Вцепившись в Танино плечо, оно с силой оттолкнулось от него и, вдребезги разбив головой окно, метнулось в комнату Пипы. Оставляя на паркете скользкие и грязные следы, существо вскарабкалось на письменный стол дурневской дочки и в мгновенье ока обмусолило всю гору журналов и учебников, попутно откусив голову у дорогой коллекционной куклы.

– Плох-хо тебе будет, плох-хо! – прошипело оно, нагло глядя на Таню гноящимися глазами, – Лучше сама отдай, что прячешь, или умреш-шь в страшных судорогах! Станешь мертвей Мертвого Грифа!

– Я не понимаю, что ты хочешь!

– Не желаешь отдать? Х-хо! – Мерзкий рот открылся, с треском, как сухой орех, раскусывая телефонную трубку. – Не хочеш-шь? Вот тебе!

– Что отдать? – чуть не плача от омерзения и ужаса, крикнула девочка.

– Вреш-шь, что не знаеш-шь! Все ты знаешь, Гроттер! – рассвирепел Агух.

Его тонкая рука потянулась к монитору компьютера Пипы, на котором та запускала все свои триста дисков с играми. Монитор был тонкий, жидкокристаллический – подарок тети Нинели за то, что Пипа ухитрилась получить годовую четверку по ботанике. Пипа представила это как свою величайшую заслугу, хотя на самом деле ботаничка ставила отметки, задавая вопрос: морская звезда – это растение или нет? Те, кто отвечал «нет», получали «пять», а все остальные – «четыре».

– Не надо! Не трогай монитор! – в ужасе крикнула Таня, представив, что устроит Пипа, если он разобьется.

– Боиш-шься? Так вот тебе! Х-хо! Пусть тебя за это повесят или четвертуют! Снимут кожу, сварят в раскаленном свинце! – мерзко захихикал уродец.

Схватив монитор за шнур, он подволок его к краю стола и столкнул вниз. Внутри монитора что-то негромко взорвалось.

– Х-хо! Агух тебя проучил! Так будет со всеми Гроттерами! Если бы ты знала, как Леопольд молил, чтобы хозяйка тебя не убивала! Жалкий трус-с!

Едва услышав имя своего отца, Таня пораженно отпрянула.

– Не правда, мой папа жив! – крикнула она.

– Трус-с! Трус-с! Трус-с! Он и его жена Софья, тупая курица, все боялись хозяйку!

Красная пелена гнева застлала Тане глаза. Она не выносила, когда кто-то так отзывался о ее родителях – особенно это мерзкое, скользкое существо с крысиным хвостом и хилыми рожками.

– А ну пошел отсюда, недомерок! – крикнула она и, схватив с подоконника горшок с кактусом, изо всей силы метнула его в отвратительное создание. Горшок попал ему точно в живот, сшибив его со стола, а в следующий миг колючки перекувырнувшегося кактуса впились ему прямо в мягкую физиономию.

Отвратительно заверещав, недомерок метнулся под кровать и, высунувшись оттуда, гневно закричал:

– Кошмарс бредунс экс! Я проклинаю тебя! Никто не поступал так с Агухом! Ты сама не знаешь, какую беду на себя накликала! Запомни: не отдаш-шь – умреш-шь! Издохнеш-ш-шь в страш-шных муках! Так сказала сама хозяйка! – Погрозив Тане кулаком, рогатый субъект скользнул в коридор и исчез.

Таня схватила тряпку. Следы, которые оставило существо, не оттирались, а при попытке отчистить лишь еще глубже въедались в паркет и полировку.

Представляя, как поведут себя Дурневы, когда вернутся, Таня убито опустилась на кровать Пипы. Та, разумеется, устроит скандал, если увидит ее здесь, да только... только она и так уже его устроит, едва заглянет в комнату. Терять нечего.

Щеки у Тани горели. Кто был этот мерзкий недомерок? Что он знал о ее родителях, а он что-то знал – это безусловно. О какой хозяйке он упоминал? Что искал в пустой квартире? Зачем изгрыз дневник? Одно можно было сказать точно – уродец явился не по своей воле. Он был послан кем-то, кто был настроен очень решительно, кем-то считавшим, что Таня может что-то прятать у себя в футляре. Причем то, что он искал, было в сто раз ценнее содержимого сейфа дяди Германа, антикварного фарфора тети Нинели и всего барахла Пипы, вместе взятого.

Несмотря на то, что все было крайне скверно и ничего хорошего ее не ожидало, Таня невольно улыбнулась и постучала согнутым пальцем по лбу.

– Би-би, крыша, би-би! – сказала она.

Что они все, с ума посходили? Да кто она, в конце концов, такая, что вокруг нее творится вся эта чертовщина? Разве есть у нее какое-то имущество, кроме того, что спрятано в футляре от контрабаса, и нескольких замызганных тряпок?

Правда, этот футляр явно очень старинный, разве что немного менее древний, чем тот золотой меч из музея, который исчез вскоре после того, как она с восхищением приникла к стеклу, разглядывая на лезвии таинственные знаки. Особенно запомнился ей словно отпечаток птичьей лапки на мокром песке. Ей еще показалось, что она когда-то прежде видела нечто подобное... И даже не только видела, но и... дотрагивалась до него.

Едва Таня подумала об этом «дотрагивалась», как мигом перед глазами у нее встала небольшая тусклая пластина, которую она всегда сжимает двумя пальцами – большим и указательным – и после тянет на себя. Вспомнила! Это же застежка ее футляра!

Таня кинулась на лоджию и, опустившись на колени, повернула футляр от контрабаса к себе боком. Вот глубокие складки теплой кожи, а вот и застежка с точно таким же символом – три тонкие отставленные черты наверх и одна вниз.

А дальше – дальше Таня сама не знала, что ее заставило так поступить, – она осторожно обвела мизинцем все четыре черточки и, поместив палец в небольшое углубление в самом центре, повернула его ровно на пол-оборота. Она выждала минуту, две... Ничего не произошло. Тот же тусклый осенний день, те же крыши соседних домов. Ощутив жуткое разочарование, Таня проделала эти манипуляции еще раз – только теперь, обводя контуры птичьего следа, она начинала с центрального когтя... Снова ничего... А что, если вначале притронуться к углублению, а потом уже обвести пальцем все четыре черточки следа?.. Нет, бесполезно.

С каждой минутой Таней все сильнее овладевало уныние. И с чего она решила, что должно произойти нечто необычное? Ну пластинка и пластинка. Надо меньше воображать и знать свое место. И вообще пора подумать о том, что она скажет дяде Герману и тете Нинели, когда они обнаружат в квартире разгром.

– А ну тебя! Не хочешь, и не надо! – воскликнула Таня и, с досадой захлопнув крышку футляра, щелкнула по замку ногтем.

Не успела она ощутить легкую боль в ногте и даже едва услышала сам звук щелчка, как что-то неуловимое пронеслось в воздухе. Больше всего это напоминало золотой вихрь, внезапно ворвавшийся в открытую форточку лоджии. Неуемный и стремительный, вихрь шаловливо сорвал с места все бумажки, опрокинул цветочный горшок, растрепал тетради, а затем, опустившись прямо в центр футляра, принял форму старинного контрабаса с четырьмя толстыми струнами – золотой, серебряной, медной и железной. Футляр подходил инструменту настолько идеально, что не оставалось никаких сомнений – это был его футляр.

Рядом с контрабасом лежал небольшой смычок, который был почти в два раза короче, чем он сам.

Сердце у Тани забилось вчетверо быстрее. Не решаясь прикоснуться к инструменту, она дико уставилась на него. Потом, набравшись смелости, Таня осторожно протянула руку, чтобы взять смычок, но тот, не дожидаясь, сам прыгнул к ней в ладонь. Между смычком и его струной была зажата небольшая берестяная грамота. Развернув ее, Таня с трудом разобрала старинные с завитушками буквы:

Магический контрабас Феофила Гроттера

ПАМЯТКА ПОЛЬЗОВАТЕЛЮ

+++

Данный магический контрабас создан знаменитым волшебником Феофилом Гроттером в середине XVII века и использовался им как для полетов на Лысую гору, так и для тонкой магии. В качестве материала использованы палубные доски Ноева Ковчега, а внутри полого грифа помещена Веревка Семнадцати висельников, обрывавшаяся всякий раз, когда должны были казнить невиновного.

Контрабас позволяет совершать практически все магические действия, связанные с превращением, телепатией, левитацией, телекинезом, заклятием, изгнанием нежити и снятием порчи. Однако главное его назначение – скоростной полет.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

+++

1. Не садитесь на контрабас, пока не освоите всех его магических функций и не выучите полетные заклинания по стодвенадцатитомнику Белой магии под редакцией Каина Жабмана и Иегуды Мухоморенко (издательство «Башня», Вавилон, 7000 г. до н.э.).

2. При ремонте контрабаса ни в коем случае не используйте запчастей от пикирующих пылесосов, швабр с вертикальным взлетом, зубодробильных вертолеток, исчезающих ступ и соковыжималок-вампиров.

3. В случае перевозки контрабаса на драконах необходимо принять все меры противопожарной безопасности: в частности, перевозить инструмент строго в несгораемом футляре, защищенном не менее чем дюжиной огнетушителъных заклинаний. На самого же дракона на время перевозки следует надеть пламягасительный намордник.

4. Не потеряйте смычок! Без него вы утратите возможность управлять контрабасом.

5. Не допускайте перетяжки или обрыва струн – это может привести к непредсказуемым последствиям.

6. Напоминаем вам, что данный контрабас является инструментом исключительно Белой магии! В случае использования его для целей и нужд Черной магии инструмент может утратить волшебные силы.

7. Не деритесь контрабасом, не колотите смычком нежить, избегайте столкновений с твердыми предметами! Нарушение данных правил может привести к трещинам в инструменте и высвобождению мощного проклятия, содержащегося в Веревке Семнадцати висельников.

8. При полетах соблюдайте особую осторожность. Не разгоняйтесь выше скорости звука! Не поднимайтесь на высоту свыше десяти тысяч метров. Это может привести к обледенению струн и падению инструмента, как это произошло с волшебником Ликургом Запупенным и его летающей гитарой.

9. Оставляя контрабас в подозрительных местах, особенно в местах массового обитания нежити (заброшенные кладбища, болота, буреломы, пустыни), не забудьте защитить его противоугонным заклинанием.

Данная инструкция отпечатана в типографии «Кощей Бессмертный». Адрес: Лысая гора, проспект Утопленника, могила 7. Для входа дернуть за хвост дохлой кошки".

+++

Таня выронила бересту. В глазах сумасшедшим вальсом закружились рыжие и красные пятна – не то листья, не то перья, не то язвительные физиономии нежити. Боясь упасть, она схватилась рукой за шкаф, ответивший ей неприветливым скрипом. Она была ошеломлена, напугана, восхищена в одно и то же время.

Теперь она абсолютно уверилась в том, что где-то рядом, отделенный от нее лишь тонкой стеной, существует другой мир – мир, полный загадок и тайн, мир волшебства. И она, Таня Гроттер, круглая сирота, каким-то образом сопричастна этому миру. Струны магического контрабаса утешающе загудели.

«Ой, мама! Кто-то из моих предков был волшебником, сделавшим этот инструмент! И я, значит, тоже... Нет, не может быть», – подумала Таня.

У нее перехватило дыхание, из глаз покатились слезы. Глотая их, Таня гладила ладонью гулкий бок контрабаса. Она едва могла поверить, что он на самом деле существует, и опасалась, что он сейчас возьмет и исчезнет, как исчезали всегда подарки, снившиеся ей в новогоднюю ночь. Дурневы никогда не дарили ей ничего, разве что дядя Герман однажды презентовал ей полкило каменных ирисок, пахнущих рыбой, а Пипа добавила от себя старый веник, которым, впрочем, очень скоро сама же капитально получила по носу. Ну и визгу же тогда было! Таню на целый день заперли в ванной с выключенным светом.

Но теперь Тане было не до того, чтобы вспоминать старые обиды.

Неужели среди ее предков были волшебники! Ведь до сих пор не проходило и дня, чтобы Дурневы не назвали ее дочерью уголовника! Выходит, все это была ложь до последнего слова! Не успела Таня все это осмыслить, как внезапно рядом послышался ломкий, писклявый от злости голос:

– А-а! Вот ты где, дрянь! И что все это значит?!

Таня испуганно повернулась. На миг ей показалось, что она сейчас увидит того самого коротконогого карлика, который все испортил. Но это оказался не карлик, а нечто гораздо хуже...

* * *

В дверях, бледно-синий от ярости, напоминающий только что вылезшего из могилы вурдалака, стоял дядя Герман. Таня пропустила момент, когда он вошел в комнату. Если бы сейчас дядю Германа увидели его избиратели, то точно не предположили бы, что эта перекошенная от злости физиономия принадлежит самому доброму депутату, другу детей и инвалидов, бескорыстному жертвователю старых носков и всего лишь на годик просроченных консервов.

– Кто устроил этот погром? Я спрашиваю! – сипел дядя Герман. – Что происходило у нас в квартире? Спрашиваю я! Или ты, мерзкая девчонка, расскажешь все сама, или я не знаю, что я не спрашиваю... То есть, что я сделаю! Считаю до пяти...

– Я не знаю. Тут был какой-то липкий карлик... Кстати, его звали Агух, если вам интересно, – испуганно воскликнула Таня. Она никогда прежде не видела дядю Германа в таком взбешенном состоянии. У него почти что пар валил из ушей. Тане даже казалось, что она слышит малоприятный запах расплавленной ушной серы.

– Два... – ледяным голосом сказал Дурнев, по склочности характера пропуская «один».

– Правда, я не обманываю... Я вернулась из школы, а этот карлик... То есть, я хочу сказать, этот уродец...

– Три... Не смей мне врать! Откуда ты взяла эту огромную гитару или что это за безобразие такое? У кого ты ее украла?

– Это не гитара, это...

– Я не собираюсь терпеть эти выходки! Даже моему ангельскому терпению пришел конец! Завтра же ты окажешься в детском доме, а то и в детской колонии... Четыре...

Таня прижала к себе контрабас. Она была в ужасе, но, даже несмотря на ужас, почему-то глупо хихикнула. Ей вдруг подумалось, как было бы забавно, если бы дядя Герман сказал: «Четыре на веревочке... Четыре на ниточке». Эта улыбка совершенно вывела Дурнева из себя.

– АХ ТАК! Пять! – заорал дядя Герман и шагнул вперед.

Прежде чем Таня успела сообразить, что он собирается делать, оплеуха обожгла ее щеку. Таня закричала не столько от боли, сколько от унижения. Прежде дядя Герман никогда не бил ее, только шипел, оскорблял и запирал в ванную или на лоджии. В душу ей словно вылили вонючую болтушку.

А дядя Герман, вконец взбесившийся, уже заносил руку для нового удара. Увертываясь от него, Таня загородилась контрабасом. Дурневская оплеуха пришлась по инструменту. Видимо, магический контрабас не привык к такому обращению. Струны возмущенно загудели, низко, словно предупреждали дядю Германа не делать глупостей. Не обращая на это внимания, Дурнев с яростью схватился за гриф и стал вырывать контрабас у Тани.

– А ну живо отдай его! Кому говорю! Сдам его в милицию – пускай выясняют, у кого ты его утащила, воровка! Где телефон? А, ты и телефон сломала!!

Таня вцепилась в контрабас что было сил и не отпускала, хотя дядя Герман был намного сильнее и мотал ее вместе с инструментом из стороны в сторону, ударяя спиной о раму лоджии и о шкаф.

Случайно рука девочки оказалась на одном из колков, регулирующих натяжку струн. В этот момент Дурнев резко дернул на себя, и Таня повернула колок. Натянутая струна загудела низко и басовито. На миг Тане почудилось, что она оглохла. Стекла в рамах угрожающе задрожали. Потеряв равновесие, Таня упала вместе с инструментом на спину.