Вот тут бросило в жар. Он вскочил, чтобы испариться, но в телефоне тренькнуло. Илью схватили за трубочки, на которых сердце висело, и дернули вниз. Заглянул в экран: сообщение.
Завинтил душ, ободрал кожу полотенцем, зачифирил майский чай, позавтракал сахаром. И тут: телефон. Кастаньеты, гитары, испанский: «Soy el fuego que arde tu piel. Soy el agua que mata tu sed…»
Но его только на полтора дня хватало: потом проказа разъедала изнутри, прорывалась наружу; а у других, кроме Нины, наверное, лекарства от нее не было. Двадцать третьего в два ночи Хазин уже молотил ей кулаками в дверь.
– Нин! Открой! Я знаю, ты
А большая жизнь оказалась другой. В Москве виделись опять мельком, назначенные встречи срывались: служба одолевала, учеба нудила. Когда встречались – за кадром – не могли уже склеиться, как раньше. Что-то маячило у них за спинами, какая-то тень.