– М-м, это интересно. Я слышал, конечно, про что-то такое. А если человек попытался бежать и его поймали, что ему будет?

– Ну вы прямо как будто собираетесь бежать. Немного не ожидал от вас. Если человек пытался бежать, его задержали и вернули в место заключения, то ему ничего не будет. Стремление к свободе признано нашим законодательством естественным стремлением человека. Это не наказывается. Срок не добавляется.

– Какая-то неожиданная гуманность.

– У вас просто есть предубеждение. Новая система гуманна. Ладно. Давайте я вам ваш номер покажу.

Серёжа и бодрый человек некоторое время идут по коридорам, потом оказываются в уютном коридоре гостиничного типа, с многочисленными дверями. Бодрый человек сверяется с электронным ключом, открывает дверь.

– Ну вот, вэлкам. Ваш номер.

Нормальный гостиничный номер. Широкая кровать, рабочий стол, много розеток, санузел с удобной душевой кабиной.

– Вот, будете здесь жить. Посмотрите, всё устраивает? Жалобы есть? Пожелания, может, какие-то?

– Да нет, нормально всё вроде. А тут можно с компьютером?

– Да, конечно. Мы выделяем каждому заключённому персональный компьютер с безлимитным интернетом, но, если хотите, можете со своим компьютером прийти. Всё можно, всё. И можете как угодно общаться.

– Прямо вот никаких ограничений нет? Фейсбук, инстаграм, ВКонтакте, ютьюб?

– Да, пожалуйста, пользуйтесь любыми сетями, любыми сервисами. По телефону можно звонить куда и кому угодно. Никаких ограничений. Я же говорю, мы стараемся по возможности гуманизировать процесс.

– Гуманно. Надо же.

– Да, Сергей Петрович, гуманно. Мы стараемся. Ну, наверное, можно считать нашу экскурсию оконченной. Приходите… покажите мне ваш буклет… да… приходите, заселяйтесь, будем с вами тут жить. Да не бойтесь, это не так страшно, как вы думаете. Приободритесь! Вот сюда, пожалуйста, вот сюда. Давайте, до свидания. Как сейчас говорят, хорошего дня.

Эпизод 14

Серёжа, не очень трезвый, но в целом в нормальном состоянии, приходит в свою пока ещё квартиру. Серёжа не очень ловко снимает с себя обувь, это сопровождается грохотом. Серёжа снимает с себя верхнюю одежду. Серёжа входит на кухню. На кухне сидит его (пока ещё) жена Света с ноутбуком.

– Ну как? Как тюрьма? Посмотрел, ознакомился?

– Ну, так. Нормально, в принципе. А ты что имеешь в виду? Какой-то тон у тебя… Такой.

– Да нет, ну мне же, как простому обывателю, далёкому от смертной казни и от всего этого, интересно же, как там всё у вас, больших серьёзных личностей, происходит.

– Издеваешься. Ну давай. А меня ведь скоро расстреляют.

– Да нет. Ты извини. Ну, я просто хотела спросить. Как там оно у них всё?

– Ты так говоришь, как будто меня уже нет, как будто я уже расчеловечился.

Света вдруг протягивает руку, гладит по лицу Серёжу. Встаёт, подходит к нему, целует в губы.

– Зря ты изменил мне. Ты хороший парень, но всё как-то изменилось, не могу ничего с этим поделать. Как-то всё обрушилось. Извини. И с этой твоей смертной казнью… Какая-то страшная нелепость… Я теперь ничего не могу с этим сделать. Хочу помочь тебе, и не могу. Хочу спасти тебя, и не могу. Знаешь, есть такое стихотворение. «Встретить хочу тебя, и не могу. Потому что обман – это не шуточки на лугу».

– Да, знаю. Анна Логвинова. Хорошее стихотворение.

– Да, точно. Вот как-то так. Ты меня прости.

– Мне ещё несколько дней нужно будет у тебя перекантоваться.

– Да, давай, конечно, без проблем.

– Спасибо.

– Ну вот там давай располагайся.

– Света.

– Да.

– А может быть, мы…

– Нет, Серёжа, давай всё же нет.

– Ладно.

Эпизод 15

Серёжа приходит на смотровую площадку на Воробьёвых горах. Стоит, оглядывается, смотрит на туристов/смотрящих. Ходит туда-сюда. Наконец к нему подходит красивая девушка. Это та девушка, которая присутствовала на судебном заседании.

– Здравствуйте, Сергей Петрович, – произносит девушка.

– Здравствуйте, Илона. Я немного удивлён вашим этим фактически вызовом.

– Сергей Петрович. Я… Я не знаю, как вам сказать. Я ещё в суде сказала, что не виню вас. Я в суде сказала, что всё было… мне очень мерзко произносить эти слова, но… по взаимному согласию. Как-то мерзко звучит. Мне мерзко писать и говорить это, как будто это могло быть без моего согласия. Этого не могло быть в принципе. И для меня было оскорбительно, что люди обсуждали эту ситуацию, как будто она могла состояться без моего согласия, вот это самое мерзкое, думаю, вы понимаете.

– Да, Илона, это я понимаю.

– Ну хорошо.

– Ну вот и славно. Давайте посмотрим на величественный пейзаж Москвы, а потом меня через какое-то время расстреляют.

– Да, давайте посмотрим. Зря говорят, что Москва некрасивая.

– Конечно, зря. Москва – это ЛГЗ.

– Что такое ЛГЗ?

– Это лучший город Земли. Была такая советская песня.

– Ну, я соглашусь. Может, ещё Питер?

– Да вы ничего не понимаете в городах. Ну какой Питер? А впрочем, да, и Питер.

– А Киев?

– Да, вечный город Руси. Я его когда-то любил. Но с некоторых времён перестал. Хотя красивый, конечно.

– Ну вот.

– Да.

– Сергей Петрович.

– Да.

– Я хотела сказать.

– Да, говорите, конечно. Если хотели.

– Сергей Петрович, я люблю вас. Я не хотела, чтобы это всё так вот получилось.

– Да, я понимаю. Смотрите, а ведь они сейчас нас тоже контролируют.

– Да, Сергей Петрович. Я… не знаю… вы меня простите или нет…

– Ну что вы. Я вас прощаю. Не парьтесь так сильно об этом. Вам-то что? Вы себя ведёте очень благородно для жертвы.

– Сергей Петрович, ну какой жертвы.

– Ну как. Моей жертвы. Но, знаете… думаю, нам надо уже как-то прекращать. Я вам очень благодарен. Вы хорошая девушка, умная. Надеюсь, у вас всё будет хорошо. А у меня всё будет плохо. Меня скоро расстреляют. Но это не вы виноваты. Это так сложились обстоятельства. Ну и ладно.

– Сергей Петрович, да, я понимаю. Простите, хотела у вас спросить. Сергей Петрович, вы меня любите?

– Илона… трудно ответить на ваш вопрос. Если бы мне предстояла долгая счастливая жизнь, я бы что-то придумал, что-то ответил на ваш сложный вопрос. Но поскольку я скоро буду казнён, буду расстрелян из пулемёта, знаете, это не совсем обычно – быть расстрелянным из пулемёта, то я скажу – трудно сказать, Илона, трудно сказать. Вот мне трудно будет жить и умереть и жить после смерти с таким ответом, и вы тоже живите с таким вот неопределённым ответом – трудно сказать.

– Сергей Петрович…

– Да, Илона. Давайте обнимемся. Вы хорошая девушка.

– Сергей Петрович… Сергей Петрович… я…

– Да, Илона, да, спасибо, пока, пока.

Эпизод 16

Серёжа и Света смотрят ночью фильм «Бангкок Хилтон». Действие доходит до расстрела девушки-наркодилерши. Её ставят и привязывают к столбу. Перед ней стоит противотанковый пулемёт. Пулемёт наводят на привязанную жертву, фиксируют. Между ней и пулемётом устанавливают бумажный экран, чтобы жертва не видела, как в её сторону вылетают пули из пулемёта. Гуманность. Хотя она бы и так ничего не заметила, какая разница. Это ведь доли секунды. Но всё равно – гуманность, гуманность. У пулемёта есть оператор, человек, который приводит пулемёт в действие, фактически палач. Какой-то тайский парень. Наверное, служащий тюрьмы, получает повышенную зарплату. Там ещё есть какой-то высокий чин, генерал или ещё кто-то в этом роде. Он распорядитель казни. Генерал, или кто он там, делает жест рукой, тайский парень-палач тоже делает жест рукой, двигает какую-то штуку вперёд, и пулемёт стреляет, и нам, кинозрителям, показывают, как бумажный экран, отделяющий пулемёт от девушки, разрывается в клочья.

Девушка, наверное, тоже разрывается в клочья. Ну так, по логике.

Света и Серёжа обсуждают фильм и конкретно эту сцену. Света говорит:

– Да, пиздец.

– Типа, да.

– У них там, в Таиланде. Это вообще. Дикая страна.

– Типа, да. Но у нас, видишь, тоже.

– Да. Мы тоже дикая страна.

– Прикинь, меня тоже так.

– Серёжа.

– Меня тоже так расстреляют.

– Серёжа. Ну да. Но не совсем так.

– Да, есть отличия. Без бумажного экрана.

– И не в лицо, а в спину.

– Да, действительно. Света, умеешь ты подбодрить.

– И у тебя будет ещё неизвестность.

– Да.

– Ну вот.

– Будем ещё смотреть?

– Как хочешь. Знаешь, чем закончилось?

– Там эта австралийская девушка вроде выбирается из всех невзгод.

– Да, этой суке ничего не делается. Её спасают эти героические англосаксы. Эти, блядь, пидорасы без страха и упрёка. Ну а как ещё. Как же ещё может быть.

– Да ладно, нормальные вроде ребята.

– Давай что-нибудь другое посмотрим.

– Да, давай.

Эпизод 17

Серёжа прощается с Москвой, которую он очень любит, как всякий коренной москвич. Серёжа не придумывает ничего лучшего, чем начать прощание с Москвой с прихода на Красную площадь. Он приезжает на станцию метро «Площадь Революции» и приходит на Красную площадь, как дурак. Стоит, как идиот, на Красной площади, смотрит на всё вот это. Серёжа долго стоит на Красной площади и смотрит на неё, на сооружения, которые её окружают, – Кремлёвскую стену, Мавзолей, храм Василия Блаженного, ГУМ, Казанский собор, Исторический музей. Натурально, как дурак, как идиот, вращается вокруг своей оси, поворачивается, смотрит вокруг. Потом перестаёт вращаться и просто неподвижно смотрит на Спасскую башню. Это и правда самый красивый объект Красной площади. Серёжа смотрит, смотрит. Смотрит пристально. В какой-то момент Серёже начинает казаться, что вся площадь становится красной. Всё становится красным – и брусчатка, и собор Василия Блаженного, и люди на площади, на Красной площади, которая стала полностью красной. Серёжа смотрит на всё это, и ему, кажется, становится нехорошо. К Серёже моментально подходит полицейский. Здравствуйте, старший лейтенант Лебеденко, как вы себя чувствуете? Врача не нужно? Нормально, да? Правда нормально? Ну смотрите. Давайте тогда идите вон туда, вон, видите, на Ильинке, есть скамеечки, вот идите туда, посидите. Если помощь нужна будет, обращайтесь.

Серёжа плетётся на Ильинку, садится на скамейку. С Серёжей ничего не происходит. Серёже уже хорошо. Да и плохо ему не было. Серёжа осторожненько перебирается через Красную площадь к другому её концу, то есть, получается, к Манежной площади. Переходит через длинный подземный переход к началу Тверской улицы. Выходит на поверхность, идёт вдоль Тверской улицы. Серёжа отмечает про себя полную отшибленность чувств. Он ничего не чувствует. Ему как бы всё равно. А раньше ведь он чувствовал. Серёжа очень быстро понимает, что всё дело в его жизненных обстоятельствах, в предстоящей ему смертной казни. Тут получается интересная и странная мысленная конструкция: Серёжа хотел прогуляться по Москве и в то же время не помнить о смертной казни. Как оказалось, это невозможно. Так не получится. Это не работает. Человечество в этом смысле то ли обманывалось, то ли просто хотело дополнительно поглумиться над приговорёнными. Ну вот эта, знаете, старая английская традиция – типа, человека ведут на казнь и позволяют ему заходить в попутные кабаки и выпивать в каждом по рюмке. Но это так себе милость. Это, по сути дела, дополнительный способ помучить человека.

Серёжа стоит на Пушкинской площади и беспомощно озирается. Он понимает, что он сейчас в последний раз видит всё вот это. Дом с магазином «Армения», дом с «Галереей Актёр» (её, кажется, уже нет – или есть), памятник Пушкину, здание «Известий», здание Английского клуба вдали, начало Тверского бульвара. Серёжа не знает, что ему надо делать и чувствовать в этой ситуации и в этом месте. Он долго стоит, молчит, смотрит. Он вдруг думает и осознаёт приход мысли: всё же главное место в Москве – это вот здесь, на Пушкинской площади. Там, на Красной, – главное сакральное место, а просто главное место, место, вокруг которого вращается вся жизнь, – это вот здесь, это Пушкинская площадь, Пушка, как когда-то говорили, но сейчас давно уже не говорят. Ну, может быть, есть ещё пара мест – Новокузнецкая, Чистые пруды. Там тоже жизнь ощутимо завихряется. Серёжа думает: может быть, сейчас поехать туда или пойти (ведь рядом).

Серёжа представляет себе, как он тупо стоит на площади рядом с метро «Тургеневская» и смотрит на бывшее здание ВХУТЕМАСа и на нынешнее здание театра Et Cetera, и ему становится не очень хорошо, и он решает не посещать напоследок самые оживлённые места Москвы.

Хотя… Есть некоторый смысл в том, чтобы дойти или доехать до Чистых прудов. Лучше дойти. Серёжа идёт по бульварам. Лето, хорошая погода, и на бульварах хорошо. Как же хорошо на московских бульварах, думает Серёжа. Какое же это хорошее место. В этом месте мысль Серёжи тупеет, упирается в тупик. Возможно, это связано с общей тупиковостью его жизни, с тем, что он больше никогда не сможет посетить эти благословенные места. Да, он ловит себя на некоторой тупости, тупиковости мышления. Некуда думать. Ну да. А что. Чего же ты хотел.

Тем не менее у Серёжи остаётся ещё время для очень длинной прогулки по Москве и даже по Московской области. Хотя Серёжа не фанат Московской области (а зря), и дело ограничивается Москвой.

Серёжа легко преодолевает крутой подъём Рождественского бульвара (здоровье у Серёжи хорошее, вот какая ирония судьбы) и выходит к Чистым прудам. Серёжа ждёт на конечной остановке трамвая. Ему хочется, как в детстве, покататься на трамвае. Серёжа помнит, как он с мамой катался на трамвае А, как мама рассказывала, что это раньше был самый главный московский трамвай. Серёжа с мамой приезжали или приходили на конечную остановку трамвая А, ждали, садились в трамвай и ехали. Чистопрудный, Покровский, Яузский бульвары, Новокузнецкая улица, переехать Садовое кольцо, Павелецкий вокзал. И за вокзалом – кольцо, трамвай делал круг вокруг церкви, там было совсем тесно, трамвай задевал деревья и почти задевал церковь и выезжал обратно на Дубининскую улицу и полупустой ехал к Чистым прудам, и эта поездка вызывала у Серёжи восторг, восторг.

Сейчас нет этого маршрута.

Хотя почему нет. Маршрут А остался, никуда не делся. Просто он теперь не разворачивается на том, старом кольце вокруг церкви у Павелецкого вокзала. Теперь он поворачивает к Павелецкому вокзалу и идёт дальше, до Новоконной площади.

Серёжа дожидается трамвая А, садится в него, оплачивает проезд при помощи карты «Тройка». Терминал сообщает, что на карте «Тройка» осталось ещё 386 рублей. Серёжа думает: надо будет оставить Свете.

Серёжа доезжает до Новоконной площади. Это конечная. Тут рядом Калитниковский пруд. Тут рядом Скотопрогонная улица, на которой он всегда хотел побывать, но так и не побывал. А сейчас как-то не хочется на ней бывать, потому что Серёжа чувствует некоторую близость своего положения и положения скота, который гнали по Скотопрогонной улице на бойню (станция «Бойня», Микояновский мясокомбинат).

Серёжа едет обратно, до Чистых прудов, выходит из трамвая А, ждёт, дожидается трамвая 39 (в его детстве набор маршрутов здесь был такой же: А, 3, 39, он запомнил это на всю жизнь). Серёжа садится в трамвай 39, едет по довольно интересному маршруту до метро «Ленинский проспект», выходит, переходит на станцию МЦК «Площадь Гагарина», садится в поезд МЦК и едет.

Серёжа едет и думает: на хрена он вообще решил ехать и прощаться с Москвой? Зачем это всё? Он сейчас не чувствует по отношению к Москве вообще ничего. Это просто часть убивающей (убившей) его реальности. Сейчас это не Москва, которую он всегда, с детства до дрожи любил, а часть реальности, которая приговорила его к смерти. И прощание получается чем-то вроде прощания с предавшей тебя и осудившей тебя на смерть матерью, как-то так.