Благоговейно посвящается истекшему в 1906 году двухтысячелетнему историческому существованию русского народа

Дмитрий Иванович Иловайский

© «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

Предисловие к первому изданию

История какого-либо народа есть изображение его прошлой жизни. Постепенное развитие этой жизни, светлые и темные стороны его быта, счастливые и бедственные эпохи, им испытанные, многообразная внешняя и внутренняя борьба, которую он вел, перевороты, которым он подвергался, – все это составляет задачу истории. По отношению к исполнению своему ее задача распадается на две стороны, впрочем неразрывно между собою связанные: с одной стороны – она наука, с другой – искусство. Изучение источников и пособий, их взаимная проверка или критическое к ним отношение, восстановление событий в их истинном виде, разъяснение их причин и следствий, определение естественных и общественных условий и различных влияний, верная, по возможности беспристрастная, оценка деятелей и обстоятельств и т. п. – вот научная приготовительная сторона исторического труда.

За выполнением этой стороны следует работа, так сказать, творческая. Изобразить события, обстоятельства и лица такими, какими они представляются воображению самого историка; причем соблюсти историческую перспективу, то есть выдвинуть на передний план важное и существенное; не быть подавленным материалом, а, наоборот, овладеть им и подчинить его себе; дать каждой части свое место; найти всему соответствующее выражение в языке; усвоить своему изложению достойный высокой задачи благородный стиль и согреть это изложение своим собственным теплым участием, своею любовью к предмету – вот тот художественный идеал, к которому должен стремиться исторический писатель.

Говорят, история прошлого есть великая наставница и по-учительница для новых поколений. Совершенно верно. Но историк не имеет в виду писать поучение. Последнее вытекает само собою, если его труд хорошо исполнен. Ближайшая его цель заключается в том, чтобы, воссоздавая в слове прошедшие века своего народа, способствовать развитию народного самопознания.

История рассматривает человеческое общество; она стремится раскрыть самые законы и основания, на которых это общество существует и развивается. Единственная доселе известная форма, в которой совершались общественная жизнь и общественное развитие, – это форма государственного быта, весьма разнообразная в своем приложении. Историческими являются только те народы, которые усвоили себе эту форму. Народы же, не усвоившие ее, остались на степени дикарей. Отсюда естественная и неразрывная связь истории какого-либо народа с движением его государственного быта. Но свою жизнь и движение народ проявляет в своих представителях. Вот почему история по преимуществу имеет дело с лицами, стоящими во главе народа, и вообще с теми деятелями, посредством которых он проявляет себя в разных сферах общественного развития. Народная масса есть не что иное, как этнографическая почва, которая выделяет из себя действующие лица. Эта почва или этот этнографический организм с его своеобразными, характерными чертами также должен быть по возможности оттенен в историческом изложении и приведен в тесную связь с событиями и лицами. Но от исторического писателя несправедливо было бы требовать, чтобы он уловил и изобразил всевозможные стороны, всевозможные проявления общественной или народной жизни. Это превышало бы силы одного человека и сделало бы из истории нечто необъятное, бесконечное. Историк не должен расплываться в мелочных обозрениях бытовых сторон и теряться в чрезвычайной сложности исторического материала; повторяю, он должен найти и оттенить наиболее важное, наиболее существенное.

Я, конечно, далек от уверенности осуществить в задуманном труде все эти pia desideria^[1]; но почту себя исполнившим свой долг и счастливым, если мне удастся сколько-нибудь приблизиться к своему идеалу и сделать что-либо на том поприще, на котором мы уже имеем великие труды Карамзина и Соловьева.

Последовательное изложение отечественной истории я начинаю с того момента, когда русский народ выступил на широкое историческое поприще и заставил громко говорить о себе иноземных писателей, пока еще не имел своих собственных. Я беру его великим, туземным народом Восточной Европы, не приходившим откуда-то из-за моря в IX веке и не призывавшим к себе чужеземных властителей, а имевшим своих собственных племенных князей. Доказательства этого положения собраны мною в особой книге («Разыскания о начале Руси»), куда и отсылаю желающих с ними познакомиться. Нет сомнения, что в основу нашей национальности и нашего государства положено крепкое, плотное ядро, то есть могучее славяно-русское племя, которым только и можно объяснить замечательную живучесть и прочность нашего государственного организма.

Не возлагаю на себя никаких точных обязательств относительно выхода в свет дальнейших частей предпринятого труда. Могу только обещать, что буду работать над ними по мере своих сил и средств. Тем менее дерзаю рассчитывать на благополучное достижение конца. Ars longa, vita brevis^[2].

Москва, 1876 г., 9 апреля

Предисловие ко второму изданию

Предыдущее предисловие относилось собственно к первой части первого тома. Вторая часть вышла в 1880 году. А в настоящем втором издании помещен весь первый том. Довольно долгий промежуток, протекший после первого издания, заставляет автора не рассчитывать на массу читателей среди своих соотечественников, а иметь в виду не особенно большой круг любителей отечественной истории. При пересмотре сего тома в тексте его он ограничился необходимыми поправками и прибавками; зато примечания пришлось много пополнить; так как за истекший промежуток времени литература предмета сильно увеличилась, в особенности по отношению к его археологической или собственно культурной стороне, благодаря многочисленным раскопкам и всякого рода изысканиям. Кроме того, прибавлено введение, которого не было в первом издании.

Москва, 1906 г. 10 ноября

Введение

В 1906 году исполнилось ровно две тысячи лет с той поры, как русское племя появилось на скрижалях истории, и прошло с лишком тысячелетие от того события, с которого началась непрерывная и уже не племенная только, а государственная история Руси.

Приведем то немногое, что известно нам из ее первого тысячелетия.

Молодой понтийский царь Митридат VI, впоследствии знаменитый враг римлян, присоединил к своим владениям царство Боспорское и для защиты этого царства должен был вступить в борьбу с соседним племенем тавроскифов, которое соединилось тогда под властью царя Скилура и сильно теснило боспоритов. Несмотря на свою многочисленность, беспорядочным толпам варваров трудно было стоять против хорошо вооруженных и устроенных войск понтийско-боспорского государя. Старший сын Скилура, Палак, обратился за помощью к скифосарматскому (вероятно, родственному) племени россолан (или россо-алан), которое обитало в степях между Днепром и Доном и по берегам Меотийского озера (Азовского моря). Россолане двинулись на помощь тавроскифам будто бы в числе 50 000 всадников. Предводитель их назвался Тасий. Но помощь их не принесла победы тавроскифам. Полководец Митридата Диафант, начальствуя 6000 отборного войска, разбил россолан вблизи самой столицы боспоритов Пантикапеи (потом Корчево или Керчь). Это событие происходило в 94 году до Р. X. О нем сообщает известный греческий писатель Страбон. Количество пришедшей россоланской конницы, разумеется, он определил гадательно, и, наверно, очень преувеличил, ради прославления другой стороны. Притом, сколько ее участвовало в главном сражении с Диафантом, осталось неизвестным.

Младший современник Страбона, знаменитый римский историк Тацит, повествует о россоланах, что они в числе 9000 конницы вторглись в римскую подунайскую провинцию Мизию (ныне Болгария) и уничтожили отряд римского войска; но, когда они рассыпались по стране для грабежа, римские начальники ударили на них с своими легионами и нанесли им поражение. Этому поражению способствовала наступившая оттепель: кони россолан спотыкались, всадники падали и нелегко поднимались при своем довольно тяжелом вооружении (69 г. по P. X.). На основании обоих известий, Страбона и Тацита, россоланское вооружение составляли: копье, лук, длинный меч, щит, плетенный из тростника, шлем и панцирь из воловьей кожи, а у знатных людей встречались панцири из железных блях. Как народ, еще не вышедший тогда из кочевого быта, россолане, конечно, были по преимуществу конники и в пешем бою не могли еще стоять против стройных римских легионов или греко-понтийской фаланги. Подобно другим кочевникам, они жили в войлочных кибитках и занимались своими стадами, питаясь их молоком, сыром и мясом и передвигаясь постоянно на места, богатые пастбищами. Обыкновенно летом они кочевали на степных равнинах, а зимой приближались к болотистым берегам Меотиды.

В таком виде наши предки впервые заявляют о своем существовании приблизительно под своим собственным именем.

Затем известия о россоланах повторяются и в последующие века, благодаря в особенности тому обстоятельству, что эти смелые наездники нередко своими набегами тревожили пределы двух римских придунайских провинций, Дакии и Мизии, чем заставляли говорить о себе латинских и греческих писателей. Чтобы удержать варваров от набегов, некоторые императоры римские вступали в договоры с россоланскими князьями и обязывались уплачивать им ежегодно определенную сумму денег, причем брали их сыновей к себе в заложники. Между прочим, в одной латинской надписи времен императора Элия Адриана упоминается россоланский князь Элий Распарасан. Это (после Тасия) и есть первое дошедшее до нас русское княжеское имя древнейшей эпохи. Римское имя Элий он, конечно, принял в честь императора Адриана, с которым находился в дружеских или союзных отношениях. (Примеры подобной именной прибавки встречаем также у царей боспорских Савроматской династии.)

Между тем в первые века по Рождеству Христову в стране между Днестром и Днепром усиливается восточногерманское племя готы и распространяет свое господство на многие народы Скифии. В IV веке мы встречаем россолан в числе народов, которые платили дань готскому царю Германриху. Готский историк епископ Иорнанд (живший в VI в.) изображает россолан народом вероломным, погубившим Германриха во время его борьбы с страшными гуннами. За измену одного россоланского вельможи (по-видимому передавшегося на сторону гуннов) готский царь велел жену его Санелгу привязать к диким коням и размыкать по полю; тогда два ее брата, Сарус и Аммиус, мстя за смерть сестры, нанесли тяжелую рану престарелому Германриху; так что после того он не мог сражаться с гуннами и вскоре умер. Очень может быть, что и самое движение гуннов из-за Дона произошло в связи с восстанием россолан или славянской Руси против владычества немецких готов.

Иорнанд сообщает известие о дальнейшей вражде готов и россолан; только последних, по всем признакам, он называет в этом случае антами. Преемник Германриха Винитар напал на антов и был сначала побежден, но потом взял в плен их князя Бокса и распял на кресте с его сыновьями и семьюдесятью вельможами, которых оставил висеть на виселице, чтобы навести страх на антов. Очевидно, он мстил им за восстание против готского владычества и за союз с гуннами. Благодаря этой вражде двух главных народов Понтийской Скифии царю гуннов Валамиру удалось потом победить Винитара и подчинить себе часть готов (именно остготов); другая часть (вестготы) поспешила уйти за Дунай, в пределы Римской империи. Имя антского князя Бокса весьма близко к русскому имени, которое встречается у нас в XI и XIII вв.: Богша. А упомянутое выше женское россоланское имя Санелга напоминает позднейшее русское имя Ольга или Елга, как она называется в византийских известиях. Ее брат Аммиус слышится в названии Миус и Калмиус, двух рек, впадающих в Азовское море и протекающих в стране древних россолан.

Господство готов в Скифии сменилось на время господством гуннов (племени по всем признакам славянским, родственным болгарскому). Россолане, по-видимому, входили в число народов, составлявших царство Аттилы, а также принимавших участие в его походах и завоеваниях. Что россолане не остались чужды совершавшемуся в те времена движению, известному под именем Великого переселения народов, на то указывает происшедшее от их имени название южнофранцузской провинции Руссильон; очевидно, часть россолан, подобно другим германским и славянским народам, увлечена была гото-гуннским движением на дальний запад Европы.

После смерти Аттилы, когда держава его была разрушена восстаниями подчиненных народов (во второй половине V века), россолане не только успели освободиться от гуннской зависимости, но и снова заняли первенствующее положение в странах к северу от Черного и Азовского морей; по крайней мере, таково было их положение в VI веке, судя по словам помянутого Иорнанда. Он говорит, что Дакия (или Гепидия) на востоке граничила с россоланами.

Совокупность греко-латинских известий от I до VI века включительно ясно указывает нам на россолан как на сильный, многочисленный народ, которого средоточием был Днепр и которого отдельные ветви простирались с одной стороны до Азовского моря, а с другой – приблизительно до Днестра. Около эпохи Рождества Христова он находился еще на ступени кочевого или полукочевого быта. В те времена не только восточнославянские, но и восточногерманские племена еще не вышли из этого быта, чем и объясняется Великое переселение народов: так, например, готы от северных берегов Черного моря в довольно короткое время передвинулись до крайних пределов Юго-Западной Европы. Но в течение последующих веков россоланское, или русское, племя все более и более приобретало привычки быта оседлого, сохраняя, однако, свой подвижный, предприимчивый характер и охоту к дальним походам.

Следующие затем века VII и VIII суть самые темные по отношению к истории Восточной Европы. Источники за это время сообщают о ней весьма мало сведений, причем самое имя россолан скрывается более под общими именами скифов и сармат. А между тем эти века, по всем признакам, были обильны разного рода событиями и переворотами в жизни россоланского, или русского, народа. Он должен был постоянно вести борьбу за свою самостоятельность или за свое преобладание с народами, как родственными, славянскими, так чуждыми, иноплеменными; таковы особенно: славяне-болгары, авары, хазары, угры и прочие. В VII веке в северных черноморских областях распространил свое господство прикавказский народ авары, вытесненные из своей родины турко-хазарами; авары особенно угнетали племена болгарские. А хазары в то же время подчинили себе ту часть славян, которая тогда еще обитала около Азовского моря, Кубани и Нижней Волги. Едва к началу VIII века разрушено было аварское господство в дунайско-черноморских странах, как из прикаспийских степей явились дикие угры, или мадьяры, теснимые еще более дикими и воинственными кочевниками, печенегами.

Итак, происхождение Русского государства совершилось не моментальным, сказочным образом, как повествует известная легенда о призвании князей из-за моря, а долгим и сложным процессом, на общих исторических основаниях и законах, подобно всем другим подобного рода явлениям.

Целый ряд веков Русь пребывала на степени родового или, точнее, племенного быта. Каждый ее род-племя жил обособленно и занимал своими пастбищами известное пространство в южных степях, пока сохранял свое кочевое или полукочевое состояние. В этом подвижном состоянии племя всегда долженствовало быть готовым дружною толпою дать отпор нападению соседей, а то и самому сделать на них набег ради добычи или земельного захвата. В случае же великих народных столкновений родственные близкие племена соединялись и действовали общими силами. В мирное время они управлялись своими старейшинами родо- или домовладыками, которые в делах, касающихся всего рода, собирались на совет, или вече. Частые столкновения не только с иноплеменными, но и с соплеменными соседями родственников наиболее отличившихся предводителей, которые у славян имели общее название князей (слово одного корня и значения с германским конунг, позднейшее кониг). А так как военные тревоги и угрожавшие опасности были, можно сказать, постоянными, то, естественно, княжеское достоинство приобрело прочность и наследственность, то есть закреплялось за потомством сих вождей. Князья, конечно, старались окружать себя надежными военными товарищами или друзьями, совокупность которых и стала называться дружиной.