Прошлое

Мы тогда ещё пили портвейн

33-й и три топора,

Мы считали количества дней,

Забывая, что было вчера,

Мы кому-то писали стихи,

Мы наивно встречали рассвет

И мы думали, кончатся дни,

А прошло уже тысяча лет.

Это тысяча лет без любви,

Это тысяча лет без тепла.

Мы как прежде взрываем мосты,

Чтоб согреться мы жжём города.

Это сто километров дождя,

Это метры ранимой души,

И кусочки прожитого дня,

И осколки вчерашней беды.

И чего-то как будто бы нет,

И тепло от чужого костра.

Руку жжёт лишь на поезд билет,

И ты мысленно скажешь: «Пора».

Вспомнить нечего: холод, гранит,

И мечты, как сгоревший музей,

А душа с непривычки болит,

Вспоминая вчерашних друзей….

А мы тогда ещё пили портвейн

33-й и три топора.

Мы считали количества дней,

Забывая, что было вчера.

Мы кому-то писали стихи,

Мы наивно встречали рассвет,

И мы думали, кончатся дни,

А прошло уже тысяча лет.

Станция Ноль

Я на крови взрощён и неправдою вскормлен,

Я стою на ветру, как будто из камня высечен.

Как скала посреди бушующего моря

Я стою посреди людского всеобщего горя.

И мне наплевать, что где-то шумит стихия.

Пусть руки в крови, лишь бы на сердце лёгкость.

Люди считают, что мы такие плохие.

Станция Ноль, дальше застрял поезд.

А за окном всеобщие перемены:

Бушует народ, меняет кривду на правду.

Не защитят от него железные стены.

Станция Ноль, но поедет ли поезд завтра.

Кто-то кричит: «Нас осталось не так уж много!»

Сходят с ума и мечтают о чём-то невинно.

Молчит машинист, а в глазах его боли столько.

Станция Ноль, стоп-кран, а там будет видно.

Завтра рассвет кровью окрасит стены,

Ветер ворвётся, в танце завьётся беспечном.

Скоро начнётся новая, сильная смена.

Станция Ноль…, за ней начинается вечность.

Нам пока по семнадцать

Нам пока по семнадцать и мы не знаем, что делать,

Пропиваем время в кабаках и барах,

И мы забываем, что кто-то нам не пара,

Но на этот вечер и они нам становятся парой.

Нам пока по семнадцать и мы не знаем закона,

Водка съела нас, испохабила наши души.

Мы сами забыли, где запретная зона,

И звуки вокзалов вливаются в наши души.

Нам пока по семнадцать и для нас открыты все двери.

Мы ищем любовь , не зная, что будет дальше,

И мы забываем, и часто несём потери,

Когда слышим сквозь сон: «Не пей больше мальчик…»

Нам пока по семнадцать, но мы не знаем, что делать,

Мы забыли имена, от которых дрожали стены.

Мы не читаем слова, как читали их наши деды,

И в драку вступаем со следами кровавой пены.

Мы стали глупее

Мега, Икеа, Белая Дача.

Мы стали глупее, немного богаче,

Метро, Ашаны, трусы от Версаче,

Мы думаем меньше и мыслим иначе.

Понятие Родина – слёзы от злости,

Мечта-Кока-кола – афрокавказские гости,

Москву – Сабянину и чиновникам прочим,

Немного таджикам и иностранным рабочим.

Стихи пишут только по предоплате,

Художник ведь сыт – он сидит на зарплате,

В картинах любовь – голимое порно,

И лишь в Голливуде искусство бесспорно.

Безжалостна старость, уродлива гордость,

Медали дают не за подвиг – за подлость,

Любовь, добродетель – всё давно на помойке,

И вместо истории лужковские стройки…

Пьяная

В свете пламени, в дыме творчества,

Одиночество, одиночество,

А Луна с небес тихо волчится,

Любить хочется, думать хочется.

Только тёмная муть стаканная,

Да вечно холодная пицца,

Гитара, подруга пьяная,

Да воля, которая снится.

Да вера, которой хочется,

Без веры не жизнь, а пьянка.

С вечера выдаёшь пророчества,

Что сбываются спозаранку.

Не курю, да и в общем не хочется,

В банке старый «бычок» от «Явы».

Закричать бы сейчас что есть мочи,

Опять подумают все, что пьяный.

Но не пьяный я , нет, не пьяный,

Но и не эталон я трезвости.

Ненавижу, хроник скандальных,

И в стихах не люблю помпезности,

Но и жить не хочу я тихо,

Тихо-тихо, как мышь под плинтусом.

То по темечку ёбнет обухом,

Обернётся то плюсом, то минусом.

Поведёт то тропой многошпаловой,

То болотом, то тёмным лесом,

То мечтой, то бедой кандаловой,

Ввысь поднимет, расплющит прессом.

Прёшься-то напролом, но прямо,

То за всеми бежишь вдогонку…

В общем, что говорить, друг мой пьяный,

Наливай и мне… самогонку.

Свет в окошке, тёмные улицы,

С неба дождик-паскуда курвится,

И иду я немного пьяный,

Только плечи слегка сутулятся.

Называйте меня Че Гевара…

Когда беден народ,

Но жируют дельцы,

Продавая страну по-дешёвке.

Льют нам в уши елей

Чинуши – "отцы",

Люди стали друг другу как волки.

Когда судьи не знают слово "Закон",

Прокуроры "крышуют" рулетки,

Полицейскому словом-синонимом "Вор",

Оберёт до последней монетки.

Когда патриотов сажают в тюрьму,

Вор-министр гуляет свободным,

А герой ветеран берёт в руки кайло,

Чтобы внук не остался голодным.

Вроде новая власть,

Только старая масть

Грязно – чёрной воронию стаей.

Горько смотрит народ,

Кровью плачет народ,

Кулаки от бессилья сжимая.

Когда дёрнется нерв,

Когда кончится страх,

Мир замрёт в ожиданье пожара.

Я проснулся не тем,

И всё будет не так,

Называйте меня Че Гевара.

Тараканы не летают

Тараканы не летают,

Нету крыл у тараканов,

Вот один расправил крылья,

После третьего стакана.

И вспорхнул в вершину небу,

Чтоб дотронуться до солнца…

Дихлофос с земли поднялся,

И откинул он копытца.

Ожидание дороги

Ожиданье дороги -

              страшнее самой дороги,

Когда куришь одну за одной

              и топчешь ноги.

Когда хочется пить -

              облизнёшь пересохшие губы,

Попытаешься вспомнить, что было

              и то, что будет.

Ты войдёшь в суету вокзала ,

              как клинок входит в тело.

Тебе это не надоест

              и не надоело.

Отсчитаешь вагон,

              втолкнёшь тяжёлую ношу,

Предъявишь билет, улыбнёшься,

              посмотришь в окошко.

И всю ночь в том купе,

              где несёт перегаром и потом,

И, "нажравшись", сосед

              анекдот "порет" за анекдотом,

И в прокуренном тесном купе

              вдруг становится душно.

Молодая попутчица скажет несмело:

              "Как скушно".

Ты закроешь глаза,

              ты бывал в переплётах и хуже:

На далёких платформах,

              меняя солнце на стужу.

Ты закроешь глаза и представишь,

              что хочется спать.

И вот тебе на всё

              и на всех наплевать.

-–

Ожиданье дороги -

              страшнее самой дороги,

Когда куришь одну за одной

              и топчешь ноги.

Когда хочется пить -

              облизнёшь пересохшие губы,

Попытаешься вспомнить ,что было

              и то, что будет.

Солдаты – моему деду

Мы собрались после войны

Нас мало осталось тех бывших ребят,

Что в грозном 41-м,

Получили звание « солдат»

С одного двора уходили,

По повесткам из военкомата,

И лежат теперь в разных местах

Молодые ещё ребята.

Уходили такие разные

Молодые, весёлые, смелые,

Умирали в боях под танками -

Зелёными, недозрелыми,

       Всех сравняла война, всех смерила,

       И одела в шинели серые,

       Испытали всё, всё измерили,

       И вернулись седыми и зрелыми.

Матери, провожая их,

Целовали в бритые головы,

И ложились под пули они,

Кто в жару, а кто в холод злой.

И девчонки в 17 лет,

Постарели намного их  ждавши,

С матерями над похоронками

Все слёзы до капли выплакав.

Нас мало вернулось с той страшной войны,

Седеют рано виски солдата,

Так давайте же выпьем за тех,

Кто не вернулся с войны , ребята.

       Всех сравняла война, всех смерила,

       И одела в шинели серые,

       Испытали всё, всё измерили,

       И вернулись седыми и зрелыми.

Дайте мне ещё пожить немного

Не держи ты меня здесь просто,

Я пойду на Небо как прохожий,

Я всю жизнь туда мостил мостик,

Только жаль, что мало так прожил.

Так задумано наверно было

Жизнь свою прожить, чтоб без остатка,

Пока тело моё не остыло,

Поиграю я со смертью в прятки.

Дайте мне ещё пожить немного,

Да понянчить, воспитать внуков,

А потом пойду я вверх к Богу,

Двести лет ведь жить такая скука.

А пока, дай боже, мне силы,

Не растрачивать себя понапрасну,

Просто дай пожить ещё в мире,

Где любовь есть и живые краски.