Осиротевшее царство
Первый роман дилогии из эпохи Петра II

Часть первая

I

Стоял апрель 1727 года. Весна в том году началась рано, в воздухе веяло теплом, яркое солнце не сходило с голубого небесного свода.

На улицах мрачного, сырого Петербурга было весело, радостно. К подъезду Зимнего дворца в раззолоченной карете, запряженной четверкой дорогих лошадей, подъехал светлейший князь Александр Данилович Меншиков, фельдмаршал русских войск, «полудержавный властелин», «баловень судьбы счастливой», и гордой, величавой походкой прошел по апартаментам дворца. Находившиеся тут министры, сенаторы и генералы низкими поклонами приветствовали всесильного вельможу, но он едва удостаивал их легким наклонением своей головы.

Рядом с покоем, где находилась больная императрица Екатерина I Алексеевна, Меншикова встретил вице-канцлер Остерман. Этот хитрый вельможа сумел подладиться к Меншикову и выказывал ему свою признательную преданность. Теперь, низко поклонившись Александру Даниловичу, он вкрадчивым голосом проговорил:

– Как вожделенное здравие вашей светлости?

– Как видишь, барон, я здоров и бодр, – ответил ему Меншиков.

– Несказанно радуюсь тому, ваша светлость. А супруга ваша, достоуважаемая Дарья Михайловна, как изволит себя чувствовать?

– Что ей делается, барон?.. А ты лучше скажи, как государыня?

– Ее величество изволила провести ночь в тревожном сне, – тихо и оглядываясь по сторонам, ответил Остерман. – Опять появился бред.

– А с лейб-медиком относительно болезни государыни ты ничего не говорил? Не спрашивал, что за болезнь?

– Спрашивал, ваша светлость, – произнес Остерман и затем осмотрелся кругом, отвел Меншикова в сторону и чуть не шепотом продолжал: – По словам лейб-медика, императрица страдает злокачественной горячкой.

– Горячкой, да еще злокачественной? Ведь от этой болезни умирают, – меняясь в лице, произнес Меншиков.

– Тише, ваша светлость, ради бога, тише!

– Да ведь тут никого нет.

– Ах, ваша светлость, здесь везде есть уши и глаза.

– Я не робок, граф, меня не испугают чужие уши и глаза.

– Вы – верховный вельможа, бояться вам нечего, а я – человек маленький.

– Это ты-то – человек маленький?.. Полно, Андрей Иванович, не глупи… Не пой мне лазаря. Ведь я тебя давно знаю… Я, брат, тебя насквозь вижу. Да ты сам-то ныне видел ли государыню? – меняя разговор, спросил Меншиков.

– Как же, ваша светлость, имел то счастье, – ответил Остерман. – Ее величество изволила сказать мне, что чувствует себя лучше.

– Сегодня, часов в восемь вечера, будь у меня, – сказал Меншиков, направляясь в покой больной императрицы.

А там на роскошном ложе доживала свои дни коронованная императрица великой русской земли, некогда простая мариенбургская полонянка фельдмаршала графа Шереметева Марта Рабе, приемыш пастора Глюка. Государыня лежала с закрытыми глазами; лицо у нее горело; сильный жар, несмотря на все усилия докторов, не оставлял больной.

Рядом с кроватью государыни печально сидела ее любимая камер-фрейлина; глаза молодой девушки были заплаканы. При входе всесильного Меншикова она хотела встать, но тот мановением руки разрешил ей сидеть и тихо спросил:

– Видно, государыня почивает?

– Кажется, ваша светлость.

– Нет… нет… я не сплю, не сплю… Какой сон?.. У меня и ночью нет сна. Кто это пошел? – слабым голосом спросила больная императрица.

– Я… я, ваше величество!

– А… очень рада… сядь ко мне поближе, Александр Данилович. А ты поди, потребуешься – позову, – приказала государыня своей камер-фрейлине и, когда та вышла, указала Меншикову на ее стул: – Садись вот здесь, Александр Данилович. Что, навестить меня пришел?

– Я вам, государыня, здоровья принес.

– Нет, не здоровья мне ждать, а смерти. Я скоро умру.

– Ваша жизнь нужна отечеству, государыня, живите для счастья людей русских, ваших верноподданных.

– Полно, князь… полно!.. одни слова… Кому нужна моя жизнь? Наверно, все ждете, когда я уберусь.

– Что вы говорите, ваше величество! Мы все… вся Русь молим Бога о вашем здравии.

– Хорошо, князь… Спасибо, голубчик! В твою преданность я верю. Но не в том дело… Знаешь ли, князь, какой я видала сон?.. И сон тот правдивый, вещий… Хочешь – расскажу?

– Рад слушать, государыня.

– Расскажу, расскажу… только дай мне немного отдохнуть… Устала я… говорила и устала.

В покое императрицы водворилась тишина. Больная государыня лежала с закрытыми глазами; тяжелые вздохи вырывались из ее высоко подымавшейся груди.

Меншиков, не смея нарушить безмолвие, сидел молча, задумчиво опустив свою властолюбивую голову. Мысли одна за другой туманили его голову.

«Когда не станет государыни, императором будет провозглашен Петр Второй, а я первым стану у его трона. Император – отрок, он не способен управлять таким большим царством, и я стану правителем… Но нужно будет как можно более укрепить свое положение, и для этого есть один путь – породнить государя с моим родом. Кому же и быть, как не мне, самому близкому к трону вельможе, тестем государя? Во что бы то ни стало свою дочь я выдам за Петра и сегодня же испрошу у государыни согласия на это. Я уверен, что согласие последует и дочь моя будет царицею, назло моим завистникам. О, счастливая моя судьба, как ты высоко подняла меня!.. Из простых пирожников я стал всесильным министром… и скоро, скоро стану правителем всего государства… – Меншиков от восторга готов был улыбнуться, но, взглянув на больную императрицу, подумал: – А что, если государыня поправится, выздоровеет? О нет, горячка – болезнь тяжелая, не перенести ей».

Честолюбивые мечты властолюбца были прерваны государыней.

– Князь, ты здесь? – тихо спросила она. – Да? Кажется, я хотела рассказать тебе свой сон, так?

– Так точно, государыня.

– Слушай, князь! Снилось мне, что будто я сижу за столом, окруженная придворными, и ты был тут, Александр Данилович. За столом мы весело разговаривали. Как вдруг появляется тень моего покойного мужа, императора Петра… Как сейчас вижу, на Петре одежда древних римлян. Он ничего не говорит, а только манит меня рукою. Я будто встаю из-за стола и с большой радостью иду за ним. Вышли мы из дворца и оба поднялись на воздух. Летим все выше, выше, как на крыльях, к облакам… И страшно мне, и хорошо. Бросила я свой взор на землю и дочерей своих милых, Анюту и Лизу, увидала. Обе они будто окружены большой толпой народа разных наций. Эти люди спорили, кричали. Мне стало жаль своих дочерей, я хотела спуститься к ним, а сама поднималась все выше, выше. Ну, что скажешь, князь, про мой сон?

– Мало ли что снится, государыня!

– Нет, князь, этот сон вещий! За мною скоро придет мой муж, великий император; я умру, скоро умру, – с волнением проговорила больная императрица.

– Успокойтесь, ваше величество: вам вредно себя тревожить.

– Теперь мне все равно. Ты ко мне, Александр Данилович, по делу – так говори.

– Ваше величество, вы уже изволили позаботиться о наследнике престола?

– Да, да! Я объявляю наследником внука моего покойного мужа, Петра Алексеевича. Его отцу, законному наследнику престола русского, злосчастному царевичу Алексею не судил Бог царствовать, так пусть хоть Петр царствует.

– Но, государыня, царевич молод и не сможет управлять таким большим царством, – тихо, вкрадчиво и вместе с тем почтительно сказал Меншиков.

– А ты-то, князь, на что же? Ты и другие вельможи станете помогать ему. Ты будешь главным правителем.

Тщеславному Меншикову только и нужно было этого; он едва мог скрыть свою радость и притворно-печальным голосом промолвил:

– Тяжелое, непосильное бремя изволите возложить на меня, ваше величество!

– Тебе Бог поможет, князь Александр Данилович!

– На Него, Единого, только и возлагаю все свое упование, всемилостивейшая государыня! – Усердно перекрестившись, Меншиков встал, подошел к двери, приотворил ее немного и, уверившись, что в соседнем зале никого нет, опять плотно притворил дверь, после чего опустился на колени перед больной императрицей и с волнением проговорил: – Довершите, государыня, свое благодеяние и даруйте соизволение на брак царевича Петра с моею дочерью Марией…

– Вот чего ты хочешь, князь? Но ведь этим ты наживешь себе немало врагов и завистников, – задумчиво ответила государыня. – Смотри, князь! Злоба да зависть многое могут сделать. Ты все стремишься к величию… тебе всего мало… Смотри, князь, не рухни!.. По дружбе и расположению говорю тебе это!..

– Бог даст, минует меня такая тяжелая участь! Ведь если вы, ваше величество, своим царским словом освятите этот брак, то перед ним должны будут замолкнуть все голоса зависти и недоброжелательства. Ведь царское слово – закон. Да и его высочество наследник-цесаревич найдет во мне и преданнейшего слугу, и поистине родного отца. Ведь он будет моим зятем, названым сыном.

– Давай Бог, давай Бог!.. Если так, то я согласна на этот брак цесаревича. Храни его, Александр Данилович, и будь ему верным помощником в делах правления!

Меншиков, опустившись на колени, горячо поцеловал руку монархини, а она, утомленная этой беседой, откинулась на подушку и смежила глаза в полудремоте.

Счастливым и довольным вернулся князь Меншиков в свой дом-дворец, находившийся на Васильевском острове.

– Ну, княгинюшка, радуйся и веселись, – весело сказал он своей жене, доброй и правдивой Дарье Михайловне.

Муж и жена представляли прямую противоположность: Меншиков был спесив, заносчив, крутого нрава человек, всю свою жизнь стремившийся к тщеславию и почестям, а его жена отличалась безмерною добротою и сердечностью и полным отсутствием гордости и тщеславия. Она была защитницей и заступницей тех, на которых обрушивался гнев ее властного мужа, и многих вызволяла из беды.

– Скажи, князь, чему радоваться? – с улыбкою спросила она теперь мужа.

– А тому, что скоро ты будешь царской тещей.

– Что? Что ты сказал? – меняясь в лице, воскликнула княгиня.

– Говорю, что ты будешь тещей государя. Государыня дала свое согласие на брак царевича Петра с нашей Марией.

– Царевича Петра, ты говоришь? Да разве государыня объявила его своим наследником?

– Да, да… Государыня сильно больна, безнадежна, и я с Остерманом и другими так устроил, что императрица объявила наследником престола великого князя Петра Алексеевича.

– Что же, это хорошо: царевич Петр – законный наследник; ему и подобает царем быть. Только вот что я скажу тебе, князь: в браке царевича Петра с нашей дочерью я не вижу никакого счастья.

– Как так?

– Да так: у тебя, Александр Данилович, и так врагов немало, а тогда будет еще более. Да и не пара наша Маша царевичу, не пара: и характером они не схожи, и возрастом различны: ведь царевич-то – еще отрок, а наша Маша – чуть не невеста на выданье!

– Не пара? Да ты с ума сошла! – крикнул на жену Меншиков.

– От твоих затей, князь, того и жди, что с ума сойдешь. Ох, Александр Данилыч, погубишь ты себя и нас, неповинных, погубишь! Остановись, князь, остановись!.. И то ты далеко зашел… смотри не оступись. Если себя не жалеешь, то хоть детей-то пожалей! За них я скорблю. Деток наших неповинных не губи, земно о том прошу тебя, князинька! – И, горько плача, Дарья Михайловна опустилась на колена перед своим непреклонным мужем.

– Не прекословь мне, Дарья! Ты знаешь мой нрав. Дело решено, и чего я захочу, то и будет; пятиться назад я не горазд… напролом вперед иду, – грозно проговорил Меншиков и вышел из горницы.

II

Но кто же был этот Меншиков, откуда он взялся? Как он попал в любимцы Петра Великого, умевшего выбирать людей?

Этот «полудержавный властелин» и баловень счастья, «дитя моего сердца», как называл его великий Петр, был родом из крестьян; по одним сказаниям, он – русский, православный, пришлец из Литвы, где будто жил его отец, по другим источникам – уроженец Волги.

По общему мнению, составившемуся еще при жизни Меншикова, он происходил из простолюдинов, и в этом отношении составлял в ряду государственных русских лиц замечательное исключение, олицетворявшее стремление Петра создать новых деятелей, не связанных с общественными преданиями старой Руси.

Родился Меншиков в царствование царя Алексея Михайловича, в 1674 году. Его отец был бедным простолюдином. Когда Александр подрос, отец отдал его к одному московскому пирожнику, и Алексашка, как в то время называли Меншикова, стал с лотком разгуливать по Москве златоглавой и выкрикивать: «Пироги хороши, горячи, с пылу с жару – денежку за пару!» Алексашка был шустрый мальчишка, большой балагур, говорил с прибаутками, выкидывал остроумные шутки и этим приобрел себе много покупателей. Не так вкусны были его пироги, как веселы и остры его прибаутки и балагурство. Как-то раз ему пришлось идти мимо дома иностранца Лефорта, в то время уже близко стоявшего к будущему великому преобразователю России, знакомившего Петра Алексеевича с бытом и военным устройством Запада. Алексашка не пожалел своего горла и стал громко выкрикивать свои прибаутки. Лефорт сидел у окна; забавник мальчишка заинтересовал его; он позвал его к себе в комнату и спросил:

– Ты с пирогами?

– С пирогами, ваша милость. С пылу с жару – денежку за пару! – бойко ответил мальчишка.

– А что ты возьмешь за весь лоток с пирогами? – улыбаясь, спросил Лефорт.

– Пироги продажные, а лоток не продажный.

– Нет, ты продай мне лоток с пирогами.

– Вы, господин, пироги купите, а лоток зачем вам?

– Нужен, если покупаю.

– Не продажный; продай вам лоток, вы, пожалуй, сами пойдете пирогами торговать, а от этого будет и хозяину моему убыток, да и мне не барыш, – не моргнув глазом, проговорил Алексашка.

Лефорт расхохотался:

– Ты, мальчишка, мне понравился. Как тебя звать?

– Поп крестил, Алексашкой назвал.

– Хочешь у меня служить, Алексашка?

– Отчего не служить? Можно! А пирогами кормить меня будешь?

– Буду, буду, тебе хорошо будет у меня жить.

– Вот я от хозяина отойду и к тебе, господин ласковый, приду.

– Приходи, приходи.

Лефорт щедро заплатил Меншикову за пироги.

С большой неохотой отпустил пирожник Алексашку, так как с его уходом у него прерывался хороший доход.

Алексашка стал слугой Лефорта; на нем появился камзол французского покроя, или ливрея; он своей сметливостью и верной службой приобрел любовь и доверие Лефорта, который был очень доволен балагурством своего слуги-мальчика.

Раз царь Петр увидал у Лефорта Алексашку; смелые и бойкие ответы последнего понравились государю, и он взял его к себе. Алексашка некоторое время был у царя простым лакеем. Однако Петр I умел отличать людей; он полюбил Меншикова и записал его рядовым в число своих потешных, не посмотрев на то, что Меншиков был простолюдином, а в потешном полку молодые солдаты почти все были из дворянского сословия.

«Это был первый шаг к возвышению Меншикова, – пишет Костомаров, – но важно было для него то, что, считаясь «потешным», Меншиков несколько лет продолжал исполнять близ царской особы должность камердинера. Петр, ложась спать, клал его у своих ног на полу. Тогда чрезвычайная понятливость, любознательность и большая исполнительность Меншикова расположили к нему царя».

Меншиков умел угождать царю и старался предупреждать его приказания; вспыльчивый нрав Петра нередко отражался на Меншикове, но он безропотно и покорно переносил и брань и побои.

Петр все более и более привязывался к своему любимцу, и тот начал пользоваться известным значением; к нему стали прибегать с ходатайством, просили его заступничества перед государем. Разумеется, просители приходили к царскому любимцу не с пустыми руками.

Во время войны с турками Меншиков за азовский поход получил офицерский чин, хотя в этой войне он ничем не отличился; он был хитрый, тонкий человек, – все, что нравилось царю, нравилось и Меншикову, и потому он вполне разделял мысль Петра преобразовать, пересоздать Русь, все поставить по иностранному образцу; он был врагом старины и благоговел перед державным преобразователем. Все те, которые придерживались старины, ненавидели Меншикова; но что значила для него их ненависть? «Любил бы да жаловал царь».

Следующий случай еще более помог возвыситься Меншикову. У молодого царя было много тайных врагов; они составили заговор и готовили «гибель государю». Меншиков открыл заговор, и преступники были схвачены. Теперь Петр стал смотреть на своего любимца как на избавителя.

Во время первого путешествия царя Петра за границу Меншиков был с ним неразлучен и в угоду царю сам работал топором на саардамской верфи. Он выказал большие способности к кораблестроению и другим ремеслам, хорошо выучился немецкому и голландскому языкам и во всем старался угодить государю. «Везде и во всем он нравился своему властелину, разделял с ним и трудные работы по кораблестроению, и веселые попойки». По приезде из-за границы началась расправа со стрельцами, а там Петр занялся пересозданием России: началось бритье бород, русский кафтан был заменен немецким камзолом.

Первая супруга царя, Евдокия, приверженица старины, ненавидевшая Меншикова, была отправлена в монастырь, и после этого одним сильным врагом у него стало меньше. Меншиков, когда-то уличный мальчишка, продавец-пирожник, теперь уже был генерал-майором и командовал драгунским полком.

В 1700 году он женился на умной боярышне Дарье Михайловне Арсеньевой.

Началась война со шведами, и после счастливого взятия крепости Шлиссельбург Александр Данилович Меншиков был поставлен губернатором взятого у шведов края. За покорение крепости Ниеншанц Меншиков был пожалован орденом св. Андрея Первозванного.

«Во все царствование Петра Меншиков был главнейшим исполнителем задушевных замыслов Петра по строению и заселению Петербурга. Новая столица обязана своим созданием столько же творческой мысли государя, сколько деятельности, сметливости и умению Меншикова», – говорит историк.

После нескольких удачных побед над шведами, в которых Меншиков, как командир, принимал большое участие, он был возведен в генерал-фельдмаршалы.

Однако он не чужд был и злоупотреблений, пользуясь доверием государя, наживал большие деньги, и не раз за это Петр бил палкою и налагал на него огромные штрафы деньгами, например штраф в сто тысяч червонцев. Меншиков волей-неволей уплатил этот штраф, так как государь строго преследовал казнокрадов. Однако это не отучило Меншикова от любостяжания, и он продолжал, где только можно было, изыскивать способы для увеличения своего богатства, а вместе с тем все более и более укреплял свою власть и могущество. Путь к этому особенно широко открылся для него с момента кончины Петра Великого.

Странна судьба благодетеля Меншикова, императора Петра Великого. Всю свою жизнь посвятил он переустройству России; увлекшись западными новшествами, он бесстрашно ломал устои России, предпринял реформы всего ее быта, но не докончил, не укрепил всего начатого – у царя-работника не хватило времени на это, так как смерть пресекла его жизнь 28 января 1725 года. Умирая, он не успел распорядиться назначением наследника, а между тем это было крайне нужно.

Как известно, Петр Великий был женат дважды: в первый раз он семнадцатилетним юношей, по настоянию матери, женился в 1689 году на Евдокии Федоровне Лопухиной, и от этого брака у него родился сын Алексей. Но царь, не видя в этой женщине поддержки своим реформаторским начинаниям и не любя ее, уже через год стал искать привязанности на стороне, а в 1698 году царица Евдокия была пострижена и заточена в Суздальском монастыре. Петр I всецело отдался государственным делам, а его младенец-сын находился сперва на попечении своей бабки Натальи Кирилловны, а по смерти ее – у тетки Натальи Алексеевны. Мальчик был окружен лицами, преданными старому укладу жизни своей родины, и получал плохое образование. Правда, к нему были приставлены друг за другом два иностранца, но толку от этого было мало. Наконец, он был отправлен для усовершенствования образования за границу, и тут ему нашли невесту – принцессу Шарлотту Вольфенбюттельскую; с нею он, по настоянию отца, сочетался браком 14 октября 1711 года, причем она осталась лютеранкой.