицу. Стрелок из пакгауза, стоя у крохотной калитки в стальных воротах, стрелял опасно. Очень опасно для старлея. Но попал. И разбираться стоило потом.

– Вперед! – Азамат поднял Уколову, толкнул, судорожно ища на поясе патроны. Кармашки оказались пустыми. Он зацепил один-единственный почти с поясницы, вставил, чуя, как немеют пальцы. Холод звенел все ощутимее. И плевать Беде на валящий с неба снег. Должно потеплеть? Хрена. Ловите мороз.

Белая круговерть закрыла все. Весь окружающий их мир. Вернее, мир сжался до пяти, не больше, метров, где еще оставалось немного других цветов.

– Эй, бедолаги, туда не ходи. Там вашу мала-мала кушаньки будут! – донеслось из-за снежной толщи. – Сюда ходи, здеся тепло.

Твою мать, он что, слабоумный?!