Что действительно принес именно 1917 год и чего можно было бы избежать без революции — это, во-первых, колоссальные людские потери в не менее чем 20 миллионов человек в результате гражданской войны, голода и репрессий; во-вторых, колоссальная экономическая и техническая разруха; но главным преступлением 1917 года было даже не колоссальное количество жертв советского террора, но духовное убийство народа, совершавшееся атеистическим режимом. Души людей, лишенных Православной веры, обрекались на посмертные страшные муки. Остается лишь надежда, что Господь будет милостив к ним как к новым мученикам, которых сделали атеистами путем обмана и насилия, а не по собственному выбору. Поэтому революцию 1917 года следует рассматривать как центральное событие всей тысячелетней русской истории, которое обнажило сущностные основы существования России как государства и цивилизации, их хрупкость и необходимость постоянного усилия воссоздания самим народом. От того, насколько будут поняты уроки 1917 года, отныне всегда будет зависеть уровень русского национального самосознания и жизнеспособность России.

Книга М.В. Назарова стала не только исследованием, но и достойным продолжением духовного труда его учителей. Он пишет: «Посвящаю эту книгу всем моим наставникам в Русском Зарубежье, которые личным примером, опытом и своими трудами сделали меня русским». Цель ее, как пишет автор, — «передать на родину опыт познания России и мiра той частью русского народа, которую катаклизмом революции — причем революции Мiровой (в этом была суть Первой Мiровой войны) — выбросило из русского эпицентра этого взрыва в окружающий чужой мiр, и эта часть нашего народа смогла лучше других людей и народов осознать причины этой катастрофы, ее действующие силы, ее цели и следствия, а также участвовать в попытках ее преодоления в новой (Второй) Мiровой войне и в итоге — выработать идеологию возрождения России после падения коммунистической власти». Как пишет сам автор, такая идеология чужда власти в постсоветской России. Но означает ли это, что она не нужна и весь мыслительный труд Зарубежья оказался ненужным? Очевидно, что никакая власть не вечна, а Россия сейчас продолжает идти по тому гибельному пути безбожия и слепого подражания Западу, на который ее повернули большевики сто лет назад. Этот путь не может быть бесконечным и очень скоро опять поставит страну на грань катастрофы, несмотря на официозное «вставание с колен» и вполне реальное усиление обороноспособности. Материальная сила не решает ничего, если страна порабощена духовно — как это показал 1917 год. М.В. Назаров так оценивает современную ситуацию: «прошедшая разрушительная четверть века в РФ с безуспешными попытками патриотического сопротивления, как и усугубившееся апокалипсическое развитие мiра — не могли не внести свои уточнения и в окончательные выводы, предлагаемые в конце книги. Кому-то они покажутся “пессимистическими”… Но это не так». По-прежнему, пишет он, «в нынешних условиях государственно-идеологический опыт русской эмиграции может быть полезен тем здоровым силам, которые, хочется надеяться, прорастут сквозь обломки навязанных западнических схем хотя бы в целях национальной обороны от усиливающейся глобальной агрессии строителей Нового мiрового порядка». Мы в этом не сомневаемся, однако отметим, что ценность многолетнего труда М.В. Назарова отнюдь не только в ее будущей практической программе действий, но в первую очередь — в ее историософской глубине. Осмелимся утверждать, что в настоящее время это единственный опыт русской православной философии истории, который может стоять в одном ряду с классиками русской философии XIX–XX веков.

Особую роль в появлении первого тома сыграл П.Г. Паламарчук (1955–1998), выдающийся, но сейчас очень незаслуженно почти забытый русский писатель, историк Церкви и мыслитель. Он приехал в 1991 году в Мюнхен к М.В. Назарову и выбрал 14 глав для первого тома. Но его издательство в Москве закрылось и пришлось издать этот том в 1992 г. в ставропольском издательстве, а затем в 1994 г. этот первый том был переиздан в московском издательстве «Родник». Именно это второе издание стало известным и повлияло на русскую мысль последних десятилетий. Автор вернулся в Россию в 1994 г., где тогда «бушевала “Великая криминальная революция”, устроенная перекрасившейся партийной номенклатурой», здесь он создал издательство «Русская идея», участвовал в руководящих органах различных организаций и жестко полемизировал с теми, кто здесь привык считать себя единственными «настоящими патриотами». Своих оппонентов М.В. Назаров определяет так: это «красные патриоты», язычники, патриархийные паписты, жидовствующие, неонацисты-гитлеристы, жидонацисты-талмудисты, а также православные «ревнители не по разуму». Само перечисление этой публики дает понять, насколько сложно восстанавливать в современной России православное патриотическое сознание после векового его уничтожения.

Как отмечает автор, его работа об опыте Русского Зарубежья стала первой — и надеется, что она будет полезна его дальнейшим исследователям. К сожалению, пишет он, нынешним исследователям этой темы кажется, что «главное — дать побольше ссылок на “архивы” с использованием “научных” терминов — при полной концептуальной беспомощности и непонимании самого историософского явления русской эмиграции». Самого же М.В. Назарова часто причисляют к так называемому «черносотенному антисемитизму» — «таковым “страшилищем” принято называть откровенный православный анализ смысла истории и противоборствующих в ней сил. Но игнорировать эту схему эмигрантской историографии, мне кажется, уже трудно серьезным исследователям. В сущности, это схема духовно-исторического развития человечества в ХХ веке, выявленная русской эмиграцией, на фоне которого и сама миссия эмиграции только и становится понятной», — пишет он. Как бы ни называли православную историософию наивные «рупожатные» историки, она открывает людям истинный смысл ХХ века, и никто не сможет этому помешать. Как пишет автор, «задача Русской эмиграции — осмыслить происходившую в мире репетицию апокалипсиса», — этими словами заканчивается первый том книги, а «во втором томе наш долг — постараться осмыслить и сделать доступным этот опыт». Второй том готовился к публикации с 2014 г. по предложению журнала «Парус», а роль редактора и помощника теперь выполнил Ренат Аймалетдинов.

Двухтомное исследование М.В. Назарова многопланово и по своему жанру и стилю соответствует трудам классической русской историографии. Первый его уровень — эмпирический: автор собрал достаточное и богатое документальное подтверждение своей историософской концепции, которая в корне противоречит нынешней «рукопожатной» (либерально-западнической и неосоветской) историографии, обсуживающей своих известных заказчиков. Второй уровень — концептуальный, третий — богословский, определяемый православным пониманием смысла міровой и русской истории. Основная часть текста написана хорошим научным и философским языком — школа русской классической философии — и есть фрагменты личностного плана, которые относятся к образцам современной русской прозы. Можно сказать, что в два тома автору удалось вместить энциклопедию русской эмиграции, изложенную историческим методом с выделением ключевых тем и проблем. При такой многоплановости нет смысла пытаться в небольшом очерке дать полный обзор всей проблематики этой фундаментальной работы. Поэтому мы ограничимся только темами мировоззренческими и философскими — то есть тем, что делает эту книгу фактором современных мировоззренческих поисков, взывающих к духовному и интеллектуальному наследию «отцов».

Общий контекст рассмотрения предмета исследования — глобальный, всемирно-исторический: «русская эмиграция — плод не только российских, но и міровых катаклизмов XX века, которые имеют свой внутренний смысл. Лежащие в их основе духовные причины определили и сущность Русского Зарубежья — как духовной реакции на эти катаклизмы. Осознанный эмиграцией смысл собственного существования и превращается для нее в миссию», — пишет автор. При этом, хотя непосредственным голосом эмиграции был достаточно ограниченный круг творческих людей, говорили они от лица миллионов — лучшей части народа, не примирившейся с тем рабством и террором, с помощью которых удержались у власти большевики: «миллионы русских людей проявили непримиримость к большевицкому режиму, к его идеологии, показав міру, что он противоречит подлинным русским ценностям, традициям, русскому самосознанию. Это были 1) миссия спасения русской чести и 2) миссия непримиримости к силам разрушения и зла. В этом же содержалась и 3) миссия свидетельства міру о сути этого зла».

Это историческое призвание не ограничивалось только лишь русской историей, но имело всемирный смысл и было предтечей фундаментальных исторических процессов: «Возможно, — пишет автор, — русская эмиграция была лишь предтечей того “света с Востока”, который от нее ждал В. Шубарт и который может дать лишь будущая возрожденная Россия. Но есть и более зримое выражение этой миссии эмиграции — укоренение Православия в тех странах, где его раньше не было. Эту миссию можно назвать “миссией зерна” (“если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода” — Ин. 12:24). Так, переставая быть русской, наша эмиграция “умирала” для России и давала плод, обогащая иностранный мір». Последнее замечание автора весьма характерно для его стиля мысли: он усматривает в историческом процессе прямое воплощение духовного закона исторического бытия. На самом же деле, такая жертвенная «миссия зерна» была осуществлена и первой русской эмиграцией в целом. Более того, этот же высший духовный закон Истории своей страшной жертвой осуществила и вся Россия в ХХ веке (об этом стихотворение В. Ходасевича «Путем зерна»).

Помимо этого высшего духовного смысла русской эмиграции, автор упоминает и о «приземленных» его проявлениях, в частности, об изобретателе телевидения В.К. Зворыкине, создателе высокооктанового бензина В.Н. Ипатьеве, великом социологе П.А. Сорокине (его «Социология революции» была первым исследованием этой катастрофы с научных и одновременно христианских позиций), нобелевских лауреатах — физике И.Р. Пригожине (создателе синергетики) и экономисте В.В. Леонтьеве (создателе плановой экономики в США), а также о «сотнях других ученых с міровыми именами», которые уехав из большевистской России, отдали свой талант миру.

Впрочем, как пишет автор, «основное внимание в этой книге уделено смыслу русской эмиграции в ином аспекте: в чем заключалась и заключается ее миссия не по отношению к собственной совести, не по отношению к приютившему ее Западу, а по отношению к своей стране». Автор выделяет три исторические функции русской эмиграции: 1) «сохранить память о дореволюционной России и ее национальное самосознание, стать в меру возможностей как бы “блоком памяти” своей нации»; 2) «помощь тем силам на родине, которые сопротивлялись коммунистическому эксперименту, старались выжить, отстоять традиционные ценности»; эмигранту нужно оправдать свою жизнь за границей, и «только жертвенной деятельностью, направленной на свою страну, такое оправдание достижимо»; 3) «творческая: осмысление трагического опыта революции как опыта всемірного; осознание того, на что способен человек в разных общественных системах; раскрытие нового уровня русской идеи — как православного синтеза общечеловеческого опыта»; русской эмиграции «выпала труднейшая задача: продолжить, в меру возможностей, духовное творчество своей нации». Объективно все эти три функции русская эмиграция выполнила с честью: сохранила подлинную историческую память — и не только о страшном ХХ веке в своих мемуарах — но и память всех веков, поскольку эта сакральная память хранима только православным, а не безбожным «советским» сознанием; помогла тем силам в самой России, которые приближали освобождение (к числу этих людей, прибывших из «позднего» СССР, принадлежал и сам автор); в максимальной глубине осмыслила страшный опыт гибели православной России в ХХ веке; впрочем, к этому творческая задача не сводилась, но дала новый расцвет русской культуры, мощно продолживший ее классическое наследие.

Важно, что в ХХ веке «драгоценное достояние русской культуры, еще практически не открытое культурой міровой, — приобретет и для всего міра новый статус, когда оно будет представлено не от группки эмигрантов, а от имени самой России. Россия его уже вбирает, жадно впитывает, находя в нем ответы на самые насущные вопросы». Однако эта культурная миссия, при всем ее величии — еще не высшее достижение эмиграции. Главным ее достижением стал уникальный духовный опыт, подобного которому в ХХ веке не имел больше никто: «Для христианина все в міре имеет смысл; в том числе и катастрофы — они дают опыт катарсиса, который, пожалуй, иным образом получить было нельзя. В этом — глубочайший и единственный положительный земной смысл российской трагедии».

Впрочем, позже появилась и другая эмиграция, но имевшая уже прямо противоположный смысл. Это люди, по большей части не русские этнически, уехавшие на Запад «за лучшей жизнью», понимая под этим жизнь чисто материальную; и «лишь незначительная часть этой массы включилась в жизнь Русского Зарубежья, и этот вклад был чаще разрушительного, чем созидательного характера». Но даже этот опыт столкновения с антирусской эмиграцией, как отмечает автор, оказался по-своему полезным, поскольку показал, что бесовские силы, порожденные большевизмом, могут легко «перекрашиваться», принимать «либеральное» обличие, не изменяя при этом своей сущности. Эти антисоветские диссиденты фактически становились новой редакцией русофобского большевизма, лишь под иной маской: «для… диссидентского пути было достаточно отрицания преступного режима, а заодно и своего народа, на котором режим паразитировал. В пустоту же, возникавшую на месте национального самосознания, легче всего впитывались фикции чужой, недосягаемой, притягательной цивилизации». Становясь идолопоклонниками Запада, эти люди нисколько не становились свободными, но лишь одну форму духовного рабства меняли на другую.

В этом контексте очень ценно свидетельство автора о своем духовном пути. Его уход на Запад был, по сути, героическим, очень рискованным поступком — похожим на геройство первой, Белой эмиграции. Автор не был на Родине ни диссидентом, ни тем более диссидентом-русофобом, каковых было большинство. Он был человеком, ищущим Истину и болеющим русской совестью. Именно этот поиск и вел на Запад — иного пути в то время не было, за исключением разве что монастыря. Автор был поражен в самую глубину души «откровением сущности власти, ее самопризнанием, что она борется не только против человеческой свободы, но и против существующей реальности, против самого бытия. Я остро почувствовал, что от меня скрывают истину о самом устройстве міра, совершают онтологическую подмену его смысла. Примириться с этим я не мог». Не примириться — это означает теперь одно: «победить невидимую довлеющую над всем Машину, которая старалась сделать из меня винтик, задействовать в своем механизме, регламентируя всю мою жизнь, предписывая, что мне положено и что не положено знать». Но, пишет он, «я не мог предположить одного: что именно Запад сделает меня русским, пробудит чувство долга по отношению к своему народу». Главный личностный опыт собственной эмиграции М.В. Назаров сформулировал так: «Только пребывание в чужом национальном теле прояснило мне значение своего: что национальное самосознание — одна из ступеней духовного мудрения». Вот как передает он свое метафизическое ощущение от пересечения границы: «на гулком мосту через Буг поезд зависает над трещиной в міроздании между Россией и не-Россией».

В конце концов «именно эта зарубежная Россия, не имевшая своей территории, сделала меня русским, углубив мое неприятие лживой коммунистической системы от ее простого внешнего отвержения — к духовному пониманию ее темного внутреннего смысла. Кроме того, эмиграция — в мемуарах и документах — дала представление о том, что произошло не только с Россией, но и со всем міром в XX веке». Например, именно ученый русской эмиграции впервые дал реалистичную цифру людских потерь России в ХХ веке. Эти цифры приводит в своей книге и М.В. Назаров как наиболее близкие к истинным: по подсчетам проф. И. Курганова, «за 1917–1953 годы от гражданской войны, репрессий, искусственного голода Россия недосчитывает 66 миллионов человек; всего же, учитывая потери в советско-германской войне, за этот период страна недосчитала 110 миллионов». Современные исследования все в большей и большей степени подтверждают эти страшные цифры, которые могут поначалу просто шокировать. Они и вполне объясняют расхождение нынешней численности населения с прогнозированным Д.И. Менделеевым полумиллиардом людей к концу ХХ века (прогнозы Д.И. Менделеева точно сбылись по всем странам, за исключением России, и им нет оснований не доверять). Если учесть то, что погибшие 100 миллионов не оставили потомства, то как раз точно получается разница между цифрой Д.И. Менделеева и нынешним населением — даже с учетом естественного падения рождаемости вследствие урбанизации.