Барбершоп

«А в самом деле, зачем нужны мужчины? Наверное, в доисторические времена, когда кругом бродили медведи, мужское население действительно могло играть особую, выдающуюся роль, но сегодня это большой вопрос»

М. Уэльбек^[8]

Барбершопы появились в США и Европе еще в 30-е годы прошлого века, но в скором времени данная салонная культура стала приобретать образ более широкого формата, когда в цирюльне обслуживались уже не только мужчины, но и женщины, в результате чего идея изжила себя на долгое время. Барбершопы начинают возвращаться в США и Европу в начале XXI века, в пространство России они проникают преимущественно уже во втором его десятилетии, первоначально в Москве и Санкт-Петербурге, а затем шквально распространяясь по всей ее территории. Вследствие такого фееричного и быстрого распространения нельзя не обратить внимание на появление барбершопов, как на одно из знаковых явлений современной массовой культуры.

Барбершопы позиционируют как территорию, которая предназначена исключительно для мужчин, женщин не приветствуют в данном пространстве по аналогии со старинными цирюльнями, куда мужчины приходили в первую очередь обсудить свежие новости, прочитать газету, выпить немного виски, ну и уже в качестве дополнения постричься и побриться. Количество барбершопов сегодня растет с каждым днем, будь то уже ставшие знаменитые франшизные проекты, либо творение увлеченных этим направлением людей, желающих создать «правильный», со своей точки зрения, барбершоп. Хотя большинство барбершопов говорит в своей рекламе о том, что они никого не парадируют и являются самой аутентичной и правильной цирюльней, обратим внимание на черты, которые, безусловно, их объединяют.

Во-первых – это классический дизайн, в котором преобладают грубо выделанная кожа и дерево, выступающие в качестве природного материала. Кожа – это мужской материал в своем духе и истине, она является покровом того самого животного, которое было повергнуто и убито на охоте именно мужчиной, а ее самая простая выделка выставлена напоказ, дабы продемонстрировать еще томящееся дыхание повергнутого зверя.

Дерево – это материал теплый, домашний. Мы понимаем, что из него изготавливались не только предметы интерьера, но также строились жилища. Дерево, растущее много лет, было срублено мужественным дровосеком, с огромным трудом транспортировалось для обработки, далее – слесарная мастерская, с бесконечными двигателями, маховыми пилами, тяжелыми станками, шумом, опилками, где в тяжелом труде работает множество мужчин. Нарочитая простата предметов интерьера, сделанных из дерева, указывает нам на неприхотливость мужчин, которые довольны покрытой лаком, грубо отшлифованной столешницей.

И, безусловно, главный атрибут барбершопов – это «Barber’s pole» – лампа с синими, красными и белыми крутящимися полосками, которая пришла на смену символа жезла цирюльника, указывавшего в средние века на то, что цирюльник выполнял помимо парикмахерских некоторые хирургические услуги. Так, неотъемлемый атрибут «Barber’s pole» сегодня является всего лишь забавной крутящейся лампой нескольких цветов. Тем самым она символично заменяет ощущение боли, являясь лишь забытой коннотацией. В барбершопе не допускается чувство какого-либо дискомфорта, вся атмосфера должна быть уютна и тепла, никаких неожиданностей, а «Barber’s pole» и бритье опасной бритвой выступает лишь как коннотация боли и опасности.

Тем самым на примере лампы и опасной бритвы мы видим, что в знаковом плане тело мужчины должно узнаваться и рефлексироваться по крови, его внутреннему, присущему ему мужественному, так как у женщины наоборот телесность и ее тело эксплицировано как внешнее^[9]. Но телесность сама по себе лишена пола, тем самым она получает гендерность через ритуал, коим в нашем случае является, например, бритье опасной бритвой в барбершопе.

Далее обсудим модели стрижек, бороды и услуги, которые в основном предлагают большинство барбершопов. Необходимо указать на то, что большинство стрижек являются классическими моделями. Выработан определенный тренд идеальной прически, которую мастер может несколько варьировать на свое усмотрение. Так волосы клиента барбершопа воплощают в себе гегемонию аккуратизма и формы, так как эта стрижка заключает определенный универсальный образ, которым сегодня может обладать мужчина в различном статусе и различной возрастной группе, в большей мере конечно 25–50 лет. Волосы уложены гелем или лаком, чтобы их обладатель всем видом выказывал свой образ жизни: он модный, успешный, мужественный. Заметьте, что остриженные практически наголо волосы выходят из моды, утверждается отрицание «нулевой степени стрижки»^[10]. Сегодня утверждается форма, образ, контекст и идея даже в таком, на первый взгляд, пространном ритуале, как мужская стрижка.

Также обратим внимание на бороду, которая, в свою очередь, относилась к образу святого, верующего, мыслителя, боярина, пирата или даже раба, то есть она являлась атрибутом для человека либо свободного от бытовых предрассудков, либо загнанного в определенные жизненные обстоятельства, обладающего соответствующим статусом. Но такая борода не была ухожена, у нее не был выбрит кант, она символизировала определенный статус, положение в обществе, как привилегированного человека, так и аутсайдера, как бедность и богатство, так и отшельничество и гласность.

«В культуре повседневности смыслы становятся знаками, а формы зрелищны. Отсюда отмеченная многими эстетизация повседневности»^[11]. Таким образом, мы наблюдаем, что смысл мужественности, те качества, которые включены в данное понятие, становятся знаковыми, а формой для его трансляции выступает выражение первичных половых признаков, в данном случае бороды с ярко выраженным кантом. Действительно, если внимательно рассмотреть феномен барбершопов, то мы можем наблюдать, что в действительности их идея противоречит сама себе. Во-первых, строгий запрет на присутствие женщин в данном заведении, часто нарушается, так как сегодня в роли мастера в этих цирюльнях можно нередко встретить барбера-девушку. Так где же соблюдение концепции мифа о том, что лучший барбер – это мужчина? Практически это тоже, что в древности допустить женщину на корабль, причем, если рассматривать барбершоп, она не прошмыгнула в третий класс под покровом темноты. Нет, она находится в одной капитанской рубке с другим мастером-мужчиной, а возможно и сама берет в руки полное управление «кораблем».

Во-вторых – мужчина ни в коей мере, ни в какую историческую эпоху не страдал нарциссизмом (за исключением немногих примеров). Что же мы можем видеть на примере современных барбершопов – это уже не просто место встречи для быстрого обсуждения насущных дел и такого же быстрого приведения своего внешнего вида в порядок. Сегодня барбершопы – это территория нарциссизма и самолюбования, огромное количество парфюмерии, услуги педикюра и маникюра. Это уже не брутальная мужская цирюльня, а сборище молодых людей, которые тратят большое количество времени, денежных средств на совершенствование своего внешнего вида и образа. Они приходят в барбершоп, чтобы стать копией Другого, такого же с такой же прической, бородой, выражением лица. В современную эпоху, когда индивидуальность выражается так явно, человек осознано следует примеру Другого, модного, богатого, известного, эпатажного и яркого.

Нарциссизм мужчины сегодня, тиражирование образа мужественности и его сексуальности – это вырождение его в своей самости и функциональности завтра, сегодняшняя Европа является веским тому доказательством.

Боль

«Чтобы жить «хорошо», человек не должен страдать – идеология тотальной анестезии постепенно овладевает всем западным обществом, и все обыденное пространство жизни оказывается в плену этой привычки не-страдания, равно как разнообразных искусств уклонения от встречи с болью и, следовательно, со смертью».

Ж. Л. Нанси^[12]

Стоит принять, что современное общество сегодня – это не только информационное общество, общество знаний, но в то же время оно является «обществом потребления». Рассматривать «общество потребления» сегодня считается моветоном, так как достаточно широко данную проблематику освещали философы Франкфуртской школы, постмодернисты и неомарксисты. Тем не менее, мы находимся внутри «общества потребления» и те тенденции, которые были описаны в трудах философских школ, указанных выше, требуют существенной доработки и переосмысления в результате совершенно новым скоростям развития общества, которые возникают в XXI веке. Мы можем наблюдать, что бытийственность общества модерн, которое предполагало следование определенным нормам и правилам, было ориентированно на принятие авторитетов, которые утверждались не сакрально, а в результате их объективных достижений в определенной области, создавало, так называемый образ «железной клетки», который был описан М. Вебером^[13]. Данный образ уже в XX веке, начинает трансформироваться в концепт «резиновой клетки», так как было отмечено, что желание людей все больше направлено именно на удовлетворение своих личных форм досуга, авторитет и правила размываются, растет тяга к развлечением, возникает нежелание выходить из определенной области комфортного существования^[14]. Тем самым мы можем наблюдать, что понимание своей боли, как следствие ощущение боли «Другого», определенная эмпатия к «Другому» вытесняется на задворки современного общества, и повсеместно применяется анестезия, к которой человек прибегает осознанно либо не осознанно при первичных признаках ощущения боли.

В архаическом обществе ощущение боли сопровождало человека повсеместно. Боль сопровождала человека дома, на охоте, в результате его наказания перед племенем. Боль граничила со смертью или являлась ее предикатом, в результате чего долгое время жизнь не рассматривалась отдельно от смерти. Сознание архаического общества, как и традиционного, было подвластно жесткой установке о нерасторжимости жизни и смерти, боли и ее избавления. Воздействие на человека за его проступок или вину, нарушение первых табу было совершенно именно в результате акта причинения боли. Будь-то племена Майя с их жуткими жертвоприношениями, публичными казнями в извращенной форме, ритуалами, когда у живых людей вырывали сердце на глазах тысяч наблюдающих, либо палачи с виселицами на Европейских площадях средних веков. Все это выглядело не только как спектакль, разыгрываемый власть имущими для демонстрации своей силы и неизбежности наказаний, данный акт прививал обществу определенное сознание неотвратимости телесного наказания, вплоть до полнейшего умерщвления за свершение определенного проступка.

М. Фуко в своей работе «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» писал: «Наше общество – общество надзора, а не зрелища. Под поверхностным прикрытием надзора оно внедряется в глубину тел; за великой абстракцией обмена продолжается кропотливая, конкретная муштра полезных сил; каналы связи являются опорами для накопления и централизации знания; игра знаков определяет «якорные стоянки» власти; нельзя сказать, что прекрасная целостность индивида ампутируется, подавляется и искажается нашим общественным порядком, – скорее, индивид заботливо производится в нем с помощью особой техники сил и тел»^[15]. Тем самым причинение боли заменяется на акт надзора, надзора, который осуществляется представителями власти над заключенными не в результате физического причинения боли, а вследствие наблюдения за ними. В современном обществе в результате вживления данного концепта надзора, мы можем наблюдать создание определенного «послушного тела», в роли которого выступает сегодня не только заключенный, а мы с Вами, данная динамика будет рассмотрена во второй части.

Мы проследили, что феномен боли неразрывно включен в бытийственность человека от архаического общества, до современного. Интересен, тот факт, что в средние века существовали так называемые анатомические театры, где для зрителей демонстрировалась препарация человеческих трупов. Прозектор-хирург совершал манипуляции, а анатом комментировал происходящее. «В эпоху, незнакомую с анестезией, ремесло хирургов выступает как нечто преступающее все законы морали и человечности»^[16].

Тем самым в средние века не только изучали строение внутренних органов. Мы видим, что верхушка общества владела человеком и после физической смерти, а именно: его трупом, и исследование его строения несли позитивное значение для общества. Сегодня значение роли хирургов тяжело переоценить они избавляют нас от боли, делают сложнейшие многочасовые операции, хороший хирург сегодня имеет высокий социальный статус в обществе. Но сейчас речь не об этом, мы наблюдаем, что с течением времени благодаря развитию медицины была применена анестезия для проведения операций, получены различного рода анальгетики для снятия спазмов, седативные вещества, которые успокаивают, снимают так называемую «внутреннюю» боль людей, которые имеют психические расстройства.

Таким образом, я бы хотел проанализировать ощущение боли, которое сопровождает человека в повседневности, не затрагивая пограничные состояния такие, как операция или другие вмешательства в его тело.

Ощущение боли навязывается нам повсеместно. СМИ работают и паразитирует на наших ощущениях, с экранов телевизоров, мониторов, радиоприемников нам постоянно демонстрируют негативные черты жизни в мегаполисе (как пример), того ритма, скорости, который он предлагает для своих жителей. В результате чего современный житель мегаполиса чувствует спазмы, ощущает тревожное состояние, испытывает различные проблемы, связанные с ЖКТ либо с потенцией и множество других примеров. Но выход предлагается моментально – это спасительная пилюля, которая мгновенно снимает ощущение боли: герой рекламного ролика, который секунду назад корчился от неприятной боли уже полон прежних сил и энергии и в прекрасном расположении духа спешит дальше по своим делам. Чудесное избавление от первичных симптомов боли, «не следует терпеть, не следует переносить и ждать, когда пройдет очередной спазм, просто примите волшебное лекарство… И все наладится!», гласит очередной рекламный ролик. Безусловно, в любое время болезнь рассматривалась как нарушение человеческой полноты, воспринималась его ущербностью, но в традиционной культуре, как и в обществе модерн главным лекарем для человека выступала природа, которая возвращала человека к его первоначальному проекту. Тем самым лекарственные средства, главной составляющей которых являлись растения и животные дополняли физическую полноту человека, возвращали его витальную сущность, человек и природа были неотделимы друг от друга. Сегодня мы видим, что задача современной медицины состоит в снятие первых признаков боли, а не в излечении человека, а делает это она уже не с помощью традиционных средств медицины. Для этой цели работает целая химическая промышленность, фармакологические заводы, которые производят множество лекарств уже на химической основе, а не на природном материале. Если в традиционном обществе лекарственные средства дополняли человеческую природу, то сегодня химически созданные лекарства вторгаются в плоть, снимая болезненные ощущения в одном месте, накапливаются в другом органе человеческого организма, принося ему вред (думаю, говорить о злоупотреблении лекарственными препаратами и анализировать тот вред, который они несут в данной статье не имеет смысла).

Тем самым болезнь можно рассматривать не только как физическое состояние человека, но и как социальный феномен, отношение к лечению которого отличается в исторических эпохах, и как следствие этого, понятия больного и здорового человека различаются не только в разное время, но и в различных культурах.

Так и понятие боли, которое было присуще традиционному человеку, отсылало его к различным модусам человеческого бытия, которыми выступали наслаждение жизнью, едой, водой, природой, родными и близкими людьми, то есть теми традиционными установками, благодаря которым человек идентифицирует себя с окружающим миром, следовательно, с «Другим» и с самим собой. Ощущение боли – есть опыт, который человек ставит себе на службу в течение всей своей жизни так как «опыт – вещь невыводимая»^[17]