Белый Армстронг

Дариуш Михальский, исследователь довоенной польской эстрады, пишет о знакомстве Рознера с Альфредом (Фредом) Шером. Фред Шер родился в начале века в Галиции, постоянно жил в Австрии и сочинял легкую музыку. В отличие от барона Бруннера факт существования Шера поставить под сомнение невозможно. Не исключено, что еще в 1930 году Фред и Ади вдвоем написали танго «Когда ты вернешься» (Gdy wrócisz, оно же Jak gdyby nigdy nic), причем Шер обеспечил премьеру песни в новом ревю на сцене модного варшавского кабаре «Морское око». Неплохой дебют, если учесть тот факт, что с легкой руки Ежи Петерсбурского (в СССР он был известен как Юрий (Георгий) Петербургский) и его «Донны Клары» польские танго только начинали входить в моду. Под названием «Останься» танго Gdy wrócisz будет украшать репертуар Рознера много лет спустя.

Берлин. Александрплац. 1930-е

Яков Басин:

По рассказам, свою первую мелодию Рознер написал, сидя за карточным столом. Фанатичный картежник, он заражал этой страстью окружающих. Но однажды кто-то из партнеров в разговоре спросил у Рознера: «Что, слабо написать мелодию?» Рознер взял со стола салфетку, подумал недолго, пожевал губами, а потом расчертил нотный стан и через несколько минут предъявил друзьям готовый текст.

Фред Шер пытался внушить Ади, что только на родине отца – в Польше он сможет добиться настоящих успехов. Другим патриотом, ратовавшим за Польшу был Лотар (Лионель) Лямпель, певец и кузен Ади по линии матери. Но это еще не все. Наверняка молодой трубач слышал о том, что его дальние польские родственники – Герман (Генрик), Ежи и Леопольд Рознеры, выступавшие под собственным брендом Rosner Players, весьма успешны в Познани, Кракове и Варшаве. «Среди польских музыкантов и руководителей ансамблей пианист Ежи Рознер ценился высоко, – отмечает Михальский. – Среди прочего он играл в 1929 году в оркестре Фреда Мелодиста»^[8].

Берлин. Начало 1930-х

Тем не менее до переезда в Варшаву пройдет еще несколько лет…

Не суть важно, кто надоумил и уговорил Ади уехать. После того как Гитлер стал рейхсканцлером, помимо ширящихся запретов для не арийцев наш герой в буквальном смысле на себе испытал удары новой власти. Весной 1933 года в пивном баре на Александрплац к нему привязались нацистские молодчики. Рознер не был «парнем робкого десятка», к тому же занимался боксом. Но в эти дни ему стало понятно, что из Германии нужно бежать^[9].

Рознер «откололся» от «синкопаторов» летом, в том же году. Он ищет счастья в Бельгии и Голландии. Работы в Амстердаме с избытком, даже местная звезда – трубач Луи де Врис, претендент на звание лучшего европейского трубача, проявляет интерес к молодому коллеге. В Голландию перебирается Лотар Лямпель и уже 1 сентября 1933 года становится участником ансамбля Internationals, которым руководит брат де Вриса. В Брюсселе у Ади появился новый приятель – талантливый бельгийский саксофонист и аранжировщик Альфонс «Фад» Кандрикс. Набирая ансамбль для летнего сезона, Фад пригласил и Ади. С этим бэндом Рознер выступает в Брюсселе и Гааге, Амстердаме и на популярном бельгийском курорте Остенде. Скорее всего, именно здесь, в Остенде, Ади впервые собрал свой собственный коллектив – «Джек-бэнд». В числе музыкантов, сотрудничавших с Ади уже тогда, были барабанщик Георг «Джо» (Хаим) Шварцштайн и саксофонист Эрвин (Гарри) Вольфайлер.

«Сохранилась фотография, которую отец хотел послать Фаду Кандриксу, – рассказывает Ирина Прокофьева-Рознер. – Он подписал ее “Моему дорогому другу”. Почему-то она полуразорвана».

Весть о том, что великий Армстронг, или, как его еще звали, Сатчмо, гастролирует по Европе, произвела на Рознера космическое впечатление, почти затмив собой все остальные события рокового 1933 года.

История встречи Луи и Ади вполне апокрифична. Каждый, кто ее когда-нибудь слышал, обязательно добавлял в сюжет что-нибудь от себя. Когда и где произошла эта встреча «в верхах»: в США, Италии, Бельгии? Был ли это конкурс трубачей или обычный джем-сейшн в одном из клубов? Получил ли Рознер в подарок от Армстронга фотографию с автографом или, может быть, трубу с выгравированной на ней дарственной надписью?

Некоторые авторы утверждали, что Ади познакомился с Армстронгом в Нью-Йорке в 1933 году. Журналист О. Загоруйко перенес это событие в 1932 год. Глеб Скороходов и Яков Басин настаивали на Милане.

Попробуем разобраться. В 1932 году бэнд Штефана Вайнтрауба в самом деле получил шанс пересечь Атлантику, да и у Сатчмо наметились первые европейские гастроли. Увы, единственное, что такая ситуация сулила Рознеру, – встречу двух кораблей: гамбургского парохода, на палубе которого «синкопаторы» развлекали пассажиров, и океанского лайнера с Армстронгом на борту, следовавшего по курсу Нью-Йорк – Лондон.

Перебирая даты, приходишь к еще более пресному выводу. Из Гамбурга Ади отплыл лишь в последней декаде июля, трудясь до 18-го в одном из дансингов Кельна. И именно 18-го Луи Армстронгу горячо аплодировали зрители лондонского «Палладиума». Сатчмо останется в Европе до ноября, однако траектория его путешествий будет ограничена Лондоном и Парижем.

В отличие от Армстронга, переплывшим океан «вайнтраубам» не удалось выступить «на суше» – для этого требовалось разрешение всесильного профсоюза американских музыкантов. Познакомиться с Армстронгом в Нью-Йорке на следующий год можно было, лишь побывав до начала лета в Америке. Ведь уже в июне 1933 года Луи отправился в свое второе европейское турне, надеясь посетить несколько стран. Едва ли он вынашивал планы джазового конкурса, тем более не помышлял участвовать в чем-либо подобном. О том, что Сатчмо не стремился к совместным выступлениям с другими музыкантами, свидетельствует его биограф Дж. Л. Коллиер: «Армстронг крайне болезненно реагировал на угрозу конкуренции со стороны другого исполнителя». Встретившись в Париже «с цыганским гитаристом Джанго Райнхардтом, тогда еще только начинавшим свою карьеру», Луи так и не согласился выступить с ним. Причина была банальной: Джанго «уже приобрел популярность среди французской публики, и Армстронг явно воспринимал его как своего конкурента». По этой же причине Сатчмо «уклонился и от совместных выступлений с Коулменом Хокинзом», когда король американских саксофонистов приехал в Европу.

Немецкое круизное судно «Европа» на трансатлантической линии

В Европе Армстронг пробыл до начала зимы 1935 года. Теоретически Рознер мог его видеть и слышать в Италии, но гораздо проще было встретиться в конце 1933 года в Брюсселе. Луи находился в Бельгии целый месяц, и Ади не составило бы труда побывать на одном из выступлений своего кумира. Проникнуть за кулисы и даже пробраться на репетицию, пообщаться after hour^[10], обменяться музыкальными репликами – почему бы и нет? Неформально посостязаться или – по меньшей мере – продемонстрировать Армстронгу свой класс игры.

«Так был ли конкурс?» – задал я вопрос Хорсту Бергмайеру. Мои догадки и аналитические упражнения совпали с версией, которой придерживается голландский коллега. Вот ее суть. После концерта, который Армстронг дал в Брюсселе 13 ноября 1934 года^[11], Луи посетил несколько джаз-клубов. В одном из этих клубов играл Ади. Игра Рознера произвела на Армстронга большое впечатление, и Сатчмо пригласил своего коллегу прийти к нему в отель на следующий день – «поболтать». «Конкурса, о котором наперебой пишут различные авторы, цитируя друг друга, никогда не было», – заключает Бергмайер, опираясь на собственную переписку с Лотаром Лямпелем.

На память об этих днях у Рознера появилась фотокарточка с рекламным портретом любимого исполнителя и лестным автографом: «Белому Луи Армстронгу от черного Ади Рознера».

Что касается трубы, тут всё сложнее. Среди труб и корнетов Армстронга имелся Buescher Truetone 10-22R. Современники помнят в арсенале Рознера золотистый корнет производства той же американской фирмы – Buescher Band Instrument Company, основанной немцем Гусом Бюшером. Можно предположить, что, купив корнет в 1932 году во время работы с «синкопаторами», Ади попросил манхэттенского гравера сделать надпись: «Ади Рознеру от Нью-Йорка». Именно так, по некоторым свидетельствам, гласила надпись на «золотой» трубе.

«Они все здесь»

Видели ли вы когда-нибудь замечательный фильм «Ва-банк», действие которого происходит в Польше 1934 года? Мало того что фильм насыщен джазовой музыкой, отдельные внешние черты главного героя этой криминальной комедии – трубача и взломщика сейфов Хенрика Квинто весьма схожи с обликом Рознера. С той лишь разницей, что Рознер не совмещал столь разные профессии, то есть банковские учреждения не грабил. К тому же он был гораздо улыбчивее и лет на тридцать моложе упомянутого экранного персонажа – музыканта и «медвежатника».

По утверждению Дариуша Михальского, Ади Рознер появился в Варшаве не позднее 1934 года. Джазовых и околоджазовых оркестров, игравших тогда в ресторанах и кабаре столицы и других больших городов Польши, было много – достаточно назвать ансамбли Зигмунта (Сигизмунда) Карасинского и братьев Гольд (их танго исполнял Петр Лещенко), Ежи Бельзацкого и Ежи Петерсбурского (автора «Утомленного солнца», который сотрудничал с Гольдами), Генрика Варса и Феликса Конарского (Реф-Рена), Фреда Мелодиста и др.

Бельзацкий навсегда запомнил день знакомства с Рознером. Было трудно не заметить, что аккуратный молодой человек прибыл издалека, но почему-то налегке, полностью соответствуя известной античной формуле omnia mea mecum porto: всё свое ношу с собой. В одной руке – футляр с трубой, в другой – маленький саквояж с бельем и личными принадлежностями. На вопрос Бельзацкого «А где оркестровки?» Ади рассмеялся: «Они все здесь» – и прикоснулся пальцем ко лбу.

Ансамбль Е. Петерсбурского (третий слева). В центре – Г. Гольд. Варшава, 1930-е

Сам Бельзацкий в разные годы работал у Генрика Гольда и Франтишека Витковского, побывал в США, где даже заглядывал в Cotton Club и был свидетелем выступлений американских джазменов. Ежи с радостью принял Ади в состав бэнда. Ему уже приходилось слышать о Рознере, однако еще приятнее было убедиться, что слухи о замечательном музыканте – не пустой звон. Слава подтверждалась умением. «Еще тогда поразил он всех своим коронным номером – одновременной игрой на двух трубах», – отмечал Ежи. Впрочем, очень скоро Бельзацкий понял, что Рознер намеревается сколотить собственный ансамбль.

Первый удобный случай для этого представился не в Варшаве, а в Кракове. Ангажемент в кафе Cyganeria позволил Ади собрать септет – коллектив из семи музыкантов. В этот состав Рознер пригласил как польских исполнителей, так и тех, кто был вынужден покинуть Германию по причине своего происхождения. В итоге подобрался коллектив, состоявший из группы саксофонов-кларнетов (в нее входили уроженец Лодзи цыган Тони Левитин, немецкие евреи Бобби Фидлер и Густав Виренберг), а также неполной ритм-секции (Станислав Пьецух играл на тубе и контрабасе, Симон Гелишковский на фортепиано, Георг «Джо» Шварцштайн – на ударных). Для того чтобы состав отвечал «стандарту» малого джаз-оркестра, требовались тромбонист, гитарист и еще один трубач.

Появился в ансамбле и певец – эту роль взял на себя Лотар Лямпель. Вокал Лямпеля примечателен по-своему. Во-первых, Лотар пел по-английски почти без акцента. Во-вторых, его манера пения не уступала многим крунерам – исполнителям лирико-сентиментальных баллад. Недаром Лямпель вскоре запишет с оркестром Рознера песни из репертуара популярного английского эстрадного вокалиста тех лет Эла Боули.

Варшаву удалось покорить быстро. Два известных увеселительных заведения польской столицы – кафе «Эспланада» и Palais dе Danse – распахнули свои двери для ансамбля Ади Рознера. Здесь Ади играл на «файвах» – так в Польше называли танцы к чаю в пять. Современники отмечали, что молодежь, приходившая потанцевать, во время выступлений рознеровского джаза, начисто забывала о танцах: «файв» превращался в концерт. Оркестр Рознера звучал по-американски стильно, виртуозно и свежо. Выпускник Берлинской консерватории Владислав Шпильман – впоследствии узник Варшавского гетто (его история запечатлена в фильме Романа Полански «Пианист»), организатор фестивалей в Сопоте и автор дебютной песни Эдиты Пьехи – был свидетелем «файвов» Рознера. На вопрос Дариуша Михальского, «что играл Ади», Шпильман дал самый простой ответ: «Всё. Всё то, что тогда играли в мире: All of Me, Body and Soul, Little White Lies, Moonglow, Night and Day, Stardust, Stormy Weather (американские джазовые стандарты). А также то, что подсказывало ему чутье бэндлидера: самый чуткий художественный компас».

В 1936 году Рознер записывается на фирме «Сирена рекордс». Сообщая о выходе новых пластинок, фирма подчеркивала, что «слава Рознера уже энное время назад проникла в Польшу из-за границы, но только благодаря зарубежным дискам польская аудитория могла насладиться его игрой. Наконец записи этого отличного дирижера и трубача выходят на польских пластинках, которым наверняка суждено будет стать образцом для подражания. О том, что коллектив г-на Рознера постепенно превращается в мощный симфоджаз, свидетельствуют его последние записи».

В числе записей были два танго – «Ты и я» Альфреда (Фреда) Шера и «Для чего» Зигмунта Шаца, фантазия «Негритянская деревня» («Эхо джунглей») на музыку Дюка Эллингтона (Рознер будет часто ее исполнять впоследствии), пасодобль «Для тебя, синьорино» и «Румынский фокстрот», маскировавший горячую американскую композицию The Man From South («Парень с юга»).

Понятен интерес Рознера к танго – этим жанром «болела» Польша. К тому же сам Ади уже давно питал слабость к латиноамериканской музыке, итало-испанской тематике. Но почему «Румынский фокстрот»? Зачем такой камуфляж, если даже ведущий советский бэндлидер Александр Цфасман в Москве запишет «Парня с юга», не меняя названия?^[12]

Саксофонист Александр Галицкий, игравший у Рознера в ту пору, вспоминал, что оркестр с неоспоримым свингом исполнял разнообразный репертуар, в котором джазовые аранжировки занимали самое важное место. Позже именно в записях Рознера тех лет Галицкий находил подлинную атмосферу эпохи биг-бэндов, сетуя, что «в наше время уже никто так не умеет играть».

«С самых первых тактов меня поразил непривычный стиль исполнения, – писал Александр Ландау в краковском журнале “Ас”, – необыкновенная динамика, сочное звучание оркестра, с немногочисленным, но удачно подобранным сочетанием инструментов… Особенно заинтересовал меня дирижер, который на своей трубе вытворял настоящие чудеса. Диапазон звуков, которыми владел этот музыкант, захватил всех присутствующих. Ни одна танцевальная пара не вышла на паркет – все внимательно слушали: это был первый польский джаз-оркестр, игравший в зарубежном стиле».

Дариуш Михальский отмечает, что имя Рознера становилось всё известнее в Польше и за ее пределами. Ади слыл теперь джазовым гуру: и обыватели, и специалисты охотно слушали не только его игру, они прислушивались к его мнению. В 1937 году авторитетный британский еженедельник Melody Maker упомянул Рознера на своих страницах.

В ту пору у нашего трубача были постоянные ангажементы в трех городах – Варшаве, Кракове (ресторан «Казанова») и Лодзи, где он, по некоторым сведениям, даже открыл свой собственный кабачок Chez Ady («Дорогой Ади»).

В варшавском клубе YMCA (международной молодежной христианской организации) Рознер познакомился с Ароном Хекельманом, выступавшим под псевдонимом Альберт Гаррис. Гитарист и певец, Гаррис был самоучкой: он играл и пел по слуху. А еще сочинял музыку, которую записывал Метек – родной брат Альберта.