XIX

Василий Чернов отпустил своих сообщников, предварительно рассчитавшись с ними.

Хлопушка и Косой в тот же день пропили все деньги, которые получили, и без копейки пешком вернулись в Сарапул.

Сам Чернов остался стеречь свою жену.

Утром Дурова проснулась очень рано; она привыкла вставать чуть не с петухами. Захотела она отворить дверь, но дверь из сеней была заперта на замок, а ключ хранился у Чернова.

Молодая женщина не стала стучать, а подошла к окну и стала в него смотреть. Только что забрезжил свет; в деревне была тишина; крестьяне, пользуясь свободным временем, не торопились рано вставать, чтобы не жечь зря огня.

У Нади явилась мысль вышибить двойные рамы и уйти.

«Но куда я уйду? – рассуждала она. – От деревни до города далеко… Теперь не лето, замерзнешь как раз, а то волки растерзают… Нанять подводу – пожалуй, со мной никто не поедет».

Надежда Андреевна решилась выждать более удобного случая к бегству.

В продолжение дня к ней в избу несколько раз входил Чернов; он принес ей обед и чай. Бесконечное число раз он просил и умолял ее примириться и жить с ним.

Наде было противно слушать, и она, не отвечая ему, уходила за перегородку.

Как-то, сидя у окна, она увидала, что мимо избы едет в открытых санях какой-то офицер; молодой женщине удалось хорошо рассмотреть его, так как лошади шли шагом. В офицере она, к удивлению и радости, узнала князя Дмитрия Шустова, которого она во время сражения спасла от неминуемой смерти.

Надя начала громко стучать в окно, чтобы обратить внимание князя.

Она не ошиблась. Князь услышал и приказал своему вознице подъехать к окнам Гаврилиной избы.

Надя быстро выбила стекла из рамы и в разбитое окно, высовывая свою голову, радостным голосом проговорила:

– Здравствуйте, князь!

– Боже, кого я вижу! – воскликнул с удивлением молодой князь.

– Узнали?

– Еще бы! Но скажи, Дуров, как ты очутился здесь?

Он принимал Надежду Андреевну за мужчину.

– Я – в заключении, князь.

– Как? Что ты говоришь?

– Да-да, спасите меня, выручите из неволи, – меня здесь держат под замком.

– Кто осмелился?

– Один родственник.

– Приказывай, что я должен делать, – я весь к твоим услугам.

– Увезите меня отсюда.

– С восторгом.

Князь Дмитрий получил отпуск для поправления своего здоровья и ехал к матери в деревню; по дороге он прожил несколько дней в имении своего товарища, которое находилось недалеко от города Сарапула; возвращаясь оттуда, князь Шустов должен был проехать через деревню Марфино, где совершенно случайно и столкнулся с Дуровой.

Ехал он в сопровождении денщика и двух крепостных слуг; все они были хорошо вооружены.

Князь со слугами вошел в ворота и направился к двери; она была на замке.

Навстречу ему вышли Чернов и Гаврила.

– Как вы смеете держать под замком офицера? – грозно крикнул на них Шустов.

– Никакого офицера мы взаперти не держим, – спокойно ему ответил Чернов.

– Кто же там?

– Моя жена…

– Да он сумасшедший!.. Сбивайте замок! – приказал молодой князь слугам.

Замок был сшиблен; дверь отворена.

– Выходите, Дуров!

Надя поспешно накинула на себя плащ и вышла в сени.

– Едемте! – крикнул ей Шустов.

– Стойте, по какому праву вы увозите мою жену? – загораживая им дорогу, вне себя от гнева, воскликнул Чернов и схватил лежавший в сенях топор.

– Прочь с дороги! Иначе я застрелю тебя, негодяй!

Князь Шустов прицелился в Чернова.

– Заберите у него топор!

Слуги князя набросились на Чернова, вырвали у него топор, а самого его впихнули в избу и приперли дверь засовом.

Гаврила стоял молча, понурив голову; он боялся и рот разинуть перед важным барином – князем Шустовым.

– Едем же, Дуров! Ты мне дорогой расскажешь, как ты очутился под замком!

Надежда Андреевна, князь Дмитрий и его слуги, никем не остановленные, сели в сани, запряженные лихой тройкой; кони рванулись и понеслись.

Из передней избы мужика Гаврилы вдогонку им понеслись брань и проклятия.

XX

– Ну, Дуров, рассказывай, как это ты угодил в неволю! – весело проговорил молодой князь Шустов, обращаясь к Наде.

– Не теперь, князь! Пожалуйста, не теперь.

– Почему?

– Я очень устал, взволнован.

– Видно, твой родственник – сумасшедший. Он назвал тебя своей женой?..

Надя не могла не покраснеть.

– Да-да, на него находит, – тихо ответила она.

– Еще один вопрос?

– Спрашивайте.

– Зачем он завез тебя в эту деревню?

– Это, князь, целая история! Как-нибудь вам все-все расскажу, только не теперь.

– Хорошо, хорошо.

– Теперь я, в свою очередь, сделаю вам несколько вопросов, – обратилась Дурова к князю Дмитрию.

– Пожалуйста, пожалуйста.

– Как вы попали в деревню?

– Я ехал мимо, – ответил ей Шустов.

– А куда вы ехали?

– К матери в деревню – я получил отпуск; поедем со мной.

– Куда?

– В деревню.

– Мне ехать с вами?

Молодая женщина удивилась.

– Ты удивлен, Дуров?

– Признаюсь.

– Что же тут удивительного, если я приглашаю тебя к себе как приятеля, друга. Надеюсь, ты позволишь мне так называть тебя.

– С восторгом, князь.

– Послушай, не называй меня князем.

– А как же?

– Зови просто Шустов. Итак, едем со мной.

– Это невозможно.

– Почему?

– Мне ехать в незнакомый дом!

– Моя мать будет так рада – ведь ты жизнь мне спас! Поедем же, право, поедем.

Надя в конце концов согласилась, князь Дмитрий уговорил-таки ее ехать с ним в деревню к матери.

Дурова рада была случаю уехать из Сарапула. После истории с мужем она невзлюбила этот город и была не прочь из него уехать; ей только жаль расстаться было с отцом – братья и сестры чуждались Нади, все не могли привыкнуть к ней.

Срок отпуска Дуровой еще не кончился, и она свободно могла ехать куда вздумается.

Дмитрий Шустов заехал в Сарапул.

Надя познакомила его с отцом. Андрей Васильевич очень был рад этому знакомству. Князья Шустовы своим именитым родом и богатством славились по всей России.

Надежда Андреевна сказала отцу о своем желании ехать в гости, в подмосковную усадьбу Шустова.

Этому старый ротмистр немало удивился:

– Как, Наденька, неужели ты решаешься ехать?

– Еду, папа.

– Как будто неловко… ты – женщина и поедешь с молодым офицером, – недоумевал Андрей Васильевич.

– Не забывай, папа, князь не знает, что я женщина; он принимает меня за офицера, за товарища…

– Все же, Наденька, как-то неловко.

– Я решила ехать.

– Что же, поезжай, твоя воля; только обидно, что ты родной дом променяла на чужой.

– Ты не сердись, папа. Скажу тебе откровенно – мне все здесь так наскучило, надоело… и притом недостойный поступок со мной Василия.

– Этому негодяю не миновать тюрьмы. Я его запрячу, непременно запрячу.

– Нет, папа, оставь его в покое.

– Он, как разбойник, напал на тебя, и ты за него просишь!

– Он мне все-таки был мужем… Я прошу тебя, милый папа, оставь его. Лежачего не бьют. Не правда ли, папочка, ты не сделаешь ничего худого Василию.

Говоря эти слова, молодая женщина целовала руки у своего отца.

– Ну хорошо, хорошо… Какое у тебя, Наденька, хорошее, доброе сердце.

– Солдатское сердце, папа.

Надежда Андреевна нежно простилась с отцом, родными и со старухой Никитишной.

– Едешь?

– Еду, Никитишна.

– Экая ты непоседа, право! Надолго ли едешь-то? – слезливо посматривая на свою любимицу, спросила старушка.

– Надолго, Никитишна.

– Верно, с тобой я уж больше не увижусь.

– Бог даст, еще свидимся.

– Нет уж, где. Я скоро умру, – печально промолвила старушка.

– Поживешь еще.

– Нет, помру; предчувствие у меня есть.

Это предчувствие не обмануло Никитишну: она вскоре после отъезда из Сарапула Нади тихо скончалась.

Кавалерист-девица уехала с молодым князем Шустовым.

XXI

Верстах в сорока от Москвы на крутом, обрывистом берегу Москвы-реки, находилась богатая родовая вотчина князей Шустовых.

Господский дом, каменный, двухэтажный, построен был знаменитым архитектором-итальянцем наподобие древнегреческих храмов; портик и лестница выложены были мрамором. Широкая мраморная лестница вела из просторной передней во внутренние комнаты. Внутренняя отделка этого дома-дворца поражала своей роскошью и великолепием.

Невдалеке от главного дома находилось несколько домов, в которых жили многочисленные княжеские дворовые.

К господскому дому примыкал огромный разбитый по-английски сад с редкими деревьями, с красивыми цветниками, беседками, затейливыми мостиками, перекинутыми через канавки.

Посреди сада на обширной поляне находился домашний театр, построенный тоже итальянцем-архитектором. В этом театре при жизни старого князя Михаила Ивановича Шустова бывали балет, феерии и даже опера – старик-князь был известный театрал. Из своих крепостных он составил три труппы, драматическую, оперную и балетную, и сам писал драмы и феерии. Бывал он на репетициях и следил за игрой своих доморощенных артистов.

Идя на репетицию, старый князь всегда брал с собой ременную плеть и тут же на сцене пускал ее в ход, собственноручно награждая ею провинившихся актеров. Не на плечах одних актеров гуливала княжеская плеть; не миловала она и актрис и фигуранток. Старый князь не давал повадки своим крепостным и строго с них взыскивал за малейшую провинность.

Самого князя давно уже не было в живых, и владелицей огромных имений и подмосковной усадьбы была его жена, княгиня Анна Дмитриевна Шустова.

При Екатерине II Анна Дмитриевна занимала место первой фрейлины; смолоду она была очень красива; даже под старость красота почти ей не изменила. С кончиной императрицы Екатерины Анна Дмитриевна оставила дворец; с ней также вышел в отставку и муж ее, князь Михаил Иванович, занимавший видный пост при блестящем дворе императрицы.

Император Павел I недолюбливал Шустова и нисколько не сожалел, что князь оставил службу и поселился в своем подмосковном имении, которое называлось Райки.

Княжеское подмосковное имение отличалось красотой местоположения. От главного входа в дом к воротам с каменными львами шла густая липовая аллея; кругом всего двора и сада тянулся каменный высокий забор.

В версте от княжеской усадьбы находилось большое село с каменным пятиглавым храмом; село, как и усадьба, носило название Райки.

Княжеские крестьяне жили хорошо: ни оброком, ни барщиной их не теснили; старый князь не давал воли своим приказчикам и бурмистрам, не дозволял зря обижать своих крепостных Со смертью старого князя управление делами перешло в руки родного брата княгини Анны Дмитриевны, Сергея Дмитриевича, отставного полковника Вихарева, который по выходе в отставку, не имея средств к существованию, «пошел на хлеба» к сестре-княгине.

Полковник жил старым холостяком, имел добрую душу и обладал веселым характером.

Житье крестьян по смерти князя не только не ухудшилось, но даже улучшилось.

По смерти своего мужа княгиня Анна Дмитриевна поселилась безвыездно к Райках, но сама она никуда не выезжала, да и к себе никого не принимала; она всецело посвятила себя воспитанию своих детей – сына Дмитрия и дочери Елены. Первому было десять лет, а второй – восемь; им княгиня и отдала всю свою жизнь.

Когда подрос княжич Дмитрий, мать свезла его в Петербург и отдала в один из корпусов. Он блестяще окончил курс и выпущен был офицером.

Геройски сражался молодой князь в рядах русской армии против Наполеона. Он, как мы знаем, был ранен; для поправления своего здоровья получил продолжительный отпуск, случайно свиделся на дороге с Надеждой Дуровой, освободил ее из заключения и уговорил ехать с собой в имение матери.

Княжна Елена, красивая девушка, очень стройная, несмотря на то что получила домашнее воспитание, была необычайно умна. Она много читала и благодаря этому развила свой ум.

Княгиня не жалела денег на воспитание дочери и кроме гувернанток, француженки и англичанки, пригласила к ней опытных педагогов. Молодая княжна имела добрый характер и весьма ласково обращалась с дворовыми и крестьянами.

Елена пристрастилась к медицинским книгам, упросила мать выписать из Москвы опытного, хорошего врача и стала брать у него уроки медицины.

Анна Дмитриевна, любя дочь, должна была против своей воли на это согласиться. Изучив несколько медицину, Елена стала применять свои познания на практике: она лечила крестьян, сама приготовляла для них лекарства и не брезговала входить в душные крестьянские избы. Как глубоко любили крестьяне свою княжну-благодетельницу! Но не одних своих крестьян лечила Елена – она готова была помочь всякому, и недужные крестьяне из дальних деревень толпами приходили к ней.

Не нравилось это старой княгине. Бывшая фрейлина блестящого двора Екатерины не могла переварить, чтоб ее дочь-красавица возилась с «грязными, грубыми мужиками».

– Послушай, Элен, охота тебе возиться с этими мужиками – они всегда такие неумытые, грязные… фи!