2.

– Ну, как тебе?

Сашка Лосев, лейтенант сибирского ОМОНа, протянул руку, чтобы забрать фотографию. Леха Никифоров не заметил этого движения. Он заворожено смотрел на девушку на снимке. Блондинка с длинными вьющимися волосами, обычная симпатяга, по-славянски скуластая, улыбчивая. Но даже на любительской фотографии зеленым пламенем сверкали ее глаза.

– Эй, ты что, влюбился? – хохотнул Сашка.

– А? – встрепенулся Леха. – Да, блин, красивая у тебя девчонка.

– А то! – горделиво ухмыльнулся Лосев. – У нас в Сибири красавиц много, не то, что в вашей столице.

– Москву не замай! – притворно рассердился Леха.

Клетчатая тень маскировочной сети качнулась перед глазами, от чего фотография, казалось, ожила. Капитан Никифоров с сожалением протянул фотку обратно ее счастливому хозяину. Сашка пристроил ее на место, в подкладку черного ОМОНовского берета, и водрузил головной убор на самую макушку. Леха пренебрежительно хмыкнул – в подмосковном сводном отряде было модно носить берет, сдвинув его почти на самый нос, а залихватский «дембельский» манер сибиряков считался «колхозным».

– Как он у тебя там держится? – в сотый, наверное, раз, поинтересовался Леха.

– Гвоздем прибиваю, – так же привычно отозвался Сашка. – Ну, что, поскакал я, пожалуй.

Он пружинисто поднялся с грубой деревянной скамьи, и от души хлопнул по протянутой ладони.

– Давай, братишка, завтра свидимся. Нас тоже под Хаджи-Юрт перебрасывают. Опять службу вместе тянуть будем. Вы там к завтрему порядок наведите, ага?

– Не извольте беспокоиться, – козырнул Сашка, и побежал к взревывающим движками «Уралам».

Хлопотный аул Хаджи-Юрт в пятнадцати километрах от Грозного требовал к себе усиленного внимания. Последние два месяца блокпост на его околице «держал» ОМОН из Архангельска, но теперь пришла пора менять парней. На смену выдвигался сибирский отряд, а днем позже на подкрепление должны были прибыть «подмосквичи».

Сашка Лосев был комвзвода сибиряков, а Леха командовал ротой сводного отряда подмосковного ОМОНа. Они подружились так, как это бывает только на войне – быстро и накрепко. Леха относился к этому шустрому лейтенанту, как к младшему брату – с покровительственной заботой. А когда увидел фотографию Ольги – еще и с завистью. Впрочем, чего завидовать? Такому светлому, замечательному парню, как Сашка, другой девчонки не полагалось. Только такая же светлая и красивая.

На душе было неспокойно. Леха посмотрел вслед Сашке, и закурил, пуская дым под стол. Три тентованных «Урала» подняли пыль, покидая расположение группировки. По непонятной причине в этот раз у сибиряков не было «брони» сопровождения. Впрочем, тут и ехать всего ничего.

Алексей проводил взглядом удаляющуюся колонну, и достал еще одну сигарету. Сердце было не на месте. Что-то должно было случиться…

… – «Бархан», я «Композитор», как обстановка?

Девятнадцатилетний мальчишка в военной форме и с автоматом на плече наклонился к древней рации.

– Я «Бархан», все нормально. Движение на трассе обычное.

– Продолжайте наблюдение, при появлении грузовиков со стороны Хаджи-Юрта немедленно докладывать!

Старлей-вэвэшник щелкнул тумблером, переключая рацию на прием, и выглянул из-за бетонных блоков, перегораживающих дорогу. Когда-то эта трасса считалась асфальтированной. Теперь по ней впору ездить было только на гусеничной технике.

Блокпост внутренних войск был выставлен перед Хаджи-Юртом всего день назад. Старлей не очень понимал, зачем это нужно, но обсуждать приказы начальства было не в его правилах. В километре от них, на самой околице, уже стоял блокпост ОМОНа, а еще в пяти километрах по трассе обосновались армейцы.

При такой плотной опеке Хаджи-Юртовцы особо не шалили, но у «вованов» собственные источники. По данным одного из осведомителей, именно сегодня через аул на Грозный должен был проследовать на грузовиках крупный отряд боевиков. С целью остановить их и был вставлен отряд бойцов внутренних войск. В придорожных постройках оборудовали огневые точки крупнокалиберных пулеметов, за зданиями притаились четыре бэтээра.

Старлей нетерпеливо потер ладони. Полдня уже прошло. Где же это вражье семя? У него были свои счеты к бандитам. У каждого, кто здесь воюет, есть свой счет. Месяц назад переодетые в милицейскую форму моджахеды убили его друга. Пришло время поквитаться.

Он поправил ремень автомата, и скомандовал радисту:

– Держи волну федералов. Как только «чехи» появятся, немедленно нужно вызвать вертолеты поддержки. Так что будь начеку, понял?

Сержант-радист пожал плечами.

– Я всегда начеку. А с ментовской волны уходить? Я же не могу сразу несколько диапазонов держать.

– Ментов слушать смысла нет, – отмахнулся старлей. – Они позади нас, ничего интересного от них мы не услышим.

– «Композитор», я «Бархан». Наблюдаю три «Урала», – ожила рация. – Следуют на высокой скорости. В кабинах вооруженные люди в милицейской форме.

Вэвэшник возбужденно потер руки. Начинается! Он ждал этого сообщения, и не стал уточнять, откуда идут машины. А милицейская форма и вовсе ни о чем не говорила. Разведданные как раз и сообщали, что бандиты действуют под видом местного ОМОНа.

– Всем расчетам! – крикнул старлей в микрофон рации. – Готовность номер один! Огонь по моей команде! Только по моей команде, поняли?!

Согласно плану, машины следовало остановить и проверить документы. Это было самым опасным заданием. Проверяющий – считай, смертник. Если в грузовиках боевики, то тех, кто потребует документы, будут держать на мушке с полсотни опытных головорезов.

Два сержанта-«контрабаса» с деланной ленцой вышли на дорогу, семафором отдавая приказ машинам остановиться. По хребтам парней стекал холодный ручеек пота. Несколько десятков глаз припали к прорезям прицелов, фокусируясь на трех приближающихся машинах. Стволы крупнокалиберных пулеметов двинулись с места, отслеживая свою цель…

…Командир отряда архангелогородцев сам вышел встречать смену. Два месяца безвылазного дежурства на блокпосту могут сделать психопата из любого увальня. Это тебе не регистрацию на базарах проверять.

– Едут, вроде, – с плохо скрытой радостью сообщил его заместитель, разглядывая дорогу в бинокль.

– А чего там «вованы» делают? – почесал щеку командир. – Тормознуть, что ли, пытаются? Вот придурки! Приказ не останавливаться до них не доводили, что ли?

После нескольких нападений на колонны, и военным, и милицейским машинам было запрещено останавливаться вне стационарных пунктов проверки. А наспех слепленный блокпост внутренних войск на стационарку ну никак не тянул.

– Слушай, скажи им по радио, чтобы прекратили фигней заниматься!

– Никак, – развел руками зам. – Наши рации в их частотах не работают. А они сами с нашего диапазона ушли.

– Не нравится мне это, – помрачнел командир. – Быстро выходи на штаб группировки. Как бы тут чего плохого не случилось!…

…Лейтенант Лосев был старшим головной машины. До Хаджи-Юрта оставалось не больше километра, когда впереди показались бетонные блоки вэвэшного поста, из-за которых навстречу колонне вышли два бойца, и дали указание остановиться.

– Тормозим, товарищ лейтенант? – с сомнением спросил водитель.

Лица «контролеров» заросли бородами – контрактники позволяли себе такие вольности. С ходу от боевиков и не отличишь. Форма-то у всех одинаковая!

– Притормози, но не останавливайся, – сказал Лосев, подтягивая и перехватывая автомат поудобней. – И ногу с газа не убирай. Будь готов, на всякий случай.

– Понял, – насупился водила.

Машина медленно подкатила к проверяющим. Лосев высунулся в окошко, приглядываясь к парням.

– Документы! – требовательно скомандовал один из контрактников.

– Только после вас, – парировал лейтенант.

Контрактнику не понравилась такая несговорчивость, он привык к беспрекословному подчинению. Строптивого лейтеху стоило бы проучить. С другой стороны, было понятно, что это совсем не те, кого они ждут.

Лосев тоже по «тамбовским» физиономиям контрактников понял, что это свои. Дежурная шуточка уже готова была слететь с его губ. Но не успела.

Негромкий шелест пронесся над головами, а в следующее мгновение по бетону блокпоста что-то шваркнуло, как тяжеленный молот. Дурным голосом заорал раненый солдат. Сержанты-контрактники ящерицами метнулись в спасительный кювет, а на милицейскую колонну обрушился шквал огня…

…Умирать никому не хочется. Умирать от огня своих – тем более. Убивать своих – тоже не самое приятное занятие. Вот только во всем этом кровавом безумии только контрактники, лежащие в кювете, знали, что «вэвэшники» бьют по своим. Но из-за плотного огня они не могли даже поднять головы, не то, что кому-то что-то сообщить.

Засада была организована грамотно. Пулеметные точки выстроились вдоль шоссе в ряд, полностью накрывая своим огнем колонну. Гранатометчики обездвижили машины первыми же выстрелами. Спрятанные за постройками бронемашины выдвинулись вперед, и поддержали бойцов внутренних войск огнем своих автоматических пушек.

Подбитая из гранатомета машина Лосева вильнула, и неуклюже повалилась в кювет, переламывая кости тех, кто был в кузове. Лейтенант попытался выбраться из кабины, и тут же получил несколько пуль в грудь. На таком коротком расстоянии не помог и бронежилет. Лосев вывалился наружу, хрипя и задыхаясь.

Сознание отказывалось верить в то, что все это происходит на самом деле, а не в затянувшемся ночном кошмаре. Сотни стальных пуль, отлитых на русских заводах русскими мужиками и женщинами, остервенело рвали в клочья тела русских парней, выпущенные из стволов таких же русских солдат, только в форме другого ведомства.

Второй «Урал» полыхал – граната попала ему прямо в бензобак. Горящие заживо ОМОНовцы катались по земле, пытаясь сбить пламя, но здесь их настигали пули «вэвэшников». Третья машина попятилась, но смогла отъехать только метров на двадцать, когда был поврежден ее мотор, а колеса превратились в резиновые лохмотья.

– Не стрелять! – едва слышно прохрипел разорванными легкими Лосев. – Не стрелять, это свои!

Но уцелевшие в огненной круговерти сибиряки, уверенные, что попали в засаду боевиков, начали огрызаться из своих автоматов. Но шансов не было. В считанные секунды колонна перестала существовать. А попытки сопротивления только уверили «вованов», что им противостоят моджахеды…

… – Да что же они творят, сволочи! – орал в бешенстве майор архангельского ОМОНа, тщетно пытаясь выйти на связь с постом внутренних войск.

– Товарищ майор! – предложил радист. – Может, связаться с армейцами? У них должна быть связь с «вованами».

– Давай! – рявкнул майор. – Быстро, пока они всех не перебили!

Через две минуты майор выплеснул в сторону армейцев все известные ему ругательства. На блокпосту федералов отказались верить сообщению ОМОНовцев об обстреле собственной колонные. Тамошний капитан решил, что под видом милиционеров на их волну вклинились боевики, и пытаются, таким образом, спасти своих. Такое уже случалось, поэтому, его решение было оправданным. Вот только сибиряки в это время гибли под пулями.

Единственное решение, какое смогло прийти в голову майору, было открыть огонь по позициям внутренних войск, чтобы отвлечь их от истребления колонны сибирского ОМОНа. Лишь чудовищным усилием воли он отказался от этой затеи, хотя не сомневался, что его бойцы с готовностью ее выполнят. Не хватало еще на радость бандитам устроить бойню между своими…

… Сигнал о нападении на колонну поступил от архангельских ОМОНовцев через минуту после начала обстрела. Еще через три минуты несколько «бэтээров» вылетели из пункта постоянной дислокации на помощь коллегам. Движки надрывались из последних сил, стальные механизмы трудились на износ, толкая многотонные машины туда, где гибли обреченные сибиряки. Людей на броне молотило, как в гигантском миксере, но они не жаловались. Единственная мысль металась под их касками: «Лишь бы успеть!»

Разумеется, они не успели. Все было кончено задолго до их прибытия. Архангельский блокпост все же сумел выйти на связь со штабом группировки и доложить ситуацию. Только после этого был отдан приказ прекратить огонь.

Леха Никифоров брел между чадящих машин, потеряв ощущение времени и реальности. Взгляд натыкался на изувеченные тела сибиряков, скользил по ним, не задерживаясь. Он искал только одного. Ему нужно было его найти, хотя кто-то маленький внутри подвывал от страха перед этой находкой.

Солдаты внутренних войск столпились поодаль, с ужасом разглядывая то, что они натворили. По большому счету, винить их было не в чем. Они четко и грамотно исполнили свою работу. То, что в засаду попали не те, кого они ждали, не было их виной. Был отдан приказ, они его выполнили. В бою некогда приглядываться и прислушиваться, если ты хочешь остаться живым.

Алексей подошел к завалившемуся в кювет «Уралу», возле которого уже суетились медики. Колени подкосились, и он почти рухнул на колени перед телом своего друга. Медики пока возились с ранеными, до убитых руки еще не дошли. По этому Леха сразу понял, что надеяться не на что.

Грудь Сашки Лосева разворотило крупнокалиберными пулями, но лицо было почти не испачкано кровью. Сашка был без каски, да и его черный берет валялся неподалеку. Он сжался в комочек, в позу эмбриона, словно пытался спрятаться от боли и пуль, прижав руки к груди.

Никифоров сглотнул острый, словно еж, комок, бережно уложил друга на спину, выпрямив ноги и сложив руки на груди, и испачканной в крови рукой закрыл его остановившиеся глаза. Подобрал берет и хотел положить его на грудь товарища. Взгляд его наткнулся на фотографию девушки по имени Ольга, которая ждала своего любимого в далеком сибирском городе, и еще не знала, что не увидит его больше никогда. Помедлил мгновение, спрятал фотографию в нагрудный карман, наклонился, и прикрыл беретом лицо Сашки. Мухи уже кружились рядом, и он не мог позволить им устроить свой пир на том, кого он считал своим младшим братом.

– Двухсотый? – деловито осведомился подошедший парень в камуфляже и с медицинской сумкой.

– Лейтенант Лосев. Александр, – выдавил из себя Леха.

Медик наклонился над убитым, доставая нож. Никифоров схватил его за плечо, и рванул на себя.

– Не смей! Слышь, ты!

Медик недоуменно посмотрел на него, пожал плечами, и пояснил:

– Документы же надо достать, и жетон.

С минуту Никифоров молчал, не отпуская плеча солдата. Потом очнулся, махнул рукой, и, спотыкаясь, пошел прочь. Его губы тряслись, а сильные руки сжимали кулаки от бессильной ярости. Не уберег! Не сумел!

Он остановился, будто наткнувшись лбом на бетонный столб. Закипавшие на глазах слезы мгновенно высохли, а из горла вырвался булькающий рык.

На деревянном ящике возле стены блокпоста сидел осунувшийся старший лейтенант в форме ВВ, с почерневшим, закопченным лицом. Плечи офицера были опущены, будто придавленные неподъемным грузом, светлые перепутанные волосы, покрытые пылью, вяло шевелил ветерок. Старлей курил, выпуская дым между расставленных коленей. Даже подчиненные обходили его стороной, как прокаженного.

Почувствовав, что рядом с ним кто-то есть, старший лейтенант поднял опустошенный взгляд, натолкнулся на яростное пламя в глазах ОМОНовского офицера, и медленно поднялся, выбросив окурок.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Во взгляде вэвэшника не было ни вины, ни раскаяния, ни страха. Только пустота, усталость, и безграничная, космическая тоска. Ненависть, пылавшая в груди Лехи, выдохлась сама собой. Он не мог наказать старлея сильнее, чем он сам. Леха хотя бы мог кого-то ненавидеть. Кого-то другого. А капитан ненавидел сам себя. Люто, до судорог в животе. Но он не мог казнить сам себя, это было бы позорной трусостью. Поняв, что этот офицер не будет его убивать, старлей с разочарованием отвернулся, и тяжело ступая, двинулся в сторону, не разбирая дороги…

…Майор Матвеев, командир отряда Архангельского ОМОНа, щедро плеснул водки в стакан Лехи Никифорова. Архангелогородцам еще на неделю пришлось остаться на своем блокпосту, пока не была подготовлена новая замена. Сегодня они собирались отправиться, наконец, домой. Перед отъездом майор зашел к Никифорову, услышав, что в этом проклятом бою тот потерял друга.

– Ты не вини нас, капитан, что на наших глазах это все случилось. Ничего мы сделать не могли. Если только врезать со всех стволов по «вованам». Но что бы это изменило? Только еще больше цинков домой бы полетело. Помянем, давай!

Леха мрачно кивнул, сгребая граненый стакан в широкую ладонь, и, не говоря ни слова, махнул его в рот. Посидели молча, переплавляя жгучую жидкость в хмель. Только не шел этот желанный хмель, хоть убей. Леха уже неделю глушил себя водкой, дурел от нее, но облегчение не приходило.

– Знаешь, сколько граней на стакане? – неожиданно спросил он майора, не поднимая глаз.

– Нет, – удивленно глянул Матвеев.

– Двадцать шесть. Ровно двадцать шесть, – бесцветно сказал капитан, вертя в пальцах посудину.

Майор поежился. Он был опытным воякой, и смертями его было не удивить. И горем тоже. Но сидевший перед ним парень казался мертвым, по странной случайности задержавшимся на этом свете.

– Это операция была, – словно оправдываясь, сказал Матвеев. – Очень четко рассчитанная операция чехов. Дезу о подходе к Хаджи-Юрту колонны боевиков на грузовиках запустили на самом верху, в штабе группировки. Вернее, кому-то из вэвэшных шишек. Те, естественно, решили все сделать сами, не ставя в известность ни ментов, ни армейцев, ни чекистов. Расчет верный был, засаду они грамотно выстроили. Чего говорить.

Матвеев зло сплюнул, закуривая сигарету. Леха ничего не сказал, но внимательно слушал его.

– Когда колонна подошла, они уже наготове были. Но проверку все же послали. Все бы обошлось, но из-за дороги, с противоположной стороны, по ним из гранатомета шарахнули, прямо поверх машин. Там развалины фермы. Изнутри помещения стреляли, грамотно, визуально выстрел не был виден. Тут и завертелось. Сибиряков покрошили в считанные секунды. Ни одного шанса не оставили.

– А вы что же? – с трудом вытолкнул из горла Леха.

– А что мы? – сокрушенно махнул рукой майор. – «Вованы» с общей частоты ушли, настроились на вертолетчиков, чтобы поддержку вызвать, если справляться не будут. Мы на федералов вышли, чтобы хоть они отбой дали. А те нас матюками обложили. Решили, что это чехи на частоту вылезли, своих прикрывают. Раньше такое сто раз бывало, на слово уже не верит никто. Пока на штаб группировки вышли, пока чего – все уже кончилось. Говорю же – сами стрелять по «вованам» хотели уже. Бог удержал, дал сил. Чехи на это и рассчитывали. Потом, когда прокурорские приезжали, оказалось, что аккурат между нашим блокпостом и «вованами» пулеметная точка была оборудована. Два ПК, стволами один в нашу сторону, другой – к «вованам». Если бы в разгар они заработали – мы бы как пить дать сцепились. То ли стрелки не успели, то ли еще что – повезло. Покрошили бы мы друг друга в мелкий винегрет. И так три десятка «двухсотых» и почти столько же раненых.

Майор посмотрел на грызущего губы Никифорова, тяжело вздохнул, и поднялся.

– Пойду я, – кашлянул он. – А ты, капитан, весь мир-то не вини. Трудно со всем миром воевать. И в бутылке не топись, не по-мужски оно как-то.

Он еще пару секунд постоял, но, не дождавшись ответа, натянул на голову берет, и вышел, навсегда исчезнув из жизни капитана Никифорова.

Леха стиснул зубы до треска, так, что едва сумел их разжать, чтобы вылить в глотку очередную порцию теплой вонючей водки.

Это была не просто операция боевиков. Это была тщательнейшим образом рассчитанная и подготовленная акция высочайшего уровня сложности. И без предательства на самом высшем уровне командования группировки она не могла бы быть осуществлена.

Тот, кто ее задумал, знал все. И время подхода колонны сибирского ОМОНа, и точное расположение блокпостов, и частоты связи. Все было известно. Сибиряки погибли не в результате трагической случайности, а по чьему-то дьявольскому плану. Из-за предательства.

Предают только свои. Чужие предать не могут. Проклятая аксиома.

Леха вгляделся в зеленые глаза на фотографии. Эта девушка была его радугой, его миражом, которых невозможно достичь. Когда Сашка был жив, Алексей не мог даже помыслить о невесте друга. После его гибели стеной встало чувство вины за то, что он его не уберег.

Он спрятал фотографию, и снова потянулся за бутылкой…