Глава 2
Скоморошья слободка

Мефодий и боров разом обернулись. Они не слышали ни хлопка подъездной двери, ни шагов, но на площадке у лифтов они были уже не одни. У почтовых ящиков, над которыми на стене было нацарапано загадочное: «НУФА – СВЕНЯ!», стояла высокая, очень полная девица лет двадцати с серебристо-пепельными волосами. В руках у нее был трехслойный бутерброд, такой грандиозный, что все двойные гамбургеры в сравнении с ним показались бы жалкими закомплексованными недомерками. Однако девицу его размеры, видимо, ничуть не смущали. Она дирижировала своим бутербродом, как маэстро палочкой, не забывая изредка откусывать приличные куски. Стоит добавить, что девица была в куртке из грубой кожи и в короткой юбке. Завершали туалет высокие сапоги – один красного, другой черного цвета и дутые браслеты в форме ящериц, глаза у которых были из сияющих камней.

– Эй ты, прихлопнутый сканером! Кажется, я велела тебе отпустить мальчишку! Если ты этого не сделаешь, я засуну тебя внутрь провода занятого телефона! Ты у меня будешь странствовать от одного звука «пи» к другому звуку «пи»! Это говорю тебе я, Улита! – повторила девица, угрожающе взмахнув бутербродом.

Боров засопел, переваривая сложную угрозу. В его тесной черепной коробке затеялся целый реслинг мотиваций, однако желание рассчитаться с Мефодием размазало по рингу возможность поставить на место наглую девицу со странным именем.

– Не путайся под ногами! Этот малолетний уголовник проколол мне две отличные покрышки! – буркнул он, встряхивая Мефодия как грушу.

– Целых две покрышки? Мраку мрак! Мои соболезнования в связи с потерей механического родственника! – ужаснулась Улита.

– Чего? – не въехал боров.

– Построй себе нерукотворный памятник! К нему не зарастет проезжая часть! – продолжала девица. Она явно глумилась и над боровом, и над Мефодием, и одновременно над собой. Такая вот круговая стрельба.

Куцые бровки «принца», гневно странствуя навстречу друг другу, образовали на лбу бульдожью складку.

– Прочь пошла, толстуха! – рявкнул он, сделав ей навстречу угрожающий шаг.

Этого делать не стоило, потому что тотчас девица шагнула к нему.

– Кто толстуха, я? Почему мы, толстые люди, вечно обязаны слушать эти гадости? Наши царственные пропорции пытаются опошлить самым подлым образом! И главное, от кого я это слышу? От Аполлона Бельведерского? От красавца Прометея? От качка Геракла? Ничуть! От жалкой помеси поросенка с клавиатурой компьютера! От ходячего кладбища котлет! Сливного бачка для пивных банок, который промазывает кремом складки на своем диатезном пузе! – оскорбилась Улита.

Боров гневно захрюкал. Девица загадочным образом попала в самое больное его место. Волоча за собой Мефодия, он метнулся к Улите. Показывая, как она испугалась, девица задрожала и, рухнув на колени, заломила руки.

– Как ужасен взгляд его! Что за жуткие мысли таятся под этим низким угреватым лбом! Мамушки-нянюшки, где мой стилет? Я хочу заколоться! Заодно захватите ведро яда, если перо, как в прошлый раз, сломается о мое каменное сердце, – театрально завыла Улита.

Для увеличения эффекта она хотела уронить бутерброд, но посмотрела на него и передумала.

– Короче, я угрызаюсь тоской и умираю в страшных судорогах! Считай это выражением моего «фу»! – пояснила она обыденным голосом.

– Ты что, чокнутая, да? Истеричка? – испуганно спросил боров.

Его пальцы, так и не сомкнувшиеся на руке Улиты, вхолостую загребали пространство. Его серое вещество было перегружено непредсказуемым поведением странной особы. Мефодий, признаться, был удивлен ничуть не меньше, хотя в этом матче девица явно играла на его стороне. На самой щемящей душу ноте она вдруг встала на ноги и, брезгливо плюнув, отряхнула колени.

– Хамство какое! Играешь для них, стараешься, и хоть бы в ладоши кто хлопнул! Хоть бы один свин!.. Это и к тебе, Буслаев, относится! Тоже мне трагический подросток! Мефистофель из детского сада!

«Буслаев? Откуда она знает мою фамилию?» – удивился Мефодий, торопливо пытаясь припомнить, не встречал ли он девчонку в школе или во дворе. Да нет, едва ли. Версия же, что он мог попросту не обратить на нее внимания, отпадала сразу. Такие броские и масштабные особы не прячутся за горшком с кактусом, хотя порой и отсиживаются где-нибудь в темном уголке поточной аудитории, пряча на коленях модный журнальчик.

Подошедший лифт натужно распахнул дверцы. Боров стал с силой проталкивать в него Мефодия. Тот попытался вырваться и заработал хороший тычок кулаком сзади по ребрам.

– Ты кого бьешь, подставка для лысины? Ты вообще в курсе, что я с тобой сейчас сделаю? – мрачно спросила Улита, и двери лифта захлопнулись гораздо быстрее обычного.

Боров оглянулся.

– Машину он твою изувечил? – продолжала Улита. – Да, ксерокс недоделанный? Отлично! Так я еще добавлю!

Не откладывая своей угрозы, она дунула на ладонь. Со двора отчетливо донесся звук бьющегося автомобильного стекла. Жалуясь на судьбу-судьбинушку, заплакала сигнализация.

– Пуф! Ой-ой-ой, какой вандализм! – ужаснулась Улита и дунула на ладонь еще раз. На этот раз – судя по звуку – досталось лобовому стеклу.

Мефодий не испытал почему-то ни малейшего удивления. Он только подумал, что, если бы Улита вместо того, чтобы подуть на ладонь, сделала движение, которым ловят брошенные ключи и при этом волнообразно повела плечами, как в индийских танцах, машину сплющило бы так, как если бы на нее с Крымского моста спрыгнул бегемот-самоубийца. «Магия движения» – так это, кажется, называется. Подумав об этом, Мефодий слегка удивился собственной осведомленности.

Зато боров был просто в шоке. Он с недоверчивым ужасом взглянул на Улиту, а затем, буксируя за собой сопротивляющегося Мефодия, кинулся на улицу. Осколки стекла только-только перестали прыгать по асфальту. Сирена уже не выла, а лишь тихо всхлипывала. Лицо борова поменяло три или четыре цвета. Он был и напуган, и растерян, и взбешен. Все смешалось в доме Облонских.

– Это ты… это все ты, дрянь! Я знаю! – зарычал он.

Пепельная девица, лениво вышедшая вслед за ними, поморщилась и коснулась длинным ногтем ушной раковины:

– Утихни, дуся! Не искушай меня без нужды возвратом нежности твоей! Проще говоря, заткни фонтан!

– ЧТО?! Ты… ты!.. Я тебя прикончу!

Улита пожала плечами:

– Поменяй звуковую плату, гражданчик! Говорить, конечно, нужно вслух, но не настолько же! Ну я, не я – какая разница? Стоит ли вдаваться в детали? С философской точки зрения это все такой мизер!

Быку показали новую красную тряпку. Боров отшвырнул Мефодия и шагнул к Улите. Его выпуклые глаза стали злобными и бессмысленными, словно в них плескался целый батальон инфузорий-туфелек.

– Я… Да ты…

– Спокойнее, папаша! Инфаркт не дремлет!.. Ого, меня, кажется, собираются убивать на месте! Может, поцелуешь перед смертью, а, дядя Дездемон? Как насчет огневой ласки? И обжечь, и опалить? А, старый факс? Или батарейки сели? – лениво поинтересовалась Улита.

– Да ты понимаешь, с кем связалась? Кого дразнишь? Да я из тебя душу выну! – захрипел боров.

– Ах, если бы было что вынимать… – негромко сказала Улита.

В глазах у нее, как показалось Мефодию, мелькнула непонятная грусть. Но это продолжалось совсем недолго, до тех лишь пор, пока боров, накручивая себя, не прохрипел самую заезженную и истертую фразу из когда-либо звучавших:

– Ты не знаешь, что я с тобой сделаю!

– Звучит многообещающе, папсик! А я уже подумала, что ты любишь только малолетних избивать! – хрипло промурлыкала особа и внезапно, хотя Мефодий готов был поклясться, что она не сделала и шага, оказалась совсем рядом.

Ее полные руки с какой-то леденящей силой легли несчастному жениху на плечи.

– Давненько мне не признавался в любви никто из живых! Как ты относишься к женщинам-вамп? Надеюсь, они в твоем вкусе? – спросила Улита со странной многозначительностью.

Пухлые губы раздвинулись. Боров ощутил, как слепой, дикий ужас наполняет его тело.

Что было там за губами, Мефодий не заметил, но автоманьяк захрипел и как-то сразу морально обмяк. Он стал похож на свинку, к которой в загончик пришел задумчивый мясник с ромашкой за ухом. Обворожительно улыбаясь, Улита притянула его к себе, настойчиво и глумливо требуя поцелуя, на что жертва факса отвечала лишь жалким скулением.

– Смотри, Меф! Похоже, в датском королевстве не все ладно, – хихикнула она, обращаясь к Мефодию. – Всякий раз, как я пытаюсь его поцеловать, он начинает дрожать. Перестань греметь костями, я сказала! Эта прозаическая деталь меня угнетает! Ты что, оглох, не слышишь?

Автоманьяк удрученно проблеял, что слышит. Мужества в нем оставалось не больше, чем в пустом пакете из-под сока.

– Тогда запомни еще кое-что на случай, если мы когда-нибудь встретимся. Правило первое: мне не хамят. Правило второе: мои просьбы надо воспринимать как приказ, а приказ как стихийное бедствие. Правило третье – мои друзья это часть меня, а меня не обижают… Правило четвертое… Впрочем, четвертое правило ты нарушить не сможешь, потому что не доживешь до этого момента! Пошел прочь!

Улита брезгливо разжала руки. Боров обрушился на крыльцо и, не теряя времени, на четвереньках побежал к машине. Не прошло и десяти секунд, как мотор взревел, и изувеченный автомобиль потащился со двора с резвостью контуженной черепахи.

Мефодий повернулся к Улите. Буслаева не покидало ощущение, что он влип. Реальность выцветала, как старая газета, а на ее место решительно проталкивалась локтями полная фантасмагория. Сюррик в духе Сальвадора Дали.

– Бедолага! Я его понимаю! Наблюдать, как у ведьмы выдвигаются глазные зубы, зрелище не для слабонервных. И это при том, что чистым вампиризмом я никогда не баловалась – просто встречалась с одним вампиром и обучилась технике. Она не очень сложная – основной вопрос в изменении прикуса.

– И долго это?

– Да нет, не особо. Выдвигать зубы я научилась месяца за два! Вначале занудно было тренироваться, а потом ничего, – сообщила пепельноволосая. – Ну! Будем знакомы!

Улита протянула руку, и Мефодий с нерешительностью коснулся ее пальцев. Он почему-то ожидал, что ладонь ведьмочки будет холодной, но она была теплой и, пожалуй, ободряющей.

– Мефодий! – сказал он.

Улита кивнула.

– Да знаю я, знаю… Хорошо хоть ты не сказал: «Мефодий. Мефодий Буслаев!» Один мой знакомый типчик в очочках, у которого сейчас «большая лубоф» с некой русской фотомоделью, представился бы именно в такой последовательности.

– Ты меня знаешь? – удивился Мефодий.

Улита прыснула. Мефодий уже заметил, что она с удивительной быстротой переходит от одного настроения к другому. Если не находится одновременно во всех.

– О, мы уже на «ты»! Что может быть лучше «ты»? Тыкай меня на здоровье куда хочешь! Идет?

– Идет, – сказал Мефодий.

Он снова почувствовал себя неуютно. Не каждый день тебе попадаются дамочки-вамп и просят себя тыкать.

– Я знаю тебя, Мефодий, и очень хорошо. Мы наблюдали за тобой каждый день твоей жизни. Но лишь теперь, когда тебе больше двенадцати, ты можешь узнать правду о себе. До этого момента твое сознание просто не выдержало бы ее. Ты мог бы умереть от ужаса, едва узнав: кто ты и зачем пришел в этот мир, – важно продолжала Улита.

«Ничего себе заявленьице!» – кисло подумал Мефодий. До сих пор он был уверен, что пришел в этот мир без всякой особенной цели. Типа: «Привет! Я загляну?»

– А ты? Ты не умерла от ужаса? Ты же ведь не намного меня старше? – спросил он без иронии.

Лицо Улиты стало вдруг серьезным и печальным. Словно боль, которую невольно причинил ей своим вопросом Мефодий, заставила ее на миг снять маску.

– Я особый случай. У меня не было выхода. Меня прокляли сразу после рождения. Причем проклял тот, чье проклятие имело особую силу… Но не будем об этом, – сказала она и отвернулась, показывая, что разговор закончен и данная тема дальше развиваться не будет.

– Ты пришла специально, чтобы защитить меня от этого типа? – уточнил Мефодий.

Улита взглянула на то место, где совсем недавно стояла машина, и расхохоталась.

– Ты серьезно? Защитить тебя, самого Мефодия Буслаева, от этого слизняка? Чего-то я не врублюсь: это такое хи-хи в духе ха-ха?

– Но он же был сильнее. И вообще он какой-то злобный, – сказал Мефодий.

Улита фыркнула.

– Злобный? Он? А ты что, очень добрый, что ли? Кто первый начал шины протыкать? И насчет того, кто сильнее… Бред! Запомни с этой минуты и до склероза: физическая сила ничто в сравнении с силой ментальной! Ты и сам справился бы, если бы слегка поднапрягся. Само собой, ты еще не владеешь своим даром, но это не означает, что его нет. Просто сегодняшний вечер был благоприятен для моего появления. Смотри, сколько совпадений! Псих, который хочет вышибить из тебя мозги. Отражение луны в луже, которое ты гоняешь глазами, как мяч. И, наконец, твой сон, о котором ты недавно вспоминал.

Мефодий поежился. Его неприятно поразило, что Улита знает про лужу и про сон. Он оглянулся на пустой двор, на дверь подъезда, из которой уже очень давно – как ему казалось – никто не выходил и в которую никто не входил. Довольно нелепо, особенно если учесть, что в этот час газоны у дома наполняются собачниками.

«Странно… Все очень странно! Можно подумать, что все это подстроено. Как в театре», – подумал он.

Мефодий заметил, что молния куртки у Улиты расстегнута примерно на треть, а наружу выбилось необычное украшение – серебряная сосулька на длинной цепочке. Он мельком подумал, что если Улита сейчас попытается застегнуть куртку, то перерубит цепочку молнией. У Зозо такое бывало не раз, не считая того дурацкого случая, когда Эдя случайно проглотил ее сережки, которые она положила в вазочку с конфетами.

Машинально Мефодий протянул руку, чтобы поправить украшение, но, коснувшись серебряной сосульки, зачем-то задержал ее в пальцах. Он внезапно заметил, что сосулька ведет себя крайне странно: меняет форму, цвет, пытается растечься у него по руке, облечь ладонь, как перчатку, а внутри у нее загорается нечто неуловимое, похожее на тлеющий в пустой черной комнате огонек сигареты.

– Эй, ты что там делаешь с моей курткой? Типа, раннее взросление и все такое? – хихикнула Улита.

Она опустила голову, но, увидев, что именно держит Мефодий, пронзительно завизжала. Мефодий удивленно отпустил украшение. Он был потрясен. Ему казалось, что ведьма с таким искусством отфутболившая борова, вообще не может так визжать, особенно по таким пустякам. Улита издала еще две-три трели, а затем, тяжело дыша, отступила на шаг назад.

– Ты что? Это же дарх! – сказала она с ужасом.

– Ну и что? – спросил Мефодий.

– Как что? ДАРХ!..

– Ну и?.. – спросил Мефодий.

– Ты не понимаешь, что это такое?

– Не-а! Сосулька.

– Да ты с ума сошел! Трогать дарх!.. Вот так запросто взять и потрогать чужой дарх! Псих! Чокнутый! – Теперь, когда Улита слегка успокоилась, в ее голосе за страхом определенно угадывалось восхищение.

– А что это за дарх? Зачем он нужен? Я думал просто побрякушка на цепочке и всякое такое, – сказал Мефодий.

– Дарх – это не побрякушка. Дарх – это дарх… Не знаю, как объяснить! Но то, что ты сделал, – опаснее, чем если бы ты потрогал гремучую змею!.. Понял?

– Приблизительно, – сказал Мефодий.

– Скажи, ты долго держал его?

– Да нет, недолго! Ну, секунды три, ну пять, – прикинул Мефодий.

– Пять секу-унд? – протянула Улита. – Но это же дико больно!

– Тебе больно? Прости! – извинился Мефодий.

– Да не мне! Тебе должно было быть дико больно! Ты должен был кататься по земле и пытаться отгрызть себе руку, чтобы новой болью как-то заглушить ту, первую! Это же МОЙ дарх, понимаешь? А трогал его ЧУЖОЙ, то есть ты! Причем голыми руками: не посохом, не мечом, не магией. Руками! Соображаешь? Дарх можно снимать только с поверженного врага, и то не срывать, а срубать его, перерезать цепочку! И ты ничего не чувствовал?

– Нет… Ну почти. Больно это не было, во всяком случае, – уточнил Мефодий, честно пытаясь вспомнить, что он испытывал. Любопытство – да, но явно было еще что-то. Что-то азартное и слегка злое. Нечто вроде того, что он чувствовал, скажем, когда ему удавалось раздавить на стекле муху.

– Хм… Великий Мефодий Буслаев! Тогда я, пожалуй, понимаю, почему… – начала Улита, но, спохватившись, сменила тему. – Ну неважно… Перейдем к делу. Я пришла к тебе не совсем сама… То есть пришла-то я сама, но меня прислали. Кое-кто хочет встретиться с тобой лично. Как насчет завтрашней ночи? Скажем, в час?

Мефодий встревожился. Он был современный подросток, а современный подросток многие вещи делает на автомате. Например, не слишком доверяет незнакомым. И уж тем более не идет неизвестно куда по первому зову для встречи вообще непонятно с кем.

Улита, казалось, читавшая его мысли, прекрасно поняла его опасения. Ведьмочка подняла голову, прищурилась и неопределенно дунула в пространство. И сразу же Мефодий ощутил, как холодные пальцы сомкнулись на его сердце. Невидимая ледяная змея через кровь скользнула к нему в мозг. А в следующий миг ноги Мефодия сами собой сделали несколько шагов. Он с ужасом уставился на них – ноги больше ему не повиновались. Они служили чужой воле.

– Вот так! – удовлетворенно сказала Улита. – А теперь так!

Она подняла руку на уровень своего лица и, ухмыляясь, пошевелила пальцами. Мефодий обнаружил, что его собственная рука повторяет тот же жест – поднимается и шевелит пальцами.

– А ну прекрати! Прекрати! Я не хочу! – крикнул он.

Он попытался насильно опустить свою руку, схватившись за ее запястье другой рукой, но коварная ведьмочка вдруг поднесла обе свои руки к шее, схватила себя за горло и начала его сжимать. Причем делала это явно халтурно, хотя и с утрированными ужимками висельника.

Мефодий захрипел. Перед глазами расплывались пятна. Он душил себя сам и ничего не мог с этим поделать. Причем, в отличие от коварной Улиты, которая сжимала свое горло еле-еле, собственные руки душили Мефодия крайне ответственно.

Только когда Мефодий, почти задохнувшись, упал на колени, Улита, смилостивившись, отпустила свое горло.

– Ну все. С тебя хватит. Получай обратно свои руки и ноги, – сказала она. Ведьмочка улыбнулась, тряхнула пепельными волосами, и Мефодий вновь получил контроль над своим телом. Он, кашляя, поднялся и, с недоверием посматривая на свои руки, стал растирать горло.

– Зачем ты это сделала? – спросил он.

– А затем! Я только хотела показать, что пожелай я, то доставила бы тебя на эту встречу и без твоего желания. Даже самой противно, до чего я иногда бываю мерзкая! Проделать такую штуку с самим Мефодием Буслаевым! – томно сказала Улита.

– А вот и нет! Не доставила бы! – произнес Мефодий просто из упрямства.

Улита зевнула:

– Да, милый, да… Хоть ты и чудовищно силен в магическом смысле, опыта у меня все же больше. Я бы могла заставить тебя сделать все, что угодно. Скажем, подняться на крышу и ласточкой прыгнуть вниз. И не просто сигануть, а хохотать в полете и петь песенку про храбрых летчиков…

– Перестань. Какая муха гуманизма тебя сегодня укусила? – хмуро спросил Мефодий.

– А никакая. Это я к тому, что завтрашняя встреча с тем, кто послал меня, является для тебя добровольной. Тебя никто не вынуждает никуда идти. И вообще, встреча нужна не столько мне, сколько тебе. Ты же хочешь наконец узнать, кто ты такой? Хочешь научиться владеть твоим собственным даром? Поверь, ты гениальнее меня в магическом смысле в несколько раз! Из твоей магии после соответствующего развития и огранки, разумеется, можно выкроить десяток таких ведьм, как я… Хотя, конечно, они не будут такими же милыми. Шарм – не мертвяки, его на кладбище не накопаешь, – подумав, уточнила Улита.

К утверждению девчонки, что у него большие магические способности, Мефодий отнесся с недоверием. «Она что-то путает! Из меня маг – как из живого слона затычка для ванны!» – подумал он не без сожаления.

– А кто тебя послал? С кем я должен буду встретиться? – спросил Мефодий.