лишь бы не возвращаться в свою скудную жизнь, к ложной беременности великими романами и бессмертными легендами.
жуткую, ржаво-заплесневелую, похожую на выловленного утопленника. Стены, поделенные на кафельные клетки, сочились мутной водицей.
Денис Михайлович вскочил со стула, расплескав чай, который лег на его штаны конфузным темным пятном. Чай он предал проклятию и повторил вопрос.
темная и неживая, она походила на себя прежнюю не больше, чем керамическое фото на надгробии – на того человека, что снимался сто лет назад на паспорт, не предполагая, что глядит не в объектив, а в вечность. – Ни души, – растерянно протянул Гомер.