Муза Дальних Странствий…
Н. Гумилев.
Уйти, уйти от всех! На Гарда или Комо.
В деревне, в комнате с распахнутым окном
Жить одному! Мечтать! Не думать ни о ком!
Почти что никогда не оставаться дома!
Забыть, что где-то есть далекий силуэт,
Чью тень мои глаза любили и искали;
Влюбиться в шепот вод и в ширь лазурной дали,
На почту не ходить и не читать газет.
От ласковой зари до яркого заката
Бродить в густой тени покинутых садов,
И с грустью понимать, что слишком мало слов,
Чтоб объяснить все то, чем сердце так богато.
А тихим вечером, когда на глади вод
Огней береговых играют отраженья, —
На пристань уходить, чтоб видеть на мгновенье
С другого берега зашедший пароход.
На низкой палубе, где образы неясны,
Где лампы тусклые дают неяркий свет,
Найти какой-нибудь случайный силуэт,
И полюбить его бесцельно и напрасно.
По узким улицам уйти к себе, домой,
С душою радостной и грустною улыбкой,
И у чужих ворот, в тени оливы гибкой
Заслушаться до слез какой-нибудь плохой.
Какой-нибудь плохой, ненужной, старой скрипкой..
Простора шумного сверкающей пьяцетты
Милее улиц мне забытых тишина.
В них столько прелести! – и вновь покорена
Их лаской тихою печаль души поэта.
Их тень зовет меня, и в мягком полусвете
По плитам скошенным и узким ступеням
Иду, иду вперед, куда? – не знаю сам,
И радость тихая звучит в моем ответе.
Вот улица одна окончилась. Подъем
На стройный мост. Минутный свет кругом;
Внизу – зеленых вод канала плеск печальный.
Один… И в тишине так ласково звенит
И этот плеск о дремлющий гранит,
И монотонный крик гребцов гондолы дальней.
Л. А. 3.
Я знаю девушек: одни они живут
В бесцветных комнатах швейцарских санаторий.
Они недавно лишь приехали и вскоре
Уйдут, как те ушли, что жили прежде тут.
Скажите это им, – они вас не поймут.
Доверье детское в их обреченном взоре.
Они повторят вам в прощальном разговоре.
Что вас они к себе, – ну, скажем, в Лондон, – ждут.
Обед их в шесть часов. Они ложатся рано.
Цветные томики французского романа
Сиделка отберет и спрячет под замок.
Досадно и смешно. Бранятся, хмурят брови, —
И пробуют заснуть, прижав к губам платок,
В котором иногда бывают пятна крови.
Profils perdus
Paul Bourget
В Ментоне, Ко, Флоренции, Довиле
Или в Mont d'Or?
В Палас-отель, в отель Регина или
В отель Виндзор?
В трамвае, парке, hall'e иль гостиных,
И сколько раз,
В былые дни моих поездок длинных
Встречал я вас?
Вы были всюду та же и не та же,
И я не знал,
Знаком ли я был с вами или даже
Вас не видал.
Вы были то блондинкой, то брюнеткой,
И я привык
Слыхать под вашей спущенной вуалеткой
Чужой язык.
Порою вы печальной мне казались.
Зато потом
Вы так безумно весело смеялись
Над пустяком.
И мне печаль иль радость вашей речи
Была мила…
То кружева ласкали ваши плечи.
То шеншила…
Вы каждый раз других духов любили
Цветную пыль:
Вы l'Origan в два дня переменили
На Roses de Nil.
Лишь иногда, в обмане неизбежном
Банальных фраз.
Обманы слов, бесцельных и небрежных,
Сближали нас.
Зато порой, не обменявшись взглядом,
Мы по часам
В ином кафе сидели с вами рядом
По вечерам…
Всегда в плену моей мечты неясной,
В семнадцать лет
Я полюбил надолго и напрасно
Ваш силуэт.
Как много вам элегий и печали
Я подарил!
О, если б вы хотя немного знали,
Как я любил!
Но грусть моя вас каждый раз теряла
То там, то тут… —
Ведь нас судьба всегда соединяла
На пять минут!
Но я привык к печали безотчетной
Подобных встреч.
И я сумел ваш образ мимолетный
В груди сберечь…
В какой стране, в каком отеле шумном.
В который раз.
Влюбленный в вас бесцельно и безумно
Я встречу вас?
В cafe Regence, на rio di Foscari,
Ha rue Gounod?
В bois de Boulogne, в уютном sleeping car'e
Иль в казино?
В Ментоне, Ко, Флоренции, Довиле
Или в Mont d'Or?
В Палас-отель, в отель Регина или
В отель Виндзор?
Для ваз, тончайших ваз чудесного Челлини,
Венчавших славою печаль его чела,
Сама Италия с улыбкою дала
Живую красоту своих волшебных линий:
Изгиб стены, рисунок стройных пиний,
Неясный силуэт забытого дворца
И трепетный узор садов, где без конца
Горит орнамент роз, азалий и глициний.
Ему подарены, и в блеске ваз живут.
От Комо – аметист, от Капри – изумруд,
А пурпурный закат на зеркале Канала,
На rio спутанных Венеции моей —
В изгибах легких ваз, среди других камней,
Горит созвучием рубина и опала.
Ты помнишь? – мы были в Версале
В осенний задумчивый день.
Мы шумный Париж променяли
На эту бесшумную тень.
Ты помнишь, как серые стены
Нас вывели в вянущий сад?
Как ты покупала мадлэны,
Как ты не хотела назад?
В аллеях листы монотонно
Летели с деревьев к земле,
В замолкших фонтанах Латоны
Грустили на желтом ковре.
И там, где туманней и глуше,
Где все в неразбуженном сне, —
Нашли мы этюды la Touch'a
В сонетах Henri de Regnier.
В бассейна бестрепетном лоне
Твой образ терялся и гас.
На этом загадочном фоне
Все было загадкой для нас.
Ты помнишь? В уютной коляске
На нашем обратном пути
Мы только молчали, как в сказке.
Мы слов не хотели найти.
Все то, что вернуться могло бы,
Нам было так трепетно жаль, —
И после мы поняли оба,
Что мы полюбили Версаль.
«Да, этот сад дает не мало мне хлопот!
Как только умерла графиня, сын графини
В Париж уехал; там живет он и поныне;
Не вижу я его уже который год.
Все пишет только мне: убавь, убавь расход.
Живет он широко; читал о нем в газете.
И вот пришлось совсем забросить розы эти,
А жалко: – кое-как весь сад теперь растет!..»
Садовник замолчал… Спускалася прохлада…
Аллеи узкие покинутого сада
Грустили в сумраке вечерней тишины…
Кусты последних роз ко мне склонились ниже,
И мне послышалось: «мы умереть должны: —
Цветы оранжерей так дороги в Париже!»
Сквозь рамку белую старинной колоннады
И ветви пыльные скучающих олив
Сверкает небосклон, и город, и залив,
К которому сойти зовут ступени сада.
Быть может, там, внизу, и воздух и прохлада,
Но солнца южного так радостен призыв, —
И жалко двигаться… Сегодня я ленив;
Мне чудно хорошо, мне ничего не надо…
И мне мерещится сквозь дымку снов моих
Какой-нибудь монах, который меж других
Здесь так же сиживал и так же спал, наверно,
В дни жаркие, пыхтя, сосал большой лимон,
Дарами прихожан смущал неверных жен
И в келию таскал из погреба фалерно.
Вы в hall'e моего отеля
Сегодня были в пять часов;
Пройдя по бархату ковров,
Вы на одно из кресел сели.
Вы две газеты просмотрели,
Пока швейцар, без лишних слов,
Принес вам список всех его жильцов
За две последние недели.
И над бумагой небольшой
Вы наклонилися. Порой
Ваш взор туманился заботой.
Вы просмотрели, не нашли,
Вздохнули, встали и ушли… —
Я полюбил вас отчего-то!..
Как ни старался я монаху объяснить.
Что год тому назад, свободно, без преграды,
По узким келиям и по аллеям сада
Часами целыми один я мог бродить, —
Меня не согласился он пустить;
И отвернулся я с невольною досадой.
О, только пять минут, – мне большего не надо!
За пять минут я все успею пережить!
Но он захлопнул дверь, и только на мгновенье
Увидел я аллей знакомых направленье,
Колодец с розами, узор седых олив
И ту скамейку, где с безумною печалью
Я столько раз мечтал, о мире позабыв,
Глядя, как небосклон сливался с синей далью…
О, эти мелкие, прелестные детали
Поездок! Реализм меж этих вечных снов!
Журнал, потерянный в тиши пустых садов;
Билет, украденный в Болонье на вокзале;
Лимон, зацепленный гондолой на канале;
Мошенник, знавший пять нелепых русских слов;
Плохой бенедиктин в Орвьето; семь часов,
Что в Кьюзи, кажется, мы пересадки ждали…
Воспоминания еще недавних дней,
Картины лучшие Италии моей, —
Простите! – в памяти я вас поставлю рядом
С мальчишкой, что просил подачки битый час.
С ризотто спорченным, и этим псом, что раз
Я в Тиволи кормил швейцарским шоколадом!
Печаль моих стихов я посвятил давно
Глазам задумчивым, глазам печальным вашим.
Им было, помнится, в моих читать дано:
Они поэтому еще мне были краше.
Теперь вы далеко… Я знаю, вы уже
Забыли обо мне. А я… – сознаться больно, —
Но сердце новым снам и новой госпоже
Молилося не раз, хотя бы и невольно.
– Быть может, как-нибудь случайно к вам дойдет
Та книга, где мои заставлю вянуть песни,
И ваш забывший взор с досадою прочтет,
Что кто-то для меня был даже вас прелестней.
И будет странно вам. Среди знакомых строк
Вам что-то станет вдруг безумно незнакомо;
И вы прошепчете: «Он так писать не мог!
Я вместе никогда с ним не жила на Комо!
Я говорила «Вы»! Мои не те меха!
Фиалок никогда я не ношу весною!»
Но что-то вдруг блеснет сквозь диссонанс стиха
Какой-то ласкою знакомою, родною…
И это чуждое для вас по временам
Вам так покажется на прежнее похоже, —
И не поймете вы… Поймите же, что все же
Печаль моих стихов я посвящаю вам!..
У Музы моей золотистые кудри,
Небрежный и ласковый взгляд;
Туманные слезы плененных жемчужин
На пальцах усталых горят.
Она не одета в прозрачные ткани
Иль в ярких материй узор;
На ней, как в простом современном романе,
От Ворта закрытый tailler.
Какой-нибудь камень, чудесный и редкий,
В ее не играет кудрях.
Черты закрывает густая вуалетка,
Перчатки на тонких руках.
Весенних фиалок букет ароматный
Приколот к ее шеншила; —
Она непослушна… она непонятна…
Она бесконечно мила…
По целым неделям порою, быть может,
Ко мне не заходит она;
Тогда мое сердце почти не тревожит
Мираж мимолетного сна.
Бесцельно проходят часы за часами,
Мой вечер мучительно тих,
И я разрываю, листы за листами,
Начало элегий моих.
Но часто, в часы одиноких мечтаний.
Когда за рабочим столом
Я жду невозможных и странных свиданий.
Скучаю, не зная о ком;
Когда в моем сердце сильнее рыдает
Печаль непонятного сна, —
Я слышу, как двери она отворяет,
Я вижу, как входит она.
С небрежной улыбкой, с насмешливым взглядом,
Она, – и я это хочу! —
Садится со мною доверчиво рядом,
Плечом прикасаясь к плечу.
Упрямые кудри лениво отводит,
Снимает перчатку свою,
По белой бумаге внимательно водит
Послушную руку мою.
И я отдаюсь мимолетным миражам,
И долго, близка и нужна,
Слова за словами, за фразами фразы
Мне тихо диктует она…
И вечер проходит, и сказкою хмурой
Играет метель за окном.
Высокая лампа в плену абажура
Горит одиноким пятном.
Неясною лаской, истомой невнятной
Касается дрема чела,
И легких фиалок букет ароматный
Грустит на ее шеншила…
О проекте
О подписке