Глава третья
«Я пил без ягодки»

Дружба – очень сложный живой организм, вроде цветка на окне. Его надо все время поливать, рыхлить, переставлять на солнце, отщипывать желтые листочки. Или она завянет.

Дополнение к «Кодексу шныра»

Ул и Яра перебрались в комнату, которую отдала им Суповна, во вторник. Несколько дней до того Ул делал ремонт: красил, штукатурил, клеил обои, стелил линолеум, менял смесители, заказывал стеклопакеты. Деньги на материалы дала Суповна, да и остальные сбросились кто сколько мог. Кузепыч привез и долго выгружал из багажника рубанок, электролобзик, две дрели, шуруповерт, всякие ножички, плоскогубцы, отвертки. Прыгали в майонезных банках саморезы. Сквозь прорвавшуюся оберточную бумагу тускло поблескивали гвоздики.

– Все с возвратом, пнистый якорь! Тут редчайшие вещи есть! Хоть бы эти щипцы! Не знаю, зачем они нужны, но небось еще царя-батюшку видели! – сказал Кузепыч, как видно испытывая жалость, что приходится со всем этим расставаться.

Соседи Ула и Яры – пьющая, довольно назойливая пара, уже дважды занимавшая у Ула деньги, – при виде Кузепыча присмирели. Только что они явно с прицелом на то, чтобы занять в третий раз, ныли, что Ул привез с собой тараканов. На деле же тараканы повылезали, когда Ул выкорчевал на кухне прогнившую мойку, за которой у тараканов размещался штаб. Кузепыч сурово посмотрел на соседей и, отдуваясь, круглым животом загнал их в комнату.

– Не буди во мне завхоза, а то после не убаюкаешь! Вы с культурой – и вам добро натурой! – предупредил он.

– А тараканы? – пискнули из-за двери.

– Все будет! – пообещал Кузепыч.

Он вернулся на кухню и почти с нежностью заглянул за мойку.

– Ишь! Копошатся! А вообще, замечаю я, нынче тараканы редкость. Яды, что ли, сильные стали?

Ул разложил на газете инструменты и деловито осмотрел их, как полководец озирает рать перед боем.

– Говорят, из-за вай-фая, – сказал он. – Ориентировка у тараканов на тех же волнах. И вот я все думаю: а нельзя использовать тараканов как Wi-Fi-модемы? Или там звонить на таракана как на мобильник? Если таракан правой ножкой дергает – это мне Кавалерия звонит. А если левой – то, допустим, Яра!

Никто не верил, что за такой короткий срок можно все начать и закончить, но оказалось, что очень даже возможно. Помогали Улу Макс, Родион и Афанасий. От Родиона помощь была реальная. Он и в электрике разбирался, и кафель класть умел. Макс был полезен тем, что охотно таскал тяжелые грузы. В одиночку выволок на свалку старую ванну, например. В одиночку ходил в строительный магазин за смесями. Афанасий же мешался под ногами и все искал, к чему бы ему приложить усилия.

– Я вывинтил все старые лампочки! – сообщал он Родиону.

– Зачем, позволь тебя спросить?

– Ну как же? Они же не горели!

– Я проводку обрезал! Завтра буду другую тянуть! А лампы были не старые, а новые! – рычал Родион.

Афанасий, смущаясь, что-то мычал и опять начинал бродить без дела. С большим удовольствием он вообще устранился бы от ремонта, но считал необходимым выплатить все оброки дружбы.

– Может, я посверлю что-нибудь? – предложил он.

– Что-нибудь сверлить не надо! Оно может еще пригодиться, – мягко ответил Ул, отбирая у Афанасия работающую дрель, которую тот направил прямо себе в ногу. – Лучше вот! Возьми кусок поломанного плинтуса и повыдергай из него гвоздики.

– А это нужное дело? – усомнился Афанасий.

Ул заверил, что дело самое нужное, и принц без королевства, усевшись на подоконник, занялся гвоздиками.

– Хороший тут вид из окна! – сказал он, чтобы не молчать.

Родион, возившийся с выключателем, специально встал, чтобы посмотреть. Виден был поворот дороги, ведущей к шоссе, и кусок автобусной площади. На веревках между домами сушилось чье-то белье.

– Вид паршивый, зато место для пулемета отличное. Тут можно полроты положить, пока огневую точку подавят, – сказал он.

Достав два гвоздика, третий гвоздик Афанасий загнал себе в палец, и его отправили в аптеку за перекисью. Минут десять спустя с пальцем, на котором красовался новенький пластырь, и с тихой радостью, что можно немного отдохнуть от помощи, он сидел на автобусной остановке и думал о Гуле, что вот она страшненькая, но настоящая. Подумав о Гуле, что она страшненькая, Афанасий испугался этой мысли. «Почему, почему я подумал о ней так? Но ведь подумал же!» Но то, что Гуля была страшненькая, не мешало Афанасию жалеть ее, а может быть, и любить. В общем, все как-то перепуталось у него в мыслях, да еще и палец дергало.

Рядом остановилась черная «Шкода». Из нее вылез молодой человек и, покачиваясь на ходу и кренясь вперед, точно он был парус, подгоняемый ветром, скрылся в магазине. Афанасий посмотрел на заднее стекло «Шкоды» с наклейкой на нем с белыми крупными буквами «Никто не будет любить тебя больше мамы!». В этих словах чуткое ухо Афанасия угадало хорошо упрятанную истерику, хотя хозяина машины он не знал и история его взаимоотношений с мамой была ему неизвестна.

Афанасий встал и, вздыхая, поплелся к Родиону, Улу и Максу. Несмотря на помощь Афанасия, выражавшуюся в том, что он наносил себе раны всевозможными инструментами, проливал клей и уронил включенную дрель в ведро с краской, ремонт продвигался быстро.

Во вторник приехала Яра. Остановилась на пороге в джинсовом, чуть коротковатом ей комбинезоне для беременных с огромной пуговицей, как у Карлсона на животе. Ул высунулся из шкафа с шуруповертом в руке, который держал дулом вверх, точно пистолет-пулемет.

– Ну как? – спросил он с ожиданием похвалы. – Красота? Помнишь, что было здесь до ремонта?

– Еще бы не помнить! – сказала Яра. – Милая такая комнатка, с геранькой на окне! Кстати, надо сделать какой-нибудь крючочек, вешалочку какую-нибудь. Раньше же был крючочек, а теперь его нет.

Ул хмыкнул. Вот они, женщины. Скажи им, что этими самыми ручками, вооруженный лишь ржавым ножом, ты отдирал старую краску от стен на площади в двадцать квадратных метров, они ничего не поймут. А вот что нет крючочка, заметят сразу.

– Нет, ты молодец! – сказала Яра, подкрепляя свою похвалу поцелуем. – Фу! Что у тебя за духи? Мужской какой-то одеколон?

– Афанасий меня дустом для тараканов побрызгал. Ручки беспокойные. Так и тянет их на все нажимать.

– Для тараканов или от? – уточнила Яра.

Этого Ул не знал. На дусте был нарисован таракан и что-то написано по-иностранному, видимо таракано-угрожающее. Но тараканы были отечественные, по-заграничному читать не умели и дуст их скорее привлекал, чем отпугивал.

– А мы читали в электричке кодекс ШНыра! – сказала Яра и погладила себя по животу. Живот отозвался, толкнувшись наружу скрытой в нем маленькой пяткой.

– И как?

– Слушал! Не перебивал! – довольно сказала Яра и опять стала приставать по поводу крючочка.

Потом спохватилась, что уделила Улу мало внимания и обижает его этим. Подошла и прижала к себе его голову. На макушке у Ула обозначилась маленькая проплешинка. Сейчас она была почти незаметна, но лет через десять-пятнадцать… Яра вздохнула.

– Ладно, буду протирать тебя тряпочкой! Ты же и есть Златовласка? Да, мой лысик? – спросила она, целуя его в проплешинку.

В среду запах краски стал терпимым, в четверг даже приятным, в пятницу его уже перебила вонь пригоревшего соседского молока, а в субботу праздновали новоселье.

Самый трудный момент – соседей – взял на себя Меркурий Сергеич. Не пригласить их было нельзя. Они бы обиделись. А если пригласить – они бы все испортили. Поэтому еще с утра, задолго до того, как начали собираться первые гости, Меркурий негромко кашлянул у соседских дверей и вошел к ним. А еще через пять минут вышел назад.

– Устали. Спят. Проснутся. Завтра, – сообщил Меркурий кратко.

– А ты с ними пил? – спросил Кузепыч.

– Я пил без ягодки, – ответил Меркурий. В сумке у него звякнула бутылка, в которую для вкуса была положена одна красная ягодка с двушки.

В тот день в Копытово, в квартирке Суповны, собрался весь ШНыр. Было не просто тесно, а так, что заполнились и единственная комната, и коридор, и кухня. Конечно, проще было бы отпраздновать в самом ШНыре, но тогда получилось бы, что Яра не сможет присутствовать.

– А может, без Яры? А че такое? Потом ей принесем хавчика! – предложил Макар.

Все молча уставились на него. Сообразив, что вякнул не в кассу, Макар покорно утих, но ненадолго. Ему пришло в голову, что раз идут на новоселье, то нужны подарки.

– Яре – духи, а Улу – шоколадку! – сказал он.

– Мужчине шоколадку не дарят, – оспорил Кирилл.

– Тогда розы!

– И розы не дарят. Дарят или деньги, или оружие.

– Оружия у него навалом. А денег у нас нет, – сказала Лена.

– Значит, шоколадку! – твердо сказал Макар и, чтобы было совсем удивительно, даже ее купил.

Как человек, подаривший хозяину шоколадку, Макар вел себя очень навязчиво. Пришел на новоселье задолго до назначенного времени, один съел почти всю курицу, влез рукой в салат и испортил новый электрический чайник, пытаясь доказать Улу, что на раскаленной спирали пустого чайника можно приготовить яичницу. Снижая вредоносность Макара, его отправили назад в ШНыр, попросив присмотреть за Витярой. Витяра был уже вне опасности, но настолько слаб, что хоть и решался иногда вставать с постели, но дойти до окна ему казалось подвигом. Он так и считал свои прогулки: от кровати до двери – маленький променаж. От кровати до окна – большой поход.

Около полудня явилась кухонная Надя, присланная Суповной на помощь. Надя немедленно стала царствовать на кухне, трогая двумя пальцами то один, то другой предмет и задавая очевидные вопросы: «Зачем вы положили посуду в мойку?», «Этой ложке обязательно быть грязной?», «Почему соль мокрая?» и так далее.

Несмотря на риторические вопросы Нади, стол быстро обставлялся блюдами.

Вскоре стали собираться и остальные гости. Первыми, не считая Макара, которого к тому времени давно уже не было, пришли Окса с Вовчиком.

– Дорогие Олег и Ярослава! В этот торжественный день… – начала Окса.

– Кошку! – перебил Вовчик.

Окса пнула его ногой.

– …торжественный день мы хотим… – продолжала она.

– Кошку они хотят! – снова повторил Вовчик и вытащил из-за пазухи котенка. Котенок был с виду довольно грязный, но украшенный ленточкой.

Яра поблагодарила.

– Какое чудо! – сказала она.

Через пять минут после Оксы и Вовчика явились Наста и Рузя с вверенным их попечению дракончиком. Наста была на костылях, уставшая и недовольная. Кость срасталась неправильно. Лехур дважды уже пытался вернуть Насту в больницу, где за ней наблюдали бы хорошие ортопеды, но она отбивалась, как сама говорила, всеми уцелевшими руками, ногами и костылями. Постоянно раздражаясь, Наста то и дело срывалась на Рузе, потому что на ком еще срываться, как не на том, кто все время рядом.

– Я жалею, что с тобой связалась! – вопила Наста, когда видела, что Рузя незаметно подбирается к ней с очередным бутербродиком или куском курицы в фольге.

– Ты не кричи! Ты поешь! Тогда и сил кричать будет! – вкрадчиво отвечал Рузя.

И Наста сдавалась. Она знала, что, мягкий во всем прочем, Рузя ни за что не отстанет, пока она не сжует этот злосчастный бутерброд.

– Я жнаю, жто ты хочежь! Жтобы я была толштая как бочка и никому не нужна! Ты это сожнаешь или это проходит мимо твоего сожнания? – убито повторяла она сквозь забивавший ей рот кусок полукопченой колбасы.

Рузя с умилением кивал и доставал бутылочку с йогуртом или термос с чаем.

Сейчас Наста строго воззрилась на Рузю и, ткнув в него пальцем, велела:

– Давай сюда подарок! Ты его не потерял?

Рузя залез в рюкзак, извлек руку, зачем-то с ужасом понюхал пальцы, затем опять, уже с некоторым страданием во взгляде, вернул руку в рюкзак и достал котенка. Котенок был как две капли воды похож на того, что подарила Окса, только не имел ленточки.

– С новосельем, короче, вдовы! – сказала Наста.

– Спасибо! – поблагодарила Яра. – И за котенка, и за пожелание!

После Насты толпой пришли Сашка с Риной, Влад Ганич, Фреда и Кирилл. В руках у Кирюши был котенок, отличавшийся от двух первых пятном на носу и тем, что он непрерывно мяукал. На шее у котенка была черная бабочка на резинке, снятая, судя по некоторой незавершенности костюма, с Влада Ганича.

– В наш век мертвенных подарков из области бытовой техники, в век прагматических отношений и всеобщего равнодушия ничто не может согреть душу сильнее, чем маленький и пушистый комочек жиз… – торжественно начала Рина, сигнализируя Кирюше глазами, чтобы он не отходил далеко с котенком.