Damnatio memoriae

В детективных книжках нам часто в качестве героя преподносят сыщика. Эркюль Пуаро, Шерлок Холмс, комиссар Мегрэ… Помните ли вы имена всех злодеев, которых они изловили? Разве что профессор Мориарти. Остальных вряд ли… Интересно, почему в реальности всё происходит наоборот? В истории остаются имена психопатов, насильников, серийных убийц, но не тех, кто остановил их.

Именно поэтому сенатом и был принят закон, который исторически называется «damnatio memoriae» по-латыни «проклятие памяти», но мы называем это просто процедурой. После физической казни следует вторая – ментальная, информационная казнь. Вместе с преступником уничтожаются и все следы его присутствия в этом мире. Как и не бывало! Это успокаивает общество, это останавливает многочисленных подражателей и вообще выбивает почву из-под ног любителей заполучить славу Герострата. Торжество римского права.

Как только справедливое возмездие свершилось, и преступник зажарился на электрическом стуле, его бренное тело, как и вся его материальная жизнь полностью передаётся в руки нашей службы. И тогда в дело вступаем мы – «магистраты забвения». Именно так «magistratus oblivionis» и написано на моём жетоне…

I

Тюремный морг. Всё начинается здесь. Я открываю конверт и узнаю имя моего клиента, которого мне придётся сопровождать. Патологоанатом делает последние приготовления, ничего не отмечая в своём регистрационном журнале. Работники заворачивают тело в стандартный пакет и грузят в машину. Я забираю все документы и личные вещи клиента. С этого момента он отправляется в полное небытие.

Мы едем по ночному городу. Дождь барабанит в крышу и окна автомобиля. В растекающейся по лобовому стеклу воде, размазываются силуэты домов и светящиеся пятна фонарей и фар. Водитель спокоен. Кажется, что я его знаю, но не помню имени. Путь между тюрьмой и крематорием он проезжает со мной не в первый раз. Чувствуется, что его работа давно превратилась в рутину. Впрочем, как и моя. Сейчас этим вряд ли

кого-то удивишь.

– Закурю? – спрашиваю я водителя. Он молча кивает. Я слегка опускаю окно, чтобы дождь не заливал салон, и закуриваю. Терпкий табачный дым наполняет носоглотку. Сигареты дешёвые и слишком крепкие, но, по крайней мере, так я не ощущаю неприятное раздражение где-то чуть выше нёба. Кажется, я заболеваю. Выдыхаю дым в дождь, наблюдая, как снаружи мелькает и мечется ночной пейзаж. И, забывшись, погружаюсь в свои мысли.

– Приехали, – толкает меня в бок водитель. Я выхожу и спешу скрыться от дождя в тепле чёрного здания, не дожидаясь, пока работники крематория вытащат труп. Внутри всё происходит быстро. Я видел, как эта процедура происходит в других обстоятельствах, поэтому точно знаю, что значок «магистрата забвения» всё существенно ускоряет. Я сжигал своего отца. Даже если не учитывать церемонию прощания со всеми родственниками, которых в его случае было не густо, бюрократии хватало. Теперь я регулярно сжигаю людей и могу делать это быстро. Без лишней писанины.

Работник морга распахивает створки печи, куда некоторое время назад отправилось тело, чтобы я мог зафиксировать факт его полного сгорания. Все присутствующие в ожидании смотрят на меня. Я киваю, и пепел начинают бесцеремонно сгребать в очередной стандартный пластиковый пакет. Намного меньше, чем предыдущий. Без наклеек и отметок.

II

Иронично, но тело – это самое незначительное, что оставляет человек после себя. Информация – вот самый обильный продукт человеческой жизнедеятельности, поэтому на стирание её наша служба тратит большую часть своих сил. Тело клиента ещё не начало гореть в печи крематория, а наши IT-спецы уже «жгли» сотни его упоминаний в сотнях баз данных. Банковские счета, кредитная история, автомобильные штрафы, оплата жилья, история покупок в онлайн-магазинах, странички в социальных сетях… Всё бит за битом улетало в цифровую топку. Параллельно устанавливались различные связи, воссоздавалась история, весь путь с момента рождения и до гробовой доски.

Даже в наш век информационных технологий, многие организации всё ещё дублируют, а некоторые и полностью ведут, дела на бумаге. Обычно мне присылают список таких организаций, где клиент, так или иначе, появлялся. Но, чаще всего, я уже знаю его наперёд. Все материалы мне необходимо изъять, проанализировать возможные «хвосты» и уничтожить. Справки, выписки, листы регистрации, фото… Всё в огонь. Важно ничего не пропустить. Мы называем это бумажной работой.

По протоколу вести работу с документами необходимо в конторе. Но на трезвую голову это делать сложно, поэтому я нарушаю протокол. По дороге из крематория я прошу водителя выкинуть меня на углу. Он рад закончить смену пораньше и с удовольствием делает это. Я выхожу из автомобиля прямо под дождь, поднимаю ворот плаща, надвигаю шляпу. Сегодня я точно заболею. Несколько торопливых шагов по лужам и я оказываюсь в моём любимом заведении под непритязательным названием «Место».

«Место» работает до глубокой ночи, но чаще всего здесь немноголюдно, и за это я его люблю. Обойдя стороной бар, где подолгу заседают ночные выпивохи с их длинными и муторными разговорами ни о чём, я делаю заказ в терминале. Две порции коньяка, три кофе с сахаром, солёные орешки. Ровно столько мне хватит на остаток ночи до закрытия. Я прохожу в дальний угол зала, где уютно расположена группа столиков с мягкими креслами и устраиваюсь там. Здесь тихо. Разговоры, ведущиеся за барной стойкой, сливаются с негромкой музыкой и практически не различимы. Я дожидаюсь, когда официантка, одаривая меня усталым взглядом, принесёт мой заказ и уйдёт, и раскладываю бумаги.

Надо сказать, мой сегодняшний клиент был первосортным ублюдком. В прошлом году он вошёл в церковь прямо посреди рождественской мессы и открыл стрельбу. Сначала он стрелял по толпе прихожан из автоматического дробовика, превращая людей в фарш. Потом, когда патроны закончились, сбросил ствол, взял две «беретты» и вышел на улицу, чтобы устроить тир по прохожим. Он остановился, только когда разрядил все обоймы из обоих пистолетов. Так его и взяли. Он стоял посреди площади перед церковью. Смотрел в небо, раскинув руки в стороны, словно распятый Иисус. Вокруг трупы. Подонок хотел славы, но мы сразу перекрыли всё, что можно было. Телевизионщики показывали только здание с обратной стороны. Имя преступника в прессу тоже не просочилось. Он надеялся на публичный суд, но такого у него тоже не было. Никаких журналистов, никаких присяжных, никакого пафосного зачитывания манифестов со скамьи подсудимых. Он не получил ни одной минуты славы, кроме той, что провёл на электрическом стуле. А теперь я превращу всю его жизнь в ничто. Он не оставит никакого следа в истории человечества.

Чёрт, как же я не люблю копаться в этом дерьме. Иногда я ощущаю смрад гнилых человеческих душ, идущий со страниц. И тогда я выпиваю коньяк и крепкий ароматный кофе. Это помогает. Я просматриваю страницу за страницей и делаю небольшие пометки в свой блокнот. Завтра нужно будет заехать в несколько мест, чтобы собрать оставшиеся бумаги.

III

– Доктор ждёт Вас в своём кабинете, – улыбнувшись, говорит мне медсестра на ресепшене. Этакая русская красавица с красивыми волосами соломенного цвета и округлыми формами под белым халатом. Глядя на её припухлые губки невольно задаёшься вопросом, как хорошо она делает минет. Но я не люблю отвлекаться от работы. Я иду в направлении кабинета главного врача по до блеска натёртому полу между напольных ваз с какими-то растениями, упираюсь в белую дверь с золотой табличкой и, без стука открыв её, вхожу в кабинет.

Доктор сидит за своим рабочим столом в широком кожаном кресле. Я устраиваюсь напротив на стуле для посетителей. Представляться мне не нужно, мы хорошо знаем друг друга, и друг другу не нравимся. Я выжидающе смотрю прямо в глаза главному врачу, и он решает прервать молчание первым.

– Запрос из вашей организации к нам пришёл ещё вчера. Все документы были подготовлены. Вот они, – он открывает ящик стола и выкладывает передо мной толстую пачку бумаг в картонных папках.

– Хорошо, – визуально оценив объём документов, отвечаю я и машинально достаю сигареты.

– Тут не курят, – останавливает меня врач.

– Простите, – прячу я сигареты, – Но кроме этого меня интересует… Словом, нет ли чего-то не отражённого в бумагах?

– Мы ведём свои записи очень аккуратно. Всё отражено здесь, – с нескрываемым раздражением отвечает доктор, – Если вас интересует моё профессиональное мнение, то я его выскажу: это был очень больной и несчастный человек. Его нужно было лечить, а не казнить.

– Я не веду расследование «post mortem», чтобы пересмотреть решение суда, доктор. Это не моё дело. Мне просто нужна информация, чтобы выполнить свою работу.

– Вашу работу…– сквозь зубы цедит врач, – Всё, что нужно для вашей работы, находится в этих папках. Если у вас есть сомнения в их полноте, вы можете прислать свою архивную службу.

– Не вижу в этом необходимости, – спокойно отвечаю я, – Хочу только напомнить Вам о протоколе неразглашения…

– У нас это называется врачебной тайной. Ваши бумаги я тоже подписал.

– Хорошо. Благодарим Вас за сотрудничество.

Я собираю документы и выхожу из кабинета. Мне часто приходится встречаться с идеалистами вроде этого доктора, которые не понимают нашу работу, или даже считают её вредной. Это их право. Объяснять что-то таким людям абсолютно бесполезно. Впрочем, как и всем остальным. Тем не менее, и я, и все мои коллеги, работаем для того, чтобы создать новый, более светлый и чистый мир. Битва за будущее ведётся в прошлом.

IV

Книжный клуб. Оказывается, ублюдок любил чтение. По крайней мере, в его бумажнике была членская карточка. Что он там читал? "Майн Кампф" Гитлера или ещё какую-нибудь дрянь? Скоро я это узнаю. В любом случае, необходимо посетить эту библиотеку. Интересно, там наливают? Хотя бы кофе.

Темнеет рано. Город погружается в сумерки, как в чёрную липкую смолу, от которой не отмыться. Хорошо, что сегодня нет дождя, но тянущий холодом ветер всё равно пробирает до костей. Я подхожу к стеклянным дверям, из-за которых струится тёплый жёлтый свет и захожу внутрь. Холл, устланный коврами и обрамлённый кадками с пальмообразными цветами, раскрывается в зал, заполненный книжными стеллажами. Книги в середине, книги по краям, справа и слева, по стенам. Я невольно поднимаю глаза к потолку, но там нависают только старомодные хрустальные светильники.

Я небрежно бросаю шляпу на рогатую вешалку, одиноко пристроившуюся в углу. Кажется, она вся вжалась в этот свой угол, спасаясь от заполонивших всё полок и корешков. Ощущая окутывающее меня тепло, я распахиваю плащ и прохожу вдоль ряда стеллажей. В ожидании хоть кого-нибудь я разглядываю обложки книг, аккуратно классифицированных, упорядоченных и расставленных по своим категориям. "Классическая литература", "русская проза", "Достоевский", "Преступление и наказание". Я беру книгу с полки и рассеянно перелистываю страницы. История мучающегося и раскаивающегося убийцы, который старался, но так и не смог оправдать сам себя. Наивно. И так не похоже на мою историю.

– Здравствуйте, – слышу я за спиной приятный женский голос, – Вы магистрат забвения?