– Увы, не мог… Когда некоторое время спустя он захотел вернуться и взглянуть еще раз, двушка не пропустила его дальше Первой гряды. Несколько дней сомнений сделали свое дело. Двушка ощущает малейшие изменения в нашей душе. – Гай провел рукой над огнем, впитывая жар ладонью.

– Значит, он был уже другой? – спросил Белдо.

– Да. Он усомнился и потерял настрой. Сколько раз встречал людей, которые непременно стали бы героями, если бы случай для подвига подвернулся чуть раньше! Вот отставший от роты солдатик сидит в кустах с винтовкой и с единственной гранатой и ждет немецкий передовой мотоцикл. Он полон решимости: появись немцы сейчас – он бросил бы гранату и стрелял бы, пока не закончились патроны. Но идет дождь, немецкая разведка не едет, а вокруг такая тоска, такая сырость, такая безысходность. Да еще туман на дороге – влажный, липкий. Солдатика охватывает отчаяние. Он понимает, что все бесполезно. Война проиграна. Он закидывает гранату в канаву, после чего бредет по лесу не разбирая дороги и сутки спустя, обессилев, сдается первому попавшемуся обозному румыну, который сам пугается больше него, не зная, что делать с пленным. Он и стрелять не умеет, этот румын, потому что его призвали вместе с лошадью и телегой. А потом солдатик мучительно умирает в плену от холеры… А все потому, что немцы не появились часом раньше, когда он был готов к подвигу.

– Да-да-да! – закивал Белдо. – Совершенно типичная история! Шныр перегорел, и двушка больше не впустила его в Межгрядье. Но он не ошибся? Вы уверены, что он действительно видел тайник?

– Я ему поверил. Откуда бы еще он мог узнать про Странствующие Ивы и скалы, замыкающиеся полукругом? Вот бы найти это место и дотянуться до него!

Гай сказал это небрежно, но все, бывшие в комнате, мгновенно ощутили, что ради этого их сюда и собрали. Арно выпрямился и, вперившись в Гая взглядом, задрожал как ожидающий команды охотничий пес. Дионисий Тигранович улыбался уклончиво и мягко. Тилль стоял как болванчик, изредка двигая губами. Вся его мимика была настолько укрыта под толстым слоем жира, что по его лицу невозможно было что-либо прочесть.

Гай смотрел на огонь. Его зрачки впитывали отблески, ничего не отражая. Казалось, он поглощает огонь как черная дыра. Так же, как его руки недавно втягивали тепло. Но, видимо, где-то внутри огонь все же согревал пустоту Гая.

– Первые годы ШНыра были годами счастливой анархии. Это потом уже возник кодекс ШНыра и общий опыт, оплаченный кровью и ошибками. Не вдыхать испарений болота, не считать себя умнее эльбов, не надеяться на себя, не пускать сияние закладок дальше кисти, а лучше – не дальше фаланг пальцев. Десятки мелких правил и уловок, вроде той, что грива пега, если уткнуться в нее лбом, отгоняет наваждения болота. Я однажды даже зубами в нее вцепился. Знаете вкус лошадиного пота, смешанный со слизью болота? А я вот знаю!

Голос Гая звучал мирно, однако умненький Белдо предпочитал не встречаться с ним глазами. Торжественный, серьезный, старичок смотрел в пол и равномерно, согласно кивал, как кивает слон, шлющий поклон слонихе.

– Наше знание оплачивалось дорогой ценой. Поначалу же мы не боялись ничего. Трогали солнце руками, и оно не обжигало нас, потому что мы не боялись обжечься… Золотые пчелы, крылатые кони, двушка… мы воспринимали все как чудо! Понимаете – чудо, но обыкновенное! Мы не удивлялись чуду! Наш мир был полон чудес. Слону, пингвину или жирафу мы удивились бы даже больше, чем пегу или гиеле! Это сейчас мы зажаты сознанием! А тогда чудо было законным… Человек не мнил, что чего-то там знает! Он ощущал себя маленьким, но счастливым! – Гай замолк. Он настолько глубоко нырнул в свои воспоминания, что слова куда-то ушли, как река порой уходит в песок. Слова – это тень памяти. Когда память становится совсем яркой – слова исчезают.

Лишь когда у Тилля, неосторожно перенесшего свой вес с левой ноги на правую, хрустнула коленка, Гай, очнувшись, вскинул голову.

Тилль виновато засопел. Когда-то в молодости у него был перебит нос, и теперь при резком выдохе появлялся дополнительный свистящий звук.

– Ингвар! Вы, конечно, слышали, что каждого человека ожидает на двушке своя закладка, которая должна дополнить его до полноты физической, душевной и духовной красоты? – обратился к нему Гай.

– Обойдусь! – просопел Тилль.

Гай весело взглянул на его рыхлые щеки.

– Это, конечно, правильно! – одобрил он. – Но от силы, ловкости, способности ходить по воде и так далее вы бы не отказались?

Тилль угрюмо взглянул сверху вниз на свое брюхо, давно мешающее ему видеть ноги:

– Нет, конечно.

– Существуют и иные дары. Бодрость духа, способность никогда не угасать, постоянное умение радоваться… не отказались бы? – Тут Гай взглянул уже на Белдо. Старичок смутился, вспомнив свою коллекцию счастливых предметов.

– Ах-ах! – восхищенно прошуршал он.

– А дальше начинаются проблемы выбора! Представьте, что на одной тарелке лежит самопожертвование, а на другой, допустим, здоровье. И взять можно только что-то одно. К чему протянется рука?

– Я в доноры не записывался! – ухмыльнулся Тилль.

Белдо тактично опустил глазки. В данный момент он походил на отличника, которого завуч распекает вместе со всем классом за плохо написанную контрольную. Отличник знает, что написал ее прекрасно, но все равно считает нужным пригорюниться и, виновато кивая, выслушать нотацию, так что вскоре завуч, не чувствуя издевки, будет обращаться к нему одному.

Гай поднял глаза и посмотрел не на лицо Тилля, а на всего Тилля в целом.

– В том-то и сложность, дорогой вы мой! – сказал он голосом, зазвеневшим множеством мелких стекол. – Выбери вы самопожертвование – вы попали бы на двушку, за Вторую гряду. И там получили бы здоровье даром! И кучу всего другого тоже.

– Эльб меня побери! – буркнул Тилль.

– Да, Ингвар, да… Мы не верим двушке, пытаемся сами решать, что нам нужно – и ошибаемся. Например, бабочке нужны крылья для порхающего полета, на которых она, делая непредсказуемые прерывистые движения, улетит от любой птицы. Сама же бабочка – позволь ей кто сделать выбор! – возможно, пришла бы к выводу, что ей нужны огромные клыки, чтобы рвать птиц в клочья. И вот она обзаводится клыками, а так как она все же бабочка, то даже взлететь с ними не может.

– …И ее съедают муравьи, – скромненько произнес Дионисий Тигранович, на секунду опередив Арно, который хотел сказать примерно то же самое. В результате Белдо получил тот одобрительный взгляд Гая, который достался бы его секретарю. Арно мысленно взревновал.

– Но с другой стороны… – умоляюще продолжал Белдо, – с другой стороны, если уж взять эту бедную неразумную бабочку – что ей делать теперь, когда ее выбор уже совершился? Вот она лежит с тигриными клыками, и ее кусают муравьи.

– А как насчет отказа от клыков? Признать, что сделал ошибочный выбор? Попросить прощения? Пройти весь трудный обратный путь? Пусть бы даже лечение было мучительным. Митяй, уверен, выбрал бы такой вариант, – заметил Гай.

– А если нет? Если я буду стараться, а меня возьмут и не простят? Какие гарантии? Может, бабочке лучше питаться теми, кто наклонится, чтобы ее пожалеть? – с милой улыбкой сказал Белдо.

Гай усмехнулся:

– Вы радуете меня, Дионисий!.. В каком-то фильме была фраза: «Если вы еще раз назовете меня хищником, я скормлю вас своим детям!» Такое чувство, что вы ею тоже вдохновляетесь!

– Да-да, – пропел старичок. – Но скажите, Митяй что-то рассказывал о закладках в тайнике? Может быть, случайно проговаривался?

Гай потрогал пальцем незамкнутый круг камней на листе:

– Редко. Но однажды… не знаю уж, что на него нашло… он рассказал Матрене об одной закладке, а она рассказала остальным… Знаете, как это бывает. Доверьте секрет всего одной женщине – и можете не оплачивать рекламу.

– А что это была за закладка?

– Закладка бессмертия, – криво усмехнувшись, сказал Гай.

– Бессмертие! – воскликнул Белдо. – Но позвольте: мы же и так, в некотором роде, бессмертны, разве нет?

– Да, – сказал Гай. – Но люди бессмертны ТАМ и ПОТОМ. Тогда же, говорят, осуществляется и перерождение. Человек обретает новое тело с новыми свойствами. Не боится огня, воды, проходит через пространство и так далее. А это было бы бессмертие еще здесь, на земле.

– И как бы это работало?

– Да очень просто. Клетки бы делились без ошибок. Органы бы не старели, инфекция бы нас не разрушала, исчезли бы все болезни. Люди жили бы сотни лет и погибали бы только от несчастного случая. Победили же люди чуму и туберкулез – так почему бы не победить и смерть? А как работало бы? Тот, кто слился бы с этой закладкой, стал бы бессмертным сам. И, возможно, со временем мы научились бы передавать это бессмертие от человека к человеку.

Тилль облизнул губы:

– И почему Митяй оставил такую сильную закладку на двушке?

– Он счел, что это будет искусительное бессмертие. Такое, от которого тяжело отказаться, и одновременно не такое, которое ждет человечество за Второй грядой.

– Но как все же заманчиво! Быть всегда здоровым, юным! – выдохнул Белдо.

– Да-а… – протянул Гай. – На одной чаше весов – вечная молодость, медицина, сменные органы, клонирование, лекарства, заселение иных космических систем… то есть нечто реальное, последовательное, основанное на логике и физике. А на другой – невнятные грезы о двушке. Зачем рисковать? Не лучше ли взять то, что дают? И наш добрый желтоглазенький Митяй счел этот выбор настолько тяжелым, что ничтоже сумняшеся лишил все человечество бессмертия, которое запросто мог бы пронести через болото! Хорош, а?! За всех все решил, даже глазом не моргнул!

– Может, он понял, что нельзя делать бессмертными всех? Только лучших. Планета всех не прокормит, и начнутся войны… – озабоченно сказал Арно.

Арно мгновенно представил, как он входит в огромный зал, где горят свечи и стоят тщательно отобранные люди… и он, Арно, проходя мимо их строя, торжественно одаривает их вечностью. А вокруг четырехугольником сомкнулась гвардия бессмертных… лучшие бойцы всех народов, которых он, Арно, одарил вечностью, чтобы они защищали его…

Все эти мысли проскочили в сознании Арно за какую-то секунду. Гай поднял руку и мягким пальцем коснулся его лба.

– Остынь, Арно! Ты увлекся, дружок! Никто не знает, что Митяй увидел в первый миг, когда коснулся закладки… Двушка многие вещи объясняет не словами, а вспышкой, прозрением… А что именно он увидел, он не рассказывал ни мне, ни Матрене. Возможно, закладка показала ему, как люди, приняв такое бессмертие, превращаются в эльбов. Как вам человек, скрещенный с эльбом? – И Гай мелко, неприятно и вызывающе засмеялся.

Ни Тилль, ни Белдо, ни Арно не моргнули и глазом. Они знали, как нужно себя вести, когда Гай так смеется. Этого надо просто не слышать.

– Да, – продолжил Гай. – Человечество – версия 2.0, улучшенная, продвинутая, перепрошитая! Не мечтают ли люди об этом и сами? Десятки фильмов о мутантах и сверхлюдях, фантастические книги, попытки редактировать генные цепочки? Почему бы не скрестить человека с дельфином, с птицей, с медузой? Да, непривычно – но лишь поначалу! А сколько возможностей откроется! Можно, например, населить океан или Марс. Смогут ли люди остановиться на пороге? Не смогут ведь, Дионисий! А тут болото предлагает нам руку помощи! Мы вместе против двушки! Наш мир даст жизнь их задохнувшемуся миру!

– Это будет означать вечный союз! Разве эльбы враги? Они наши братья! – сияя, воскликнул Белдо, однако Гаю что-то не понравилось в его интонации:

– Не юродствуйте, Дионисий! Вы так пафосны, что слышать от вас серьезные вещи просто больно! Постоянно кажется, что вы издеваетесь. Но в целом это действительно означает союз. Болото предлагает нам эту закладку! Не для себя просит – нам предлагает! Про псиос я не говорю: тут они вообще готовы снять все ограничения!..

– А в чем оборотная сторона медали? – вдруг быстро и застенчиво спросил Белдо.

– Какая оборотная сторона? Что-то я вас не понимаю, Дионисий! То у вас братья и дружественный союз, то вдруг вы ждете подвоха!

Старичок смущенно заерзал:

– Я понимаю, но все-таки немного боязно. Что не так с этим бессмертием?

– Да что с ним может быть не так?! – отдуваясь, рявкнул Тилль. – Что вы такое городите, Белдо?!

– Но позвольте, Ингвар! – продолжал старичок, начиная спорить с Тиллем, потому что это было не так страшно, как спорить с Гаем. – Вдруг это бессмертие от закладки будет как бессмертие бройлерной тушки цыпленка в морозилке? Она не портится – но она и не живет! Не умрет зерно – не родится колос… Так, кажется, в какой-то книге…

Тут произошло нечто для старичка неожиданное. Круглое лицо Тилля исчезло, а перед Белдо возникло узкое дергающееся лицо Гая. Загнутым как рыболовный крючок пальцем Гай подцепил Белдо за ворот и притянул к себе. Жутко стало старичку. Запах от Гая был особенный, не человеческий. Так пахнет старый медицинский жгут, долго пролежавший в коробке с лекарствами. И сила в худых, очень холодных руках Гая была нездешняя. Даже показалось Белдо на миг, что не Гай с ним сейчас говорит, а тот, кто с ним слился…

– Поздно, друг мой, вы спохватились! – тихо прозвенел Гай. – Настоящей вечности захотели? Раньше надо было беспокоиться. Теперь берите же что дают! И пока дают! Вы меня понимаете?

Дионисий Тигранович закивал так трусливо и мелко, что со стороны казалось, что он трясется. Гай неотрывно смотрел на него, своим взглядом придерживая глаза Белдо и мешая ему опустить их.

– Прошу вас… не надо… – залепетал напуганный старичок.

Гай, опомнившись, пригасил взгляд и приветливо улыбнулся:

– Ну, раз просите! Итак, что скажете? Попытаемся взять эти закладки или согласимся с Митяем, что двушка лучше знает, когда и какие дары нам давать?

Голос Гая кипел деятельностью, и Белдо, откликаясь на нее, повел себя как старая кляча, услышавшая звук кавалерийской трубы. Полузакрытые глазки его широко распахнулись.

– Дают – бери, бьют – беги! Я думаю, надо брать! – сказал он.

– Прекрасно! – кивнул Гай. – Я не сомневался, что вы поболтаете-поболтаете, а потом остановитесь на этом решении. Итак, как будем добираться до тайника? Из нашего мира или напрямую? Кто из шныров сейчас ныряет в Межгрядье? А, Арно?

Галочкой отметив в сознании слова «из нашего мира», но пока отложив размышления об этом на потом, Арно ответил:

– В Межгрядье – только Ул. Меркурия мы подстрелили… Кавалерия не может нырять.

– А из перспективных?

– Перспективных много… Витяра. Родион под вопросом. Быть может, Рина, Наста… Даня? Макар? Афанасий? – перечислил Арно, имеющий на средних и старших шныров отдельную картотеку и постоянно пополняющий ее. – Яра вот, кстати, тоже. Хотя пока она не у дел.

– Яра… – с непонятным выражением повторил Гай. – И как у нее дела?

– Родила! – поведал Белдо и, чтобы лучше выразить восторг, ударил себя по груди кончиками пальцев. – Прекрасный малыш! Младочка тут ходила в магазинчик и случайно встретила их недалеко от автобусной площади. Желтая коляска, на Яре желтая куртка, шапка тоже желтая. Просто одуванчик! И рядом идет Ул, весь такой ответственный, правильный. Младочка, знаете, не склонна к эмоциям, но даже она умилилась! Счастье! Истинное семейное счастье!

– Млада ездит в копытовские магазины? Из Москвы? – невинно спросил Арно.

– Ну да, – восторженно закивал Белдо. – Оазис, истинный оазис! В Копытово чудеснейшая сельдь атлантическая. Где еще в наше полиэтиленовое время заворачивают сельдь в промасленную бумагу! И где пекут такой хлеб, что каждая буханка имеет свою форму, а по краям отпечатываются такие, знаете ли, дырочки от креплений! Если Младочка современная женщина, она что – должна все время сидеть дома, смотреть в потолок и есть «Фурм д’Амбер» с голубой плесенью?

Тилль пошевелил бровями. Видимо, пытался вспомнить, что такое «Фурм д’Амбер».

– А что ребенок? Как выглядит? – спросил Гай.

– Ну как может выглядеть ребенок в закрытой со всех сторон коляске? Несколько квадратных сантиметров красного лица, а все остальное – комбинезон и разные утробные звуки. Но родителям он, конечно, кажется, совершенством, – отозвался Белдо.

Тилль придвинулся к Гаю. Его кабаньи глазки поблескивали.

– Вам нужен этот ребенок? Только прикажите! – рявкнул он.

Гай шагнул к Тиллю и попытался за складками жира добраться до выражения его лица. И, видимо, добрался, потому что в лице Тилля что-то дрогнуло.

– Да, мне нужен этот ребенок! – сказал Гай, и голос его опять зазвенел стеклами. – Он будет ходить для меня в райский сад и приносить мне оттуда яблоки… Но тогда, когда этого захочу я! Вы же, Тилль, даже пальцем к нему не прикоснетесь! Если же прикоснетесь – останетесь без пальца! Или, напротив, от вас останется один палец. Я понятно объясняю?

Тилль угрюмо кивнул. Арно слушал с таким вниманием, что впитывал не только слова Гая, но и его дыхание. Арно умел определять желания своего хозяина не только по лицу, но и по движениям узких плеч, и по звучанию голоса, которое могло меняться от чисто стеклянного до звука фарфора или чашечки из голубой глины.

Убедившись, что Тилль все усвоил, Гай отвернулся и заходил по комнате:

– Ингвар! Для вашего форта наступают суровые трудовые будни! Нужно отобрать ваших лучших берсерков – лучших, разумеется, по интеллекту – и послать их в Копытово, на станцию и на все значимые дороги. Пусть ведут наблюдение. Золотые пчелы вот-вот вылетят, и в ШНыр прибудет пополнение… Мне не хотелось бы упустить этот момент!

– Сделаем! – кратко отозвался Тилль.

– Я надеюсь на этих новых шныров! Пчелиная матка откладывала яйца при старой слабой закладке, а личинки формировались уже при новой, с ее зашкаливающими силами.

Больше Гай ничего не объяснял, но губы Белдо тронула понимающая усмешка. Хороший подарок – эти зашкаливающие силы. Все равно что трехлетнему ребенку, покупающему в магазине игрушечный пистолет, подсунуть под его видом аннигилятор. И вот он идет по городу, палит из пистолетика во все стороны и, к радости своей, обнаруживает, что если направить пистолетик на машину, то она куда-то исчезает… Направишь на остановку – исчезнет остановка. И вот он дергает маму за руку и пытается ей похвастаться, но мама лишь отмахивается и разговаривает по телефону. Купили тебе пистолетик – вот и играйся, а маму не трогай!

– У пчел огромные силы, но что-то с ними может быть не так? – вкрадчиво вытягивая шею, спросил Арно.

Он, в отличие от Белдо, на воображение не полагался и предпочитал выяснять все до конца.

– С ними то не так, что привести они могут немного не того. А мы подумаем, как, используя «немного не тех», сделать ШНыр «немного не таким», – передразнил Гай.

Белдо забежал вперед, чтобы заглянуть Гаю в лицо:

– Неужели силы у новичков будут такими огромными?

– Не знаю. Но знаю, что особая пчела всегда зовет особого шныра, – отозвался Гай, но отозвался немного рассеянно.

Он думал о ребенке Яры и Ула. Пытался себе его представить, но вместо ребенка ему почему-то представлялся щенок гиелы в те первые минуты его рождения, когда мать только-только вылизывает его. Ее язык тормошит щенка, массирует, пробуждает его к жизни. Гай на своем веку перевидал многих щенков, многих велел утопить, но всегда умел увидеть и сберечь того самого, быстрого в полете, злобного, решительного, но вместе с тем покорного своему владыке щенка, от которого поведет потом новую ветвь. Вот и ребенок Яры представлялся ему почему-то щенком. Увы, человеческие дети так медленно растут! Должны пройти годы, прежде чем он научится осознанно пользоваться своим даром и сможет оказаться в Межгрядье, у тайника Митяя.

Что-то в этих мыслях заставило Гая остановиться и вернуться.

«Осознанно… – повторил он. – Осознанно… Да нет, это все равно что сбросить двухнедельного гиеленка с крыши в надежде, что он полетит… Как бы все выяснить наперед, чтобы не ошибиться? У кого?»

И Гай, покусывая ноготь, уставился на полукруг скал, замыкающийся на бумажном Межгрядье старого тетрадного листа.