Раньше всё решали, кому душа пойдет – свету или мраку, а теперь мучаются: есть ли бессмертие в принципе или человек – эволюционное производное от саморазвивающейся плесени. Причем бессмертие эдак в кучку валят – лишь бы, думают, хоть чего-то было, а не сплошные потемки.
Ирка в разговоре с Багровым
В Москве был июнь. Обычные дожди не спешили пролиться. Стояла страшная жара. Водосточные трубы и крыши машин раскалялись. В районе психиатрической лечебницы на улице Восьмого марта голуби выстраивались в очередь, чтобы искупаться в луже. Едва заметив их, Депресняк мгновенно ринулся в атаку и вернулся спустя минуту с приставшим к морде пером, безостановочно чихая.
Недалеко от «Динамо» по покрытым тополиным пухом переулкам колесила собачья свадьба. Ошалевшие от жары, ничего не понимающие уличные псы на равных толкались с такими же ошалевшими от жары и мало что понимающими пешеходами и машинами. Депресняк попытался ввязаться в драку сразу с десятью псами, но Дафна упрятала его поглубже в рюкзак, оставив снаружи только морду, которая торчала как затычка.
Мефу пилили мозг тоскливые экзаменационные мысли.
– Дафа, а Дафа… Напиши реферат по селекции! У меня задолженность! – ныл он.
У Дафны не было никаких сил бороться с этим халтурщиком. Она и так весь год строчила рефераты едва ли не с той скоростью, с какой новенький принтер выплевывал горячие страницы.
– Сдери в Интернете!
– Эге! Ты считаешь нашего препода чайником? Он даже на лекции из Сети не вылезает. Через айфон сидит.
– А от меня ты чего хочешь?
– От тебя я хочу творчества! Скачиваешь двадцать рефератов, и из каждого тащишь по нескольку абзацев. И форму меняй. Если в компе: «Мичурин сказал: «Яблоки – это вкусно!», ты пиши: по мнению выдающегося ученого Мичурина, вкус яблок является вкусным… Ну и дальше такую же фигню!
– Мефодий! Ты свет! Слышишь: свет! – крикнула Даф.
– Ну допустим. А рефераты тут при чем? – резонно возразил Меф.
Дафна задохнулась от бессилия что-либо объяснить. Они купили мороженое. После этого Дафна, страдая от избытка культуры, долго шла с противной липкой бумажкой.
– Чего ты ее не выбросишь? – не понял Меф.
– Так урн нет!
– Ты просто не умеешь их искать! Дай сюда!
Дафна доверчиво протянула ему бумажку, которую Буслаев моментально затолкал внутрь пустотелой трубы в центре длинного фигурного забора. Дафна вздохнула: «Знала бы – не давала!»
– Ерунда! Птичка склюет! – пообещал Меф.
– Что склюет? Бумажку внутри трубы? – пасмурно уточнила Даф.
– Ну так жучок съест! Не заморачивайся!
Мефодий и Дафна шли пешком от общежития озеленителей к Новому Арбату, в гости к Варваре. В подарок «гражданке Гормост» они несли хомяка. В парке Меф выпустил его из банки прогуляться по травке. Ему казалось, что на подстриженном газоне хомяк никуда не денется и догнать его будет несложно. Однако хомяк сгинул мгновенно и без всякого следа.
– Ты безответственный! Лучше бы его съел Депря! – сказала Дафна.
Меф покосился на хитрую кошачью морду.
– Ничего себе утверждение! И главное: от кого я его слышу! От девушки с флейтой, которая по роду службы обязана защищать всех хомяков, сусликов и прочих хордовых, позвоночных, плацентарных грызунов!
Даф не любила рассуждений про «род ее службы». Они лишний раз подчеркивали, что Меф еще не свет и до света ему ох как неблизко. Слишком сильна была в нем самость и желание лично решать, что хорошо и плохо, что делать и чего не делать. «Меж светом и тьмой останься собой!» Девиз звучный, но бессмысленный. Что такое тьма, как не выродившийся свет, не имеющий собственной творческой энергии и не способный самостоятельно создать даже мухи? И что ты имеешь, чего не получил бы извне? Таланты, разум, зубы, волосы, кости, пальцы – даже это от света.
Пусти Буслаева сейчас в Эдем – он после короткого периода адаптационного смущения и вежливого шарканья ножкой принялся бы валить в эдемском саду деревья, выстроил бы из них дом, воздвиг вокруг дома стену и принялся бы сам определять, кого пускать за свою ограду, а кого не пускать. Надо полагать, досталось бы не одним назойливым русалкам и скрипучим лешакам. Учитывая же, что смерти в Эдеме нет, лет так через миллиард весь Эдем оказался бы занят одним Буслаевым, а от вечных деревьев остались бы только вечные пеньки, на которых сидели бы контрабандно просочившиеся гномики.
– Меф! Ты баран! – вздохнула Дафна.
Буслаев отнесся к этому определению философски:
– Ты меня с бараном не сравнивай. Вдруг бараны обидятся?
На лбу у Дафны прорезалась озабоченная морщинка. Она думала о Варваре.
– Надо купить продукты. Что-нибудь долгоиграющее. Гречка, рис, вермишель, колбаса, сахар, мука… – сказала она.
Меф вспомнил, как в кастрюле у «гражданки Гормост» переваренные сосиски выворачивались наизнанку, образовывая причудливые композиции на тему многомерного пространства.
– А мука зачем? – спросил он.
– Для блинчиков, пирогов и так далее.
– Варвара, пекущая блинчики! На такое у меня воображения не хватит! Лучше побольше круп, консервов и колбасы.
– Варвара сильно изменилась за последние полгода, – серьезно сказала Даф. – Осталась совсем без денег. Эссиорх пытался ей дать – не берет. Продукты – дело другое. Их еще можно подсунуть, что мы и делаем.
– А бесконечная кредитка? – Мефодий слышал о ней от Корнелия.
– Обнулилась на другой день после гибели Арея. Банкир разнюхал моментально. Интересно, кто ему капнул?
Мефодий вспомнил коллекцию разбитых автомобилей, которые Варвара оставляла у столбов в разных местах Москвы.
– А машины? У нее же штук десять было. Можно постепенно продавать.
– Не осталось даже велосипеда… Арей не обременял себя такими скучными вещами, как права и документы. Половина машин Варвары оказалась в угоне. На другой половине были совершены преступления. Машины мрака, сам понимаешь.
– Она же где-то работала, – вспомнил Меф.
– Да, с зимы. В магазине «Сувениры» на Старом Арбате. Дали два месяца испытательного срока. К концу второго месяца заявили, что она не подходит, и вытурили.
– Заплатили хоть что-то?
– Нет. Сказали, у них пропала бронзовая лошадь, и она сама им должна.
– Обвинили, что она ее украла? – возмутился Буслаев.
– Или не уследила… Варвара говорит, они сами спрятали. Корнелий был в бешенстве. Примчался в магазин и…
– …разнес все из флейты?
– Нет. Укусил хозяина магазина за палец, когда его выталкивали. С флейтой что-то не сложилось. Говорит, мундштук отскочил.
– Жаль, меня там не было. Покусали бы хозяина вместе! – мрачно произнес Меф.
Дафна засмеялась.
– Лучше не надо! Какой-нибудь суккуб мигом накатал бы статью: «Два молодых человека ангельской наружности зверски погрызли хозяина сувенирной лавки».
Меф шел по Москве, ощущая подвижность и изменяемость города. Город жил, как живет человек, каждую минуту обновляясь и никогда не замирая. Выныривали и исчезали люди, возникали какие-то ситуации, проносились машины – и все это можно было увидеть лишь единожды. Вот идет навстречу девушка со стремительными ногами, нырнула в переход, и больше никогда ее не увидишь. А вот два подростка на скутере и бездомная собака у столба.
Меф сжал руку Дафны. Она вскрикнула. Буслаев порой не соизмерял сил.
– Прости! Я подумал, как ужасно было бы, если бы ты вдруг потерялась, – сказал Меф.
Даф вздрогнула.
– Сожми мне руку еще раз! – неожиданно попросила она.
Меф послушался, но Дафна осталась недовольна.
– Сильнее!
– Чего сильнее?
– Как в прошлый раз. Не жалей!
– Тебе будет больно.
– Плевать. Жми!
Меф сжал. Этот случай он быстро забыл и вспомнил только потом…
Пока же, шагая по Москве, Меф обнаружил интересную закономерность, связанную с высотными домами. Часто многоэтажный дом виден только издалека. Идешь к нему навстречу, почти бежишь, а он вдруг пропадает. Его закрывают другие дома, более низкие. Тщетно пытаешься нашарить его взглядом, а нет его, и уже сомневаешься, правильно ли идешь, не сбился ли с пути. И только в самом конце, совсем близко, дом вдруг выныривает, и ты снова недоумеваешь, как такое могло быть.
Меф подумал, что это как путь к свету. В начале жизни видишь его, как соседнюю гору с другой горы. А потом спускаешься в низину, и все скрывает туман, и изредка мелькнет только солнечный луч или крохотный, с ладонь, участок неба.
Они добрались до «Белорусской», потом до «Маяковской» и «Тверской». Слева тянулись пестрые бутики, между которыми изредка попадались кафешки.
– Сюда нельзя в смокингах! – пошутил Меф, кивая на табличку «No smoking!».
Дафна засмеялась, скользнула взглядом по витрине магазина модной одежды, и внезапно смех ее стал натянутым. Продолжая смеяться, она пальцами сдавила запястье Мефа.
– Веди себя естественно!.. Не оборачивайся!
– Почему? – не понял Буслаев.
– Незаметно заслони меня! Мне нужно достать флейту!
Меф сделал так, что его спина отгородила Дафну от витрины. Рука скользнула в рюкзак, а в следующую секунду мундштук флейты был уже у губ.
– Пригнись!
Мефодий поспешно присел, чтобы не попасть под атакующую маголодию. Витрина брызнула стеклом. Повалились черные, лишенные лиц манекены. Тот первый, что принял основной удар маголодии, разлетелся вдребезги. В следующую секунду Мефодий уже затаскивал Дафну за локоть в арку. Слушать вопли охраны и смотреть на метания продавщиц он считал занятием пошлым и неполезным, особенно в современном городе, когда всюду установлены камеры слежения.
Замелькали подъезды, люди, детские площадки. Толстая низенькая собака попыталась вцепиться Мефу в ногу, но промахнулась и, удивившись сама себе, остановилась и долго чихала. У Дафны на бегу отскочил мундштук флейты. Меф вернулся и, подняв, сунул его в карман. Они пронеслись через несколько дворов, насквозь пробежали сырую арку и остановились только за гаражами. За ними никто не гнался. Где-то далеко, через два двора, визгливо голосила машина, по крыше которой Буслаев из озорства пробежал.
– Кажется, я погорячилась! Или, может, не погорячилась! Нет, я все правильно сделала! – Дафна все еще задыхалась.
– Что там было-то? – спросил Меф.
– Суккуб! Стоял среди… уф… манекенов! Лысый, щеки пухлые! Кажется, мелькал когда-то на Дмитровке…
– Суккуб? И всё? – разочаровался Меф. – Пускай златокрылые на них охотятся!
Наметанным глазом Буслаев замечал суккубов и комиссионеров повсюду. Даже тех, что были под мороком. Только сегодня утром два суккуба ползали по стене общежития, кривляясь и заглядывая в каждое окно. Один из них гадко осклабился, по-свойски подмигнул Мефу и быстро пролез наверх, прежде чем Буслаев успел в него чем-нибудь запустить.
Дафна замотала головой:
– Ты не понимаешь! Я бы обошлась и без маголодии, но тут меня словно взорвало. Он показывал на тебя!
– Кому показывал?
– Я толком не рассмотрела. Кому-то, кто тоже стоял среди манекенов. НА ТЕБЯ!
Теперь уже и Мефу это не понравилось.
– И кто был этот другой? Страж?
– Кажется, нет. Хотя я не знаю. Говорю же: все произошло слишком быстро.
«Теряю форму. Некоторое время назад я бы почувствовал… А тут как дурачок на таблички глазел», – подумал Меф с обидой на себя.
– Ты в них попала?
– Не думаю. Стекло помешало.
Мефодий выглянул из-за гаражей и, убедившись, что никого поблизости нет, вышел. Тихий московский дворик дышал немосковским зноем. Распаренная солнцем березка воображала себя пальмой. На ее верхней ветке болтались детские колготки. В разобранной машине с выбитыми стеклами на руле сидела ворона и с хозяйским видом посматривала по сторонам.
– Почему они не погнались за нами? – спросила Даф.
– Кто? Суккубы не по той части, чтобы за кем-то гоняться. Разве что с букетом ромашек, – презрительно отозвался Меф.
– А тот, второй?
– Может, ты все же задела его стеклом? Тогда некоторое время ему будет не до нас… Надеюсь, что пронесет. Эти полгода меня никто не трогал, – Меф старался не смотреть на Дафну, чтобы она не заметила, как сильно он встревожен.
Мрак ничего не делает просто так. Если суккуб показывал его кому-то, скоро что-то последует. И если бой, то чем защищаться? Хоть бы меч был! Но связь с прежним клинком, которым он зарубил Арея, навеки нарушена. На зов он больше не явится – Буслаев это чувствовал. Двуручник же Арея Меф отдал Эссиорху и слышал, что тот помог Троилу. Это была хорошая новость, однако двуручника с тех пор он больше не видел.
Меф не тренировался уже больше шести месяцев, разве что на турнике болтался и к брусьям иногда подходил, но это не в счет. Даже мысль, чтобы снова взять в руку клинок, была ему отвратительна. Мечом он убил Арея – и теперь всякий раз, когда на глаза ему попадалась любая железка, пусть даже в нелепом фильме про мушкетеров, где шпагой работают по школе рапиры, к горлу Мефа подкатывала тошнота. Он сразу выключал фильм.
Буслаеву казалось: всё в прошлом. Когда-то он был наследником мрака и учеником Арея, а теперь студент-биолог, который с осени будет учиться на втором курсе. Потом на третьем, на четвертом и так далее. Затем аспирантура или армия. Доблестный рядовой Мефодий Буслаев изучает устройство миномета под руководством ефрейтора Мухамеджанова. Он же в казарме красит кровати. Фото на память для мамы и девушки Даши Пименовой. И хватит об этом.
И вот, когда новая картина жизни Мефа сложилась у него в голове, происходят непонятные изменения. Суккуб показывает его кому-то, как зверушку в зоопарке. Зачем? Без причины суккубы ничего не делают. У мрака вообще очень адресное любопытство, по кошачьему типу: кошке интересно только то, что съедобно или движется, а суккубу и комиссионеру – лишь то, что выгодно.
С Дафной о разбитой витрине они больше не говорили. И так все было ясно. Мрак снова о них вспомнил. Спокойная жизнь осталась в прошлом.
Они прошли по Моховой, у государственной библиотеки свернули и неподалеку от «Арбатской» наткнулись на продовольственный магазин, чудом уцелевший в центре, где проще купить колье, швейцарские часы или гоночный болид, чем батон хлеба. Из выведенной наружу трубки кондиционера в подвешенную бутылку грустно капала вода.
В торговый зал с рюкзаками не пускали. Депресняка пришлось запереть в камере хранения. Он мерзко орал и дебоширил, пугая мирных и жалостливых бабулек.
– Ты меня любишь? – Вопрос Дафны прозвучал, когда Меф нагружал тележку консервами для Варвары.
О проекте
О подписке