Людвиг не знал статистики железнодорожных аварий, но помнил фотографию острова Рождества, на которой грязный поезд пробирается через колонну мигрирующих красных крабов. Догадывался ли бедняга-машинист, как ему повезло, что он вел старенький дизель? А не за горами тот день, когда ему придется пересесть в электровоз. Вроде бы защитники природы собираются издать закон, запрещающий любые двигатели, загрязняющие атмосферу. Понять их можно, но, как известно, благими намерениями…

У Людвига оставалось не так много времени, чтобы придумать, как избежать катастрофы. Сидеть сложа руки, пока Вселенная раскачивается на стене, было не в его правилах. Кто-то должен стать королевской ратью, и хотя Людвиг чувствовал себя так, будто теннисной ракеткой пытался остановить камнепад, отступать он не собирался.

Для начала нужно окончательно разобраться с появлением крабов. Теория теорией, но без экспериментальных фактов грош ей цена. Меж тем попытки повторить опыт не складывались. Людвиг гонял поезда, увеличивал длину составов, и все без толку. Вся надежда на новый вагон. Скрупулезное исполнение максимально приближало эксперимент к реальности. Уж эти-то колеса стучали как настоящие. На секунду Людвиг подумал о султане с четырнадцатью вагонами: кто знает, может, его дорога уже завалена стеклянными крабами? Оставалось надеяться, что это не так.

Людвиг аккуратно поставил вагон на рельсы и закрепил сцепку. Затем сосчитал до пяти и щелкнул трансформатором. Поезд дернулся и пополз вдоль пластикового перрона, набирая скорость. С противоположной станции тронулся другой состав и скрылся за горой. Людвиг перевел стрелки, выводя паровозики на параллельные пути.

Первая встреча прошла без происшествий. Взаимодействие длилось считанные секунды: поезда пронеслись мимо друг друга и ушли на новый круг.

– Ту-ту, – тихо сказал Людвиг по старой привычке. Его всегда огорчало, что игрушечные паровозики не умеют гудеть, и каждый раз он старался им помочь. Раньше Людвиг хотел завести фуражку, как у машиниста, однако отказался от этой мысли. Он исследователь, а Эйнштейн не носил глупых шляп.

Не сбавляя скорости, поезд с новым вагоном проехал мимо станции. На перроне стояли два оловянных солдатика: им снова не удалось уехать. Бедолаги ждали третий месяц, проявляя завидную стойкость. Вот у кого стоило поучиться терпению.

Через минуту поезда опять встретились и снова с нулевым результатом. Людвиг передвинул рычажок, увеличивая скорость. Казалось, с самой границы различимого звука доносится ритмичный перестук. И что-то еще… Скрип суставчатых лапок, шорох трущихся панцирей?

Прикусив ноготь мизинца, Людвиг следил взглядом за поездами. Время выписывало такие кренделя, что Эйнштейн зубами бы скрипел от зависти. Людвиг думал – прошло не меньше часа, оказалось – всего двадцать минут. Поезда носились на пределе скорости. Вблизи Людвиг не различал вагоны, все смазывалось в разноцветную ленту.

Вдоль состава пробежала голубоватая молния. Воздух над рельсами сгустился, а сами паровозики точно ползли сквозь варенье. Затаив дыхание, Людвиг наклонился вперед. Воображение живо дорисовало, как, словно всплывая из темных глубин, проступают нечеткие контуры отрицательного краба. Или он появится мгновенно, в ослепительной вспышке?

Дверь сарая оглушительно заскрипела на несмазанных петлях. Людвиг подскочил как ужаленный, оборачиваясь. В светлом прямоугольнике дверного проема стояла жена.

– Я звала, но ты не слышал, – сказала Венди.

Людвиг взглянул на железную дорогу. Поезда разошлись, но на рельсах не осталось никаких признаков стеклянных крабов. Черт! А почти получилось. Должно быть, их вспугнул скрип двери.

– Обедать пора, – напомнила Венди.

Людвиг выключил трансформатор. «Юнион-Пацифик» так и не успел выбраться из туннеля.

– Довел бы хоть до станции, – усмехнулась жена. – У тебя слон остался под горой, как его будут вытаскивать?

– Слон? – переспросил Людвиг, поглощенный своими мыслями. – Какой слон?

– Крашеный, – ответила Венди. – Какой же еще?

Людвиг разгладил вилкой картофельное пюре. Когда площадка стала ровной, зубчиками прочертил четыре аккуратные дорожки. Потом еще четыре, создавая кулинарный аналог японского сада камней. Говорят, успокаивает, помогает сосредоточиться… Японцы, наверное, очень рассеянный народ, раз придумали столько способов для концентрации внимания. Бонсай, оригами, вычурная каллиграфия и сады камней… Людвиг постарался припомнить другие знаменитые изобретения Страны восходящего солнца, но на ум пришли только караоке да гигантский огнедышащий динозавр.

Подцепив кусочек рыбы, Людвиг положил его в центр композиции и украсил веточкой петрушки.

– Не хочешь есть, так и скажи, – немного обиженно произнесла Венди. – Не надо играть с едой, когда за столом дочь.

– А? Извини, – Людвиг наколол рыбу на вилку, макнул в густое озерцо соуса и отправил в рот, не доведя шедевр до логического завершения. – Задумался… о Японии.

– Надеюсь, не из-за рыбы? – спросила Венди. – Мне сказали – это лосось, да и выглядит она как лосось. Думаешь, фугу?

По лицу Венди было совершенно непонятно, шутит она или нет. Впрочем, как всегда.

– Если она была надута как футбольный мяч, то точно фугу.

– Ну конечно! – обрадовалась Венди. – Фугу ведь тоже рыба-шар. Хотя, судя по нашей рыбе, совсем непросто заставить ее надуться…

Аквариум с тетрадонтом все еще стоял на обеденном столе. Иллюстрация была более чем наглядной.

– Может, фугу перестали надуваться? – продолжала Венди. – И теперь их не отличишь от лосося. Похоже, ты прав – рыба действительно немного горчит…

– Это соус горчит, – заметил Людвиг. – Как ему и положено. Венди покачала головой.

– Думаю, все из-за того, что в океан сливают радиоактивную гадость. Под водой кишмя кишат мутанты. Насмотришься на них и больше ничего не испугаешься.

– Просто наша рыба бракованная. Сегодня же обменяю… Венди подняла руку.

– Не спорь. Час назад я видела в универмаге живого камчатского краба. То есть на ценнике было написано, что это камчатский краб, а на самом деле…

Людвиг насторожился. Рука с вилкой застыла на середине пути, и хвостик петрушки раскачивался зловеще, точно маятник. В появлении краба в магазине не было ничего странного, но Людвиг воспринял это как предзнаменование.

– И кто же это на самом деле?

Жена выдержала паузу и произнесла драматическим шепотом:

– Марсианин.

Никак не ожидая такого поворота событий, Людвиг закашлялся. Рука дернулась, рыба шлепнулась обратно в тарелку.

– Прости, кто?

– Марсианин. Все признаки налицо: десять ног, клешни, жуткие шипы и наросты… И красный, как пески далекой родины.

– Это признаки крабов. На Марсе живут зеленые человечки с гипертрофированным мозгом.

– Кому ты больше веришь, мне или Тиму Бартону? У пришельца был очень внимательный взгляд… Прямо читалось: скоро мы вас поработим, недолго осталось! Известный факт: каждый марсианин рождается с мыслью поработить пару-тройку землян, хотя совершенно не представляет, зачем ему это нужно. Жертвы инстинкта…

Не выдержав, Венди расхохоталась, утирая глаза тыльной стороной ладони. Людвиг тоже засмеялся, но замолчал, опасаясь выдать себя наигранностью. В крабовой угрозе он не видел ничего смешного, но рассказывать об этом жене не стоило. Венди, конечно, не болтушка, но новость, известная одной женщине, известна и ее лучшей подруге, – а там пошло по цепочке.

– Сейчас они готовят вторжение, да, – продолжала Венди, уже не пряча улыбки. – Сидят себе на дне и ставят опыты на рыбах и морских звездах. А люди в своей беспечности поставляют им материалы. Сколько мутантов можно сделать из одной бочки ядерных отходов? Еще они тренируются: ходят маршем и выдают это за миграцию, я по телевизору видела. Одна надежда на енотов-крабоедов.

Людвиг поперхнулся. Жена пыталась изобразить крабовое вторжение иллюстрацией к наивному фантастическому роману, но Людвигу оно представилось жутким, как картины Босха. Марширующие ряды крабов, и каждый – бомба невероятной мощности. Марсиане и мечтать не могли о подобном оружии. Поработить землян? Как бы не так! Если Венди права, и Марс действительно населен крабами, то их истинные цели совсем иные: уничтожить Землю, чтобы не портила вид на звезды. Тут никакие еноты не помогут.

– Кстати, о енотах, – сказала Венди, словно отвечая на его мысли. – В Бернардо будет трехдневная выставка Вебба Гаррисона…

– Вебба Гаррисона? – нахмурился Людвиг.

– Художник-анималист, – пояснила Венди. – В «АртВестнике» напечатали рекламу и пару репродукций. Думаю, стоит сходить…

– Погоди, выставка же в Бернардо, а не у нас. Венди дернула плечом.

– И что? Шесть часов на поезде – зато не буду всю жизнь жалеть, что пропустила.

Людвиг замер. Тревожный колокольчик тихо звякнул на краю сознания, а потом разразился громогласным набатом. Шесть часов на поезде… Сквозь невидимое море, полное отрицательных крабов. Проклятье! Не знай он об угрозе, все бы было в порядке. Можно сколько угодно ходить по краю пропасти, пока не подозреваешь о ее существовании. Но стоит крикнуть: «Осторожно!» – твердой почвы как не бывало.

– Ну, покажи своего Гаррисона, – сказал Людвиг нарочито небрежно.

Венди внимательно посмотрела мужу в глаза. Сделав вид, что заинтересовался содержимым тарелки, Людвиг отвел взгляд. Потыкал вилкой пюре, провел глубокую дорожку, пуская ручеек соуса в обход рыбной скалы… Когда он поднял голову, Венди все еще глядела на него.

– Смотри, – сказала она, растягивая слово, словно в нем спрятался с десяток смыслов и значений. Передала журнал, заложив страницу пальцем.

Людвиг взял его осторожно, словно боялся, что животные с репродукции укусят за палец. На картинке печального вида енот выглядывал из рабочего башмака. Зверю явно не нравилось позировать, но воспринимал он это с несвойственным для животных смирением.

Людвиг придал лицу кислое выражение. Ему никогда не удавались обходные маневры, но попытаться стоило.

– По-моему, ничего выдающегося. По стилю тот же Роквел, только вместо девиц опоссумы да еноты. Ну, сама подумай: что за искусство – енот сидит в дырявом башмаке, ха! – смех прозвучал, словно галка каркнула.

– А мне нравится, – сказала Венди, и Людвиг понял, что возразить нечего. Есть совсем расхотелось, и он отодвинул тарелку.

– Ну что ты обижаешься? – примиряюще сказала жена. – Сам подумай, до каких пор анималисты должны слепо копировать Дюрера?

– Эдвард Лир не копировал Дюрера… во всяком случае, в картинках к стихам. Но это не помешало ему прослыть лучшим анималистом своего времени и учить королеву Викторию рисовать.

– Так в чем дело? Людвиг глубоко вздохнул.

– Обязательно ехать на поезде? Почему нельзя взять машину или поехать на автобусе?

Венди грустно покачала головой.

– Не вариант. Автобус не выдержу ни я, ни Даника. Чем тебя не устраивает поезд? Быстро и дешево, а главное – не укачивает.

– Знаешь, сколько железнодорожных катастроф происходит каждый день?

– Понятия не имею, – сказала Венди. – Но точно знаю, что автомобильных – на порядок больше. Если верить статистике, поездка на машине не далека от самоубийства… С чего вдруг такая поездобоязнь? Ты же любишь поезда.

– У меня поезд сошел с рельсов, – буркнул Людвиг. Венди прыснула от смеха.

– О да, – согласилась она. – Не иначе как высшие силы решили послать знак. Оставь ты эту ерунду – нет ничего глупее, чем искать тайные смыслы. Совпадения на то и совпадения, что не значат ровным счетом ничего. Успокойся, все будет в порядке.

– Конечно, – Людвиг выдавил улыбку. На краю сознания скреблись невидимые крабы.

За годы супружества Людвиг твердо усвоил одно: если жена что-то решила, переубедить ее нельзя. Раз уж она собралась ехать на поезде, значит, так оно и будет. Людвиг подозревал, что если бы он пошел на крайние меры и запер их с Даникой в спальне на втором этаже, Венди бы и это не остановило. Сбежала бы, связав лестницу из разрезанной на полосы простыни. Очень аккуратную лестницу.

Все, что он мог, это попытаться остановить крабов; выяснить, как прогнать их от поезда. Беда в том, что человечество за всю свою историю ни разу не задумывалось над вопросом отпугивания крабов – его больше интересовало, как их приманить, желательно уже готовых к употреблению, с рисом, зеленью и соевым соусом.

После обеда Людвиг битый час слонялся по дому, пытаясь найти выход. Но мысли разбегались, как пугливые мыши. Мерный перестук башенных часов в гостиной напоминал о железной дороге. Кукушка, выскочившая отрапортовать о новом часе, прокричала глумливое «ту-ту». Эйнштейн сто раз прав насчет относительности времени. Сонные сутки летней субботы и сутки до того, как чудовищный взрыв разнесет поезд, на котором едут любимая жена и дочь, – совершенно разные сутки. Выглядывая в окно, Людвиг видел Данику, играющую на заднем дворе с пирамидкой из разноцветных колец. Рядом в плетеном кресле сидела Венди и листала журнал; легкий бриз колыхал ленты на соломенной шляпке. Почти пастораль, но Людвиг в кровь сгрыз ногти.

Чтобы успокоиться, он решил съездить в зоомагазин. Аквариум Людвиг поставил на переднее сиденье, на всякий случай пристегнув ремнем безопасности. Кто знает, какие правила распространяются на рыб. Не хватало еще лишиться прав из-за подобной глупости.

Ехать все равно пришлось медленно, иначе вода бы расплескалась. Кроме того, Людвиг сделал изрядный крюк – вместо центральной улицы проехался вдоль окраины, по узеньким аллеям, у которых вместо названий были лишь номера. Вдоль обочины стояли похожие как две капли воды белые домики с неизменной красной черепицей и аккуратно подстриженными лужайками. Изредка встречались добропорядочные отцы семейств, как на подбор лысоватые, полные и в клетчатых рубашках. Перед каждым стояла новенькая блестящая жаровня, прямо из каталога заказов. Людвиг старался не смотреть по сторонам, уставившись в воображаемую точку метрах в пяти впереди машины. Главное, чтобы они не начали махать и скалиться в улыбках – верный признак того, что дело плохо. Сколько фильмов ужасов начинается с подобной идиллии? Людвиг поймал себя на том, что опять ищет дурные знаки там, где их нет и в помине.

Он свернул на Сосновую улицу, проехал два квартала и ударил по тормозам. Из-за вишневых деревьев красный краб размером с небольшой автомобиль махал увесистой клешней. Чудовище то ли приветствовало, то ли подзывало на пару слов. Людвиг запоздало понял, что принял за монстра вывеску морского ресторанчика. Можно было догадаться: настоящие крабы не носят капитанских фуражек.

Перегнувшись через руль, Людвиг уставился на вывеску. Ничего особенного: крашеная фанера да электрические гирлянды. Единственная подвижная клешня вращалась на выпуклом шарнире, к ней прилепилась пара рыбок из гнутых неоновых трубок.

Людвиг вздохнул. Вселенная определенно решила свести его с ума, подсовывая крабов в самых неожиданных местах. Нервы того и гляди лопнут. Можно уже набирать номер лечебницы: Людвиг не сомневался, там его примут с распростертыми объятиями. С другой стороны, на то он и исследователь, чтобы подмечать мельчайшие детали. Один-два краба – еще случайность, третий – уже закономерность.

Раздался протестующий гудок; в зеркальце Людвиг увидел груженый досками пикап, которому он перегородил дорогу: ширина улицы не позволяла разминуться. Людвиг проехал вперед, и вывеска скрылась за деревьями. Когда он снова ее увидел, взгляду предстал неприглядный задник – вздувшаяся фанера да серое дерево.

В магазин он успел за полчаса до закрытия. Посетителей не было, а продавщица лет пятидесяти, полная женщина в очках, собиралась уходить. Высыпав на прилавок содержимое своей сумочки, она с пугающей методичностью раскладывала пудреницы, тюбики губной помады и прочие хитроумные приспособления, призванные обмануть время. Двигаться с околосветовыми скоростями она вряд ли догадывалась.

– Вот, – заявил Людвиг, ставя аквариум на прилавок. Продавщица еле успела отодвинуть баночки и тюбики.

– Простите? – она сделала вид, что не догадывается о целях визита Людвига. За ее спиной в пыльных аквариумах копошились противные на вид белые мыши и морские свинки. Коричневая игуана грелась под раскаленной лампой.

– Вы продали мне бракованную рыбу, – с вызовом сказал Людвиг. – Я мог бы сразу обратиться в суд, но решил пойти вам навстречу…

Продавщица сняла очки и склонилась над аквариумом. Она щурилась и морщила нос, словно недовольный грызун.

– И что не так? – наконец спросила она.

– Вы посмотрите, – Людвиг нагнулся к аквариуму, и, выпучив глаза, громко выкрикнул: – Бу!

Продавщица отпрянула, будто ее ударило током. По широкому лицу пробежал испуг, мешаясь с недоумением и отзываясь дрожью в дряблом подбородке. Часто моргая, она уставилась на Людвига.

– Что вы делаете! – сказала она, запинаясь. – У меня слабое сердце!

В подтверждение продавщица схватилась за грудь, но Людвиг отступать не собирался. Тетрадонт парил над корабликом, и было очевидно: ничто в мире не в силах нарушить его спокойствия.

– Вот! Видите? – Людвиг ткнул пальцем в аквариум. – Вы испугались, а ему хоть бы что!

– Я не поняла… – начала продавщица, но Людвига было уже не остановить.

– Это рыба-шар, она обязана надуваться, когда испугается. Однако она этого не делает. Вы подсунули мне крашеного слона!

Продавщица хмыкнула.

– А доставать не пробовали?

Взяв из-под прилавка сачок, она ловко подцепила рыбку и вытащила из воды. Тетрадонт протестующее пискнул и часто захлопал ртом, заглатывая воздух. Белесое брюшко вздулось, словно внутри вырос мячик для пинг-понга, голова и хвост оттопырились. Шаром рыбу мог назвать только человек, начисто лишенный представлений о стереометрии.

– Довольны?

Людвиг смущенно отступил. Как он сразу не догадался: внутри должен быть воздух? Исследователь называется… Пугай – не пугай, а водой рыба не надуется. Все равно что надувать мыльные пузыри из поливального шланга.