Один из инструкторов завис над лесом так низко, что стало видно желтоватое, с подпалом, брюхо его гиелы. Потрескивали усики электроконтактов: берсерк убеждал гиелу вести себя поспокойнее, что той давалось непросто. Гиела была быстрой, гибкой, нетерпеливой. В молодых крыльях ощущалась неизрасходованная сила.

– Заметил нас! – прошептала Рина, жалея, что даже шнеппер с собой не взяла. – Может, использовать льва и запустить камнем?

– Нет! – прошептал в ответ Сашка. – Не заметил! Он вверх смотрит!

– Зачем?

– Он изображает шныра… – догадался Сашка. – Вот смотри… Будто бы вышел из нырка… Теперь озирается… Летит… Уставший такой… Поправляет сумку с закладкой… А тут атака пикированием! Две двойки отвлекают, зажимая в клещи, а остальные, занимая выгодную высоту, атакуют по одному.

И точно. Сгрудившиеся на приличной высоте, новички-берсерки стали поочередно пикировать прямо на инструктора. Тот умело отворачивал гиелу, заставляя атакующих промахиваться и ставя их в такое положение, что сразу под ними оказывались лесные вершины. Опасные игры! У новичков почти не оставалось времени, чтобы выйти из пике. Их гиелы, чувствуя это, трусили и начинали замедляться много раньше, чем должны были бы, нападай они на реального пега.

– Прикольно! – сказал Сашка. – Смотри: почти у всех в руках арбалеты! Зачем сейчас арбалеты? Только мешают!

– Точно, – подтвердил кто-то рядом. – Лучше бы. Гиел. Поменьше током. Шарашили.

Сашка с Риной оглянулись. Меркурий, ухитрившийся приблизиться неслышно, стоял, скрестив на груди руки. За спиной у него висел тяжелый арбалет.

– Решил. Проверить. Мало ли. Чего, – объяснил Меркурий свое появление. – И как видно. Не напрасно. Этих двоих берсерков. Видите.

– Инструкторов?

– Да. Танцор и Верлиока. У каждого из них на счету. Много шныров. Универсальные берики. Хороши и на земле. И в воздухе. Подчиняются скорее. Гаю. Чем Тиллю. Даже псиос получают. Напрямую.

– Но лучший же берсерк был Шаман?

– Был, – кратко ответил Меркурий и сунул Сашке бинокль.

Сашка поднес его к глазам, стараясь запомнить, как выглядят лучшие берсерки Гая. Один был средних лет – крепкий, невысокий, уверенный. В седле держался как влитой, и даже когда гиела выписывала в воздухе змейки или резко шла вниз, в положении его тела не ощущалось никакого напряжения. Даже выражение его лица, широкоскулого, окаймленного редкой бородкой, не менялось. Ни топора, ни секиры у него не было. За спиной в хитроумном креплении висел легкий молот.

– Верлиока, – сказал Меркурий. – Такого с седла. Не сорвешь. У него два арбалета. Бьет с обеих рук. А потом. Метает. Молот.

Напарник Верлиоки был молодой, легкий, беспокойный. Тело его, руки и лицо постоянно пребывали в движении. Он казался не человеком, а тряпичной, гнущейся во все стороны игрушкой, которую треплет ветер. И одежда у него была такая же игрушечная – цветастая, широкая, с какими-то полосами и лентами. Он то откидывался назад, то наклонялся, то с исключительной ловкостью проныривал у гиелы под брюхом, показывая новичкам, как целиться из арбалета. Потом вскочил на седло коленями и несколько мгновений летел так, раскинув руки. Сашка понял, что это и есть Танцор.

– С этим. Будьте особо. Осторожны. У него сеть на четырех шарах. Очень легкая, большая. Мгновенно опутывает пегу крылья.

– И пег разбивается? – спросила Рина.

– Нет. Радуется. И хлопает. В ладоши, – сердито ответил Меркурий.

Сашка смотрел на Танцора и Верлиоку и видел, насколько они отличаются от берсерков-новичков. Те и в седлах держались трусливо, и из арбалетов целились так, что руку относило ветром. И при этом еще постоянно вертели головами, проверяя, что делает их гиела и не собирается ли она во что-нибудь врезаться.

– А есть способ выйти из нырка безопасно? Ну если с тобой ценная закладка и берсерки уже оповещены болотом? – спросил Сашка.

– Есть три. Способа. Один. Хуже. Другого.

– Хуже? – переспросил Сашка.

Меркурий кивнул, подтверждая, что Сашка не ослышался.

– Первый. Выйти из нырка. С приличным запасом. Высоты. И на свежем пеге. Но это. Нереально. Второй. Выйти рядом с защитой ШНыра. Но. Попробуй прицелься. Из Межмирья. И третий. Выйти где-то совсем далеко от ШНыра. И спрятать закладку. Но если вдруг нарвешься. До ШНыра уже. Не дотянешь.

– А как дотянуть до ШНыра, чтобы не перехватили?

– Надо знать. Стратегию перелетов. На большие расстояния. И как уходить от гиел. Не утомляя пега. Вот смотри. Теплый воздух. Поднимается вверх. Зона низкого давления. Холодный воздух. Опускается вниз. Зона высокого давления. Гиела в высоком. Ты в низком. Ты понял. Куда. Я клоню.

Сашка на всякий случай кивнул. Он следил за учебным боем берсерков.

– А вот в этого из шнеппера нужно было. А потом саперкой крошить! – горячо крикнул он, наблюдая, как один новичок заходит на инструктора снизу, со стороны брюха гиелы.

Меркурий подумал. Посмотрел на Сашку. Сунув руку в бороду, почесал где-то там внутри и серьезно согласился:

– Как ни странно. В общем и целом. Да.

Пока Сашка разглядывал берсерков, Танцор извлек из широких складок своей одежды трубку и стал выпускать из нее дымные кольца, повисавшие в воздухе. Выпустив четыре таких кольца, он развернул гиелу и без усилия пролетел сквозь все кольца, не задев ни одного. За Танцором сквозь кольца пронесся Верлиока, а за Верлиокой потянулись и новички из учебных двоек. Внешне простой, этот маневр оказался не по силам никому из новичков, хотя кольца, постепенно рассеиваясь, стали намного шире.

Лишь один берсерк из шести сумел пролететь все четыре кольца, да и то задел крайнее крылом гиелы. Заметив это, он развернул гиелу и заставил ее повторить маневр. В запальчивости он не заметил, что с другой стороны в те же кольца проныривает следующий новичок, и опомнился, только когда прямо перед ним выросла гиела с поджатыми ушами и оскаленной мордой. Берсерк закричал, ужалил свою гиелу электрошоком и, прорывая дымное кольцо, рванулся в сторону, но было уже поздно. Гиелы столкнулись, зашипели, обмениваясь укусами и ударами лап. Затем, хлопая крыльями, разлетелись. Крылья уцелели: обе гиелы успели развести их в момент удара. Для гиел, часто дерущихся между собой, столкновение в воздухе, в общем-то, рядовая ситуация. Однако всадники оказались к этому не готовы. Тот берсерк, что нарушил свою очередь, усидел в седле, зато другой вылетел из него и метров с пятидесяти свечкой нырнул в лес. Падал он беззвучно, лишь пытался выставить руки. Сашке почудилось, будто в момент столкновения с землей он услышал глухой шлепок, хотя упал берсерк далеко от них. Рина отвернулась.

– Вот и. Песенке. Конец, – отрывисто и словно бы с сожалением произнес Меркурий.

К месту падения сразу устремились несколько берсерков. Гиела с пустым седлом, ощутив свободу, металась в воздухе, дразня других гиел. Танцор пытался подманить ее тухлым мясом. Не замечая, что он готовит к броску сеть, гиела подалась было на привлекательный запах, но тут один из стажеров выстрелил в нее из арбалета. Болт задел кожу на загривке, прочертив кровавую полосу. Дернувшись от боли, гиела взвизгнула и умчалась, стремительными петлями уходя от выстрелов. Теперь в нее стреляли уже почти все. Танцор наудачу метнул мгновенно раскрывшуюся в воздухе сеть и, поняв, что не попал, заорал на выстрелившего первым берсерка, застывшего в седле с разряженным арбалетом.

– Зачем они стреляли? – прошептала Рина.

– Гай. Запрещает оставлять. Гиел. На свободе. Если ведьмарь погибает, его гиелу. Нужно вернуть на базу. Живой. Или мертвой, – объяснил Меркурий.

Спустя минуту небо над полем опустело. Часть берсерков унеслись за гиелой, другие же спешили увезти на базу в Кубинке тело разбившегося.

– Догонят? – спросил Сашка про гиелу.

– Вряд ли, – сказал Меркурий. – Она разъярена легкой раной. К тому же ей легче. Лететь. Седло пустое.

Вскоре после исчезновения берсерков ушел и Меркурий. Сашка же и Рина отправились в Копытово. Ослик Фантом бодро трюхал по дороге, забирая к знакомой писательской четырехэтажке. В тракторных колеях прыгали крошечные сухие лягушки. Стукались о стенки, скатывались обратно. Добрая Рина наклонялась и, желая помочь им, подставляла ладонь. Лягушки принимать помощь отказывались и удирали. Лишь некоторые доверчиво прыгали на руку, и Рина пересаживала их в траву.

– Смотри, какой парадокс… – сказала она Сашке. – Чтобы спастись, надо сделать что-то вопреки инстинкту. Инстинкт же учит убегать от всего непонятного.

– И правильно делает, – одобрил Сашка. – Из колеи лягушка как-нибудь и без нас выберется, а от доверчивости прыгнет в разинутый рот какому-нибудь хищничку – и готово. Сочиняй некролог.

Они почти уже вышли из леса, когда Сашка неожиданно остановился, во что-то всмотрелся и кинулся в кусты. Вернулся он почти сразу, весь в репьях. С собой нес кожаную сумку.

– Узнаешь?

Рина кивнула. Сумку было сложно не узнать. Во всем ШНыре была только одна такая. Месяц назад берсерки подстерегли вышедшую из нырка Оксу в небе южнее Копытово. Прижали к земле на двух гиелах. Окса предпочла не умирать смертью храбрых и, стащив с плеча сумку, высоко подбросила ее. Один из берсерков кинулся наперехват, и Окса ускользнула. Так вот, это была та самая сумка, видимо, слетевшая у разбившегося ведьмаря.

Сашка открыл ее. В ней были уже вещи берсерка: планшет, термос, запасная тетива для шнеппера и солнцезащитные очки. Очки не разбились, металлический термос не помялся, а вот их хозяина больше не было. До чего все же непрочен человек!

– Тогда у Оксы была с собой красная закладка! – вспомнил Сашка.

– Ты ожидал, что она и сейчас там будет? – спросила Рина.

Сашка, не отвечая, ощупывал тяжелую застежку сумки. Застежка была в форме курка от старинного пистолета, входящего в массивный замок.

– Слушай! – сказал Сашка. – А ведь у Оксы тут был тайник!.. Она мне как-то показывала, только я не запомнил.

Сашка завозился с застежкой. Открыть не получалось. Сашка хищно щелкнул ножом.

– Не ломай! Подожди до ШНыра! Вернем Оксе! – сказала Рина.

Отнимая у Сашки сумку, она случайно потянула запирающий курок вперед. Движение, лишенное логики, поскольку никому в обычных условиях и в голову бы не пришло закрывать уже закрытое. Замок щелкнул. На ладонь к Сашке выкатился небольшой камень с характерными сколами от саперки. Едва он коснулся кожи, как в центре камня вспыхнул алыми прожилками маленький, четко вырезанный лист.

На нерпи Сашки проступили очертания черепа. Череп точно вопрошал, что делать с закладкой, не втянуть ли ее. Сашка, знавший, как тяжело удерживать закладку даже уникумом и не испытывать ее влияния, торопливо уронил закладку в сумку.

– Видела?! – воскликнул он. – Не нашел! Повезло, что берсерк неопытный попался!

– А еще в сумке что-то было?

– Окса говорит: трава, кора, пара пнуфов. Берсерк все это выгреб, а главного не обнаружил.

Легко касаясь закладки и, едва она вспыхнет, сразу отдергивая палец, Рина разглядывала лист. Каждый средний шныр, посещающий уроки Кавалерии, помимо десятков названий горных пород рано или поздно усваивает, что листья на двушке бывают овальные с мелкопильчатым краем, щитовидные с пальчатым жилкованием, заостренные непарноперистые, перисторассеченные, лопастные и овальные с цельнокрайным краем. И закладка, заключенная в каждой разновидности листа, разумеется, будет иметь свои отличия.

– Красная… тройной лопастный лист… это у нас что?

– Здоровье, – сказал Сашка.

– Здрасьте! Красные – они все здоровье… Тройной лопастник – это, кажется, исцеление безнадежно больных!

Рина с Сашкой уставились друг на друга.

– Надо отдать Кавалерии. Человек же тот ждет. Если жив еще… – сказала Рина.

– Можно не отдавать, – заметил Сашка.

– Почему?

– Кавалерия уже закрыла тот заказ… Ныряла в тот же вечер, как Окса сумки лишилась. Вроде парень какой-то на машине разбился. Не выходил из комы полгода… Его уже отключать собирались, а тут он встал, всех поблагодарил и стал спрашивать, где его джинсы. Хирург, говорят, как это увидел, на ту же кушетку слег и к нему сразу все аппараты подключили.

– То есть как? Закладка лишняя? – не поверила Рина.

Бывают ли закладки лишними, Сашка не знал, и она тоже не знала.

Фантом нетерпеливо ткнулся Рине мордой в спину. Ему поскорее хотелось в Копытово, где писатели подкармливали его яблоками и морковью. Рина вздрогнула и, борясь с желанием продолжать историю дю Граца, по гречишному полю заспешила к поселку. Сашка бежал впереди, прыгая по взрытой земле и проваливаясь в овражки. Кипевшие в нем силы не уважали легких путей. Рина знала, что, если где-то будет две дороги – одна нормальная, а другая с буреломом, – Сашка всегда выберет бурелом. А если еще по пути где-нибудь будет стоять столб или высокое дерево, обязательно на него залезет.

Уже перед Копытово по дороге, пыля и сигналя, пронеслись две машины. Саша и Рина едва успели отскочить на обочину, утаскивая за собой ослика.

– Дачники москальские! Не знают про яму за поворотом! – глотая песок, мстительно сказал Сашка. Он и сам был москалем. В Москве родился, в Москве учился и ездил в Москву постоянно. Но, проживая поблизости от Копытово, как-то раздвоился и уже позволял себе поругивать москаликов.

Несколько секунд спустя двойной грохот подсказал коренному копытовцу Сашке и коренной копытовке Рине, по совместительству дочери московского миллиардера, что глубочайшая, всему району известная яма никуда не исчезла и всегда ждет гостей.

Тем временем Меркурий медленно возвращался в ШНыр. Брел невесело. На него, обычно бодрого и неунывающего, как-то вдруг навалилась усталость. Он испытывал слабость, старость, упадок сил. Всю жизнь он отдал пегам, полетам, ШНыру. Что было у него еще? Сын? Но сын его не понимал, и он сам не понимал своего сына. Первое время надеялся, что непонимание это временное, что что-то изменится, плотина отчуждения прорвется, но она не прорывалась десятилетиями, и теперь было уже очевидно, что это навсегда. Слишком далеко разошлись дорожки, чтобы вновь сойтись. Видимо, вечно занятый, вечно ныряющий, недолюбил он когда-то сына, мало вложил в него внимания, мало влил души, и то место, которое не заполнил он, заполнилось чем-то иным, чужеродным. А теперь чего уж… Снявши голову, по волосам не плачут.

Единственным, ради чего Меркурий всегда существовал, на что сделал свою главную в жизни ставку, была двушка. Но теперь из-за проклятых носовых кровотечений нырять он больше не мог и остро переживал это. Настолько остро, что боялся остаться один. Старался всегда быть со средними шнырами, или с пегами, или хоть с кем-то – только чтобы не с самим собой. Знал, что иначе тоска и обида раздерут его в клочья.

И вот теперь тоска подстерегла его одного. Положила на плечи сотканные из обид руки, заглянула в глаза сосущими душу бельмами.

«Пора! – подумал Меркурий. – Чего ждать? С каждым днем будет только хуже! Сейчас же я еще способен уйти красиво».

Он остановился. Стащил с плеча тяжелый арбалет. Вложил болт, с усилием взвел рычаг. Потрогал тетиву. Рядом с арбалетом положил саперку. На нее основная надежда. Перезарядиться ему все равно не дадут.

Сунув руку в сумку, Меркурий достал пнуф и сжал его в ладони. Костяной шарик с колючками покалывал грубую кожу. Лишь шныры-новички думают, что пнуф срабатывает, только если выстрелить из шнеппера. Бред. Шнеппер нужен лишь затем, чтобы попасть в отдаленную цель. А так достаточно сильного удара. Держа пнуф в левой руке, Меркурий наклонился, чтобы поднять арбалет и саперку.

Он знал, что сейчас будет. Вспышка пнуфа переместит его в арктическую избушку, где разъяренные берсерки, многие из которых попали туда не без его участия, давно его ждут. Ну что ж! Вот вы и дождались, ребята!

Держа левый кулак зажатым, Меркурий стал искать глазами старое дерево, о которое можно ударить рукой, чтобы заставить пнуф лопнуть. Деревья вокруг были какие-то тонкие, несерьезные и для его цели не подходили. А потом он вдруг увидел березу, росшую отдельно от других на небольшом холмике. Меркурий шел к ней и с острым, прощальным любопытством, с каким-то напряженным вниманием рассматривал ее. Береза была толстая, темная, с коричневатыми плотными наростами на стволе. Кверху дерево чуть светлело, но кора его была не белая, а какая-то седая и выцветшая. Ощущалось, что береза очень старая и доживает последние годы.

Меркурий заметил ее отломленную вершину и усмехнулся. «Когда я пришел в ШНыр. И она. Была молода. Росла здесь все годы. Я никогда. Не замечал ее. Что ж, зато уйдем мы. Вместе! Потерпи, бедолага», – подумал он.

Обходя березу, чтобы найти место, куда ударить, Меркурий случайно взглянул вверх. Черная толстая ветка березы была отставлена далеко от ствола и тоже обломлена. В месте облома ветка утолщалась, и с этого утолщения, как с открытой плоской ладони, вверх взмывала прямым стволом молоденькая, свежая, кудрявая березка, точно приподнявшаяся на цыпочки от избытка сил. Ствол у нее был совершенно белый, без единого пятнышка, очертания стремительные, листва зеленая до одури, до неестественности какой-то. Это выглядело так, словно замшелый великан держал на ладони молодую красавицу. Но эта красавица была не сама по себе – она была частью великана! Сердцем его надежды.

Занесенная рука Меркурия опустилась. Он понял, что, если ударит, нижняя часть ствола исчезнет во вспышке пнуфа и юная березка, оставшаяся без опоры, погибнет. Меркурий стал озираться, ища другое дерево, но вдруг застыл, глядя на великана и красавицу. Долго, очень долго стоял он так, а после разжал ладонь, позволив колючему шарику выкатиться в сумку.

– Что ж. Живем. Дальше, – сказал он вслух самому себе и, повернувшись, быстро пошел к ШНыру. Дорогой он еще один раз, не удержавшись, оглянулся, но молоденькая березка с этой точки была уже незаметна: лишь старый, мертвый и черный ствол торчал на пригорке. Однако Меркурию достаточно было и мысли о том, что она там есть.

Давно забытым школьным воспоминанием всплыл у него старый дуб Андрея Болконского, и он почувствовал, что это березка стала для него, как и для князя, таким же возрождающим дубом.

«Вот они. Деревья!» – подумал он и впервые за многие дни не усмехнулся уже, а улыбнулся.