Иными словами, в представленной здесь схеме исторические «капитализм» и «социализм» – это не разные формации, а две разновидности политико-правовых оформлений производственных отношений в рамках одной и той же общественной формации. Сама формация, основанная на труде и капитале, исторически подразумевала два способа организации социальных отношений, условно буржуазный и условно социалистический, которые не могли полностью исключать друг друга. Здесь стоит обратить внимание на то, что социализм (как идея) всегда был эгалитарным «отражением» капитализма, его как бы «моральным», «человечным» отрицанием, но отнюдь не преодолением (снятием). Поэтому не стоит это «недоотрицание» путать с теми процессами, которые приведут к становлению новой общественной формации. Ротация данных политико-правовых «оформлений» производственных отношений не меняет сути преобладающего способа экономической деятельности, а потому ключевые противоречия обществ на данной стадии развития остаются в силе. Иными словами, капитализм и социализм в своих исторически известных формах не являются двумя разными общественными формациями, ибо основаны на одинаковом – трудовом – преобладающем источнике потребительных ценностей⁸⁶.

Творчество. Роль творчества в качестве источника потребительных ценностей еще не стала главной. Однако тенденция очевидна: постепенно труд утратит свое центральное место. При этом творчество, как преобладающий источник потребительных ценностей, приведет к формированию новых общественных отношений⁸⁷. Роль привычной классовой принадлежности и идентичности постепенно потеряет свою значимость (буржуазно-классовая стратификация сохранится еще на долгое время, но будет все больше обусловливаться факторами, зависящими от творческих способностей отдельных индивидуумов: обладание/не обладание востребованными в «креативной» и высокотехнологичной экономике навыками и способностями и т. п.).

NB! О чем-то подобном уже сравнительно давно писали Д. Белл и другие сторонники идеи постиндустриального общества. Белл, в частности, утверждал, что исторические капитализм и социализм принадлежат единой стадии исторического развития (индустриальное общество⁸⁸). По сути, понятия «посткапитализм» и «постиндустриальное общество» у него синонимичны. Белл критиковал марксистскую идею пролетариата как субъекта перехода к посткапиталистическому обществу и отмечал, что такой переход осуществляется постепенно уже в рамках индустриального общества путем складывания нового «господствующего класса» – прослойки ученых и технических специалистов: «…сегодня, хотя собственность и остается важным базовым принципом, еще одним иногда конкурирующим с ней принципом становится техническое мастерство, доступ к которому обеспечивается образованием»⁸⁹. Соответственно рано или поздно наступит время, когда этот новый, меритократический класс станет господствующим, а производство знания вытеснит по своей значимости производство материальных благ: «Основной класс в нарождающемся обществе – это прежде всего класс профессионалов, владеющий знаниями, а не собственностью»⁹⁰. Думается, главная проблема теории Белла заключается в том, что он не видел разницы между трудом и творчеством. В его время говорить о какой-либо очевидной тенденции утверждения именно творчества как основного источника потребительных ценностей не приходилось. Технические специалисты, представители сферы услуг и т. п. являли собой лишь новое поколение наемных работников (конечно, творческий компонент труда подрос, но не стал преобладающим), а потому они легко встраивались в саму систему трудовых производственных отношений. Творческий способ экономической деятельности преобладает лишь при крайне высокой степени автоматизации труда, в рамках которого даже труд профессионалов, технических специалистов подвергается ускоряющемуся технологическому замещению, что уже сегодня, как показывают эксперты, не выглядит фантастической идеей⁹¹.

Итак, творчество приходит на смену труду. При этом, как уже было указано выше, в контексте настоящего исследования целесообразно разделять понятия «труд» и «творчество». Труд – повторюсь – это совокупность материальных (физических) операций по преобразованию того или иного предмета, которые можно алгоритмизировать. Труд, ввиду его «материально-телесной» основы, поддается формализации, он научно измерим и, как правило, предполагает ожидаемый результат (можно взять отдельного человека, за пару месяцев обучить его работать на станке, и он будет приносить точно измеримую пользу при фиксированном рабочем времени). Творчество же (см. определение выше) по самой своей сущности «скрыто» (находится в области таинственного, внутреннего), непредсказуемо, является результатом стечения обстоятельств, неповторимой судьбы творца, погруженного непосредственно в культурно-историческую и технологическую среду. Соответственно, творчество не способно порождать прибавочную стоимость, ибо его вообще невозможно измерять количественно. Результаты творческой деятельности можно только «присваивать», ограничивая к ним доступ (извлекая «интеллектуальную ренту»), но по мере роста коммуникационных возможностей такие ограничения работают все хуже и все сильнее вступают в противоречие с дальнейшим развитием производительных сил. Творчество – это, наконец, процесс созидания, скорее даже «рождения», новых, нематериальных благ: идей, решений, технологий, теорий, произведений искусства и т. п. Все это оказывается не чем-то легко присваиваемым, а, так сказать, летучим, легко обобществляемым, становящимся общественным достоянием. Творчество плохо совместимо с регламентациями, нормативами, рациональными расчетами, узкими бюрократическими рамками дозволенного, рекомендуемого и т. п.; это всегда выход за пределы устоявшегося.

Тем не менее, как я далее попытаюсь показать, историческим типом производственных отношений зарождающейся посткапиталистической формации является вовсе не свободное совместное творчество (якобы ведущее к коммунизму). Начать стоит с того, что в творческой деятельности велико значение удачи, случая. И это отнюдь не усиливает, как принято считать⁹², а ослабляет экономическое значение (роль) отдельных, «среднестатистических» индивидуумов (их способность к ультимативному политическому действию), так как инвестиции в их личностное развитие перестают давать гарантированный результат: можно дать огромные деньги (или материальные ресурсы) человеку или группе лиц, но совершенно не факт, что они благодаря этим деньгам создадут литературный шедевр, полезное инженерное решение или гениальную научную теорию. Возникает потенциальная ситуация тотального «обесценивания»⁹³ сущностных сил множества людей, низведения их до статуса «лишних» (о таких тенденциях говорят уже сегодня⁹⁴).

NB ! Это, к слову, и является тем, что принципиально отличает представленный здесь подход к выделению общественных формаций от внешне очень похожего на него подхода В. Л. Иноземцева, для которого переход от одной преобладающей формы экономической деятельности (труд) к другой (творчество) является свидетельством постепенного формирования того, что он (вслед за Марксом) называет «постэкономической формацией». Здесь вопросы вызывает не только сам термин «постэкономическая» (смотря что понимать под экономикой, производством и т. п.), но и акцент на форме деятельности, которая мало что говорит о самой роли отдельных людей в системе производственных отношений. Оттого и идеализм работ В. Л. Иноземцева тех времен, когда он пишет, что переход от частной (private) к «личной» (personal) собственности есть свидетельство посткапиталистической трансформации, от которой выигрывают творческие деятели (якобы более свободные, сами себе хозяева и т. п.)⁹⁵. В те времена еще не говорили о прекариате или гиг-экономике, и сегодня рассуждения Иноземцева можно признать наивными, ибо, как оказалось, отдельные люди имеют меньше власти и контроля над своими же творческими способностями (я, скажем, имею почти абсолютную власть над мышцами своего тела, но не над своим творческим талантом, реализация которого зависит от огромного множества факторов). Творчество не есть черта автономного субъекта. Это совокупность общественных и ментальных процессов, которые подчиняются контролю субъекта лишь в малой части. Акцент на источниках потребительных ценностей, таким образом, позволяет смотреть на них и как на непосредственный момент производительной деятельности субъекта, и как на нечто от этого субъекта автономное, логике чего субъект должен подчиняться и то, что ограничивает его возможности (скажем, природная стихия как то, что находится вне власти крестьян добуржуазной эпохи), а потому оценить способность субъектов деятельности контролировать те или иные производственные процессы, добиваться большей или меньшей автономии, занимать то или иное место в общественной иерархии.

Более того, необходимо учитывать, что в результате творческой деятельности создаются не только изобильные нематериальные блага. Творческая деятельность неразрывно связана с появлением (а также целенаправленным производством – см. ниже) ярких личностей, завладевающих очень важным дефицитным ресурсом – вниманием. Как будет показано далее (см. Раздел II), посткапиталистические производственные отношения характеризует не творчество как таковое (как самоцель), а производство личности, понимаемое как совокупность целенаправленных практик возвышения в творческой конкурентной борьбе за внимание и популярность. Уже сегодня постепенно возникают основания для новой антагонистической социальной стратификации: общество начинает делиться на массу потребителей результатов творческой деятельности (имперсоналиат) и небольшую прослойку популярных творческих деятелей – «захватчиков дискурса» (персоналиат)⁹⁶. Поэтому общественную формацию, в рамках которой творчество является основным источником потребительных ценностей, резонно обозначить как персоналистическую (лат. pеrsōnа – личность).

Тем не менее рост материальных возможностей и увеличение доли общедоступных благ (производство «с нулевыми предельными издержками»⁹⁷ и т. п.) вполне может привести к обострению антагонистической борьбы получивших некоторую «экзистенциальную подушку безопасности» «низов» против «верхов» за превращение личностного развития каждого человека в дело всего общества (как самоцель – без расчета на непосредственную точечную отдачу «здесь и сейчас»). В перспективе, таким образом, не только тяжелый этап межформационной социальной революции, но и сложные поиски оптимальной политико-правовой конфигурации посткапиталистического общества (см. Раздел III).

***

Сторонники теории общественных формаций так и не пришли к консенсусу относительно главного критерия, который должен лежать в основе выделения общественных формаций. Уже постепенно освобождавшаяся от идеологического диктата научная дискуссия прервалась реставрацией капитализма и своеобразной «идеологической контрреформацией», когда само материалистическое понимание истории оказалось вытесненным цивилизационным подходом. При этом разрешение затруднительной ситуации, казалось бы, уже назревало: 80-е годы породили довольно продуктивную дискуссию о необходимости пересмотра привычной «пятичленки». Впрочем, небольшие дополнения и уточнения, критический взгляд на такой критерий выделения общественных формаций, как преобладающая форма собственности, привели к тому, что в центре внимания оказалась не менее проблематичная категория «исторические типы техники». Эти типы, конечно, можно выделять, но дискурс о технике и технологиях неизбежно приводит к необходимости сочетать количественные и качественные их признаки. В итоге мы либо сталкиваемся с бесконечным разнообразием этих типов, либо имеем дело с количественными показателями вроде экономической производительности, чем постоянно и пользовались идеологи, связывая коммунизм с неким (правда, постоянно отодвигаемым в далекое светлое будущее) порождающим изобилие уровнем научно-технического развития.

Но все это не означает, что теория общественных формаций в корне несостоятельна. Сегодня, принимая к сведению новые открывающиеся тенденции общественного развития, мы можем попытаться переосмыслить ключевые принципы выделения общественных формаций. Их следует выделять, опираясь на критерий преобладающих источников потребительных ценностей (природа, контролируемые природные процессы, труд, творчество). Соответственно ревизии подвергаются и границы общественных формаций. Новая оптика позволяет увидеть, что исторические социализм и капитализм основаны на одном преобладающем источнике потребительных ценностей (труд), а потому их объединяют схожие противоречия, общие сущностные черты (конкуренция, эксплуатация труда, отчуждение и т. п.). Разница заключается лишь в политико-правовом оформлении отношений эксплуатации (государство как совокупный собственник/капиталист в СССР). Поэтому нужно говорить не только о единой сословно-классовой общественной формации, которая включает в себя выделяемые ранее «азиатские», рабовладельческие и феодальные общества, но и о единой капиталистической формации (включающей в себя все исторические формы «социализма» и «капитализма»). Следующей же, персоналистической общественной формации соответствует творчество как основной источник потребительных ценностей. Именно на узловых проблемах творчества в качестве ключевого источника потребительных ценностей необходимо сконцентрировать усилия, чтобы разглядеть черты грядущей общественной формации. Она, думается, будет иметь свою внутреннюю логику, свои собственные противоречия, а стало быть, имманентные ей категории не следует смешивать с категориями постепенно уходящей в прошлое капиталистической эпохи. Однако перед этим необходимо уточнить, как происходят социальные революции.