Current 93²

Стали ездить с Сашей. Это, конечно, гораздо удобнее и приятнее, чем на электричках, да и вдвоем лучше, хотя последнее и не факт, потому что когда едешь куда-нибудь далеко один, не болтаешь, и больше шансов впасть в полумедитативное остолбенение и заметить вещи, которые в нормальном состоянии заметить трудно. Ездили в священный город Сергиев Посад. Ездили в туповатое Ступино. Триумфально съездили в Бронницы, маленький, уютный город на берегу Москвы-реки, и в Раменское, большой, неуютный город, в котором базируется футбольный клуб «Сатурн». По итогам этой поездки даже получили премию – настолько грандиозным оказался достигнутый результат.

Все-таки продолжал просматривать объявления о работе – вдруг попадется что-нибудь нормальное. Попалось. «Издательство Электронинформ приглашает верстальщиков для работы в программе FrameMaker. Обучение бесплатное». Электронинформ – знакомая контора, годом раньше подрабатывал у них корректором. Давно хотел освоить верстку. Полезный навык. Без куска хлеба не останешься. Да и люди знакомые, неплохие, в принципе. Поехал.

Электронинформ располагается в потаенном месте, в Научном проезде. Это маленькая закругляющаяся улочка около метро Калужская, она петляет между тихими, поросшими зеленью местами. Иногда из-за деревьев выглядывают слегка таинственные здания, в одном из которых, в доме номер 6, располагался Электронинформ. Чуть вдали маячит небоскреб Газпрома. Вечером его ярко освещают, и он сияет бледным светом среди тишины трав и деревьев, среди молчаливых зданий, и тогда становится совсем таинственно. На Научном проезде всегда как-то темновато, безлюдно и покинуто, и даже в ясный солнечный день из этого места не выветривается тревога и тщательно скрытое безумие.

FrameMaker – редкая программа, нормальные люди обычно верстают на QuarkXPress или PageMaker. FrameMaker – трудная программа. Она специально устроена так, чтобы в ней можно было разобраться только ценой титанических усилий. Желающих обучиться и работать верстальщиком набралось 3 чел. Сначала обучение в течение недели, потом что-то вроде экзамена. Того, кто продемонстрирует зачатки способностей разобраться с этой замечательной программой, примут на работу.

Так называемые занятия длились часа по полтора в день. Самый маститый верстальщик, Саша, обучал. Он просто сидел, уткнувшись в монитор, и выполнял какую-то работу, изредка сопровождая ее отрывистыми комментариями, от которых становилось безнадежно. Программа нерусифицированная, все на английском. Саша молниеносно нажимал горячие клавиши, сам себе говорил «понятно», а на мониторе что-то затейливо мелькало, и вот уже из сплошного неупорядоченного буквенного месива получалась красивая страница будущего журнала, или среди текста появлялась какая-нибудь дурацкая картинка, или раз, и возникал правильно оформленный заголовок. Это все как-то происходило. Другие верстальщики вокруг тоже верстали, молчаливо и самоуглубленно. Тихонько звучало радио максимум. Изредка ныл-подвывал сканер. Саша механистично вежлив. У вас есть вопросы. Да, а можно вот… а как вот это все… как вы все это делаете. Здесь надо просто отключить вот эти опции. Здесь выставляем значение шесть, а здесь десять. Включаем обтекание. Надо выставить интервал. Обязательно включить вот этот чекбокс. Чек что? Бокс. А. Понятно.

Назначили экзамен. Пришел. Дали огромную папку с тесемочками. Папка была порождена в недрах издательства машиностроение. В папке была книга про машиностроение. Электронинформ специализировался на верстке подобного. Листочки с напечатанным на машинке текстом, через два интервала, как положено. Рукопись. К рукописи приложена дискета с текстом. Эту книгу надо сверстать. С самого начала. Садитесь вот сюда, начинайте. Будут вопросы – задавайте. Только не слишком много. Разобраться. Надо разобраться. Все же сашино обучение не прошло совсем даром. Кое-что осело, как это бывает при получении гомеопатической дозы, наливают в пробирку какое-нибудь вещество, потом выливают, а на стенках остается чуть-чуть, для глаза незаметно, но все же остается, вот так и здесь. Что-то осталось на стенках головы. Большинство слов в английском языке имеют латинское происхождение, когда-то в школе изучал французский, а потом еще испанский, и многие команды в меню понятны, и еще некоторые знакомы по работе с программой MS Word. Ну там открыть, закрыть, сохранить, сохранить как, создать. Переименовать. Удалить. Залил текст в новый файл. Текст в папке размечен техническим редактором. Сейчас эта алхимическая профессия уже почти умерла. Может быть, это и к лучшему. Размечены отступы, спуски, шрифты. Полужирный, светлый. Все в пунктах, квадратах.

Один пункт равен 0,376 мм. Квадрат – это такая мера длины. Один квадрат равен 48 пунктам. Длинное тире получается так: надо нажать клавишу alt и, удерживая ее, последовательно нажать комбинацию цифр 0151.

Имя автора. Заголовок. Задал отступ. Задал спуск. Сведения об издании. ISBN, ББК, УДК. Все размечено до миллиметра. Вернее, до пункта. Аннотация. Иногда спрашивал Сашу, а что тут имеется в виду, он с механистической вежливостью отвечал, пояснял. Постепенно добрался до самого текста. Заголовки глав, подзаголовки. Заголовки и подзаголовки выстраиваются в стройную многоступенчатую иерархию, как люди на Земле или тонкие существа на небесах. Для каждого типа заголовка или подзаголовка задается свой стиль. Потом достаточно просто поставить курсор в нужный абзац и ткнуть мышкой в нужный стиль. Удобно. Что-то в этом есть. Сверстал несколько полос. Уже темно, ночь практически. Саша говорит идите домой, завтра сможете прийти, конечно, можно и вечером, если хотите, можно в ночную смену, мы вообще-то заранее на неделю график составляем, так что с этим проблем нет, а как насчет экзамена, он что уже окончен, нормально, вроде у вас получается, так что приходите, работайте.

В Электронинформе зарплата выплачивается очень аккуратно, строго по пятнадцатым числам каждого месяца, но зарплата маленькая. Продолжал ездить с чаем по городкам, а вечерами и ночами верстал. Обычно так: пришел вечером, на всю ночь, сразу с большой сумкой, после ночной работы сразу утром в подвал на улице Щепкина, потом в какой-нибудь городок. Вечером домой, спать, а на следующий день опять вечером верстать, утром в подвал и в городок, и так вот постоянно. Торговля шла, верстка тоже шла. Все шло. Как-то.

Поездки на сашиной таврии прекратились по техническим причинам, зато жена стала помогать, и частенько ездили в городки вдвоем с женой, на электричках. Утром после верстки ехал на улицу Щепкина в чайный подвал, и она уже ждала, и ехали вместе, и получалось очень хорошо, особенно хорошо однажды съездили в Хотьково, это такой маленький городок неподалеку от священного города Сергиев Посад, Хотьково расположено на холмах, и там тоже есть монастырь, уже ранняя осень, прохладно, но тепло, не спеша обошли Хотьково, забредали в конторки, чай быстро весь распродался, и просто так гуляли, и на станции потом ждали электричку, и было все равно, когда она придет, и она пришла, полупустая, ехали в Москву, осень, Ярославское направление особенно красиво осенью, это было очень хорошо, потом, через несколько лет стало хуже, стало плохо и расстались, а тогда было очень, очень хорошо.

Ночью в Электронинформе пусто, пустое пятиэтажное здание, правда, внизу вахтер должен сидеть, но однажды ночью зачем-то спустился на первый этаж, а вахтера не было, так что пусто, никого нет, один в пустом пятиэтажном здании, и как-то иногда не по себе от этого было, как в детстве, когда страшно в темноте или в пустом доме. За окном бледное сияние Газпрома, мертвенная бледность в ночи. Это было не очень приятно. А приятно было то, что другие верстальщики постоянно приносили кассеты с разной интересной музыкой – Никкейв, Джойдивижн, Сьюксиэндзэбэншиз, Таксидомун, Филипгласс, Коктотвинз, Виммертенс, Дэдкеннедиз, Клаусноми, эти кассеты всегда валялись россыпью около магнитофона, и ночью можно было громко включать и слушать, или радио максимум, там тоже тогда много хорошего было. Однажды кто-то принес кассету Current 93, печальная, невыносимо красивая музыка, такую музыку, наверное, сочиняют грустные боги, наблюдающие за человеческим весельем и разгулом, это было как раз в ночь перед похоронами, вернее, не похоронами, а кремацией, погиб близкий друг, выбросился из окна своей квартиры на восьмом этаже, и утром надо было идти на похороны (кремацию), и всю ночь верстал и слушал Current 93, один в пустом пятиэтажном здании, и временами казалось, что все мертвые сошли со своих адских небес, незримо столпились вокруг рабочего места и внимательно наблюдают за версткой, правильно ли сделаны отступы, верно ли заданы стили и ставятся ли на нужные места подрисуночные подписи. Чарующая печальная музыка, пустое пятиэтажное здание, черное небо и бледное сияние Газпрома.

Утром надел одежду почернее и поехал в морг института Склифосовского. Два зала, один большой, другой маленький. Прошел в маленький зал, там надо было подождать, а в большом было очень много людей в военной форме, особенно солдат, и вдруг дико закричала какая-то женщина, может быть, мать погибшего военнослужащего, и через двери было видно, как выкатили гроб, и в нем лежала только солдатская парадная форма, наверное, тело не уцелело, может быть, взрыв какой-то страшный был, и вот чисто символически форма лежала в гробу вместо мертвого человеческого тела, мертвая парадная солдатская форма с красными погонами.

Долго ждали в маленьком зале, пахло веществом, которым пропитывают тела, запах немного похож на хвойный, только очень ужасный, народу было немного, мама погибшего и несколько родственников и несколько друзей, молчали, наконец послышалось, как едет лифт, и он приехал, служитель мертвых выкатил каталку с гробом и очень сильно хлопнул дверью лифта, так, что звон стоял в ушах, и этот звон и грохот и дикие крики солдатской матери повисли в воздухе и висели, а люди просто стояли и смотрели на гроб, и даже никто не плакал, потому что плакать среди всего этого было совсем невозможно.

Взяли гроб, понесли к автобусу, погрузили и поехали в церковь рядом с метро Сухаревская. Вообще-то Православная церковь не отпевает самоубийц, потому что самоубийство считается катастрофическим грехом, но была справка о психическом нездоровье, и в резиденции Патриарха в Чистом переулке поставили печать и разрешили отпевание. В храме гроб поставили на лавку, и началась панихида. Православное богослужение обладает мощным психотерапевтическим эффектом. Стало как-то спокойно и даже немного радостно по контрасту с тем, что было в морге. Слова молитвенных текстов и уютно-нереальная обстановка в храме давали понять, что все там будем. Запах ладана гораздо приятнее запаха формалина, или чем там бальзамируют тела умерших людей.

Потом поехали во Второй Московский крематорий, который располагается на Николо-Архангельском кладбище. Как только выехали на Садовое кольцо, посерело и пошел дождь. Мама погибшего сказала, что может быть это к лучшему – ехать в дождь, пусть и в последний путь. Долго ехали в серости и дожде по Садовому кольцу, пробки, много машин. Опять стало уныло, но с оттенком скуки. Свернули на Верхнюю Сыромятническую, проехали мимо огромной серой церкви, похожей на храм Кали в Дакшинешваре, пригороде Калькутты, выехали на шоссе Энтузиастов. Потянулась промышленность – сначала слева почти бесконечный корпус завода серп и молот, потом, справа, здоровенные серые тумбы ТЭЦ около Авиамоторной. Серый день и серый дым из огромной серой трубы. Перовская улица, недра неприятного района Перово. Серые пятиэтажные здания и грязно-белые девятиэтажные здания. Мимо платформы Новогиреево, через кольцевую дорогу. Начался новый район Новокосино, приятные на вид разноцветные дома с квартирами улучшенной планировки, это гораздо лучше угрюмых зданий в Перово или Новогиреево, хотя плохо то, что этот в целом симпатичный район соседствует с крематорием, а, впрочем, что в этом такого, вон, Митино тоже соседствует с огромным кладбищем и крематорием, и ничего.

Второй Московский крематорий – огромное сараеобразное прямоугольное здание, размером и формой напоминающее Центральный Дом Художника. Пристроились в одну из автобусных очередей, которые тянулись к многочисленным воротам. Очереди двигались очень быстро. Подъехали к воротам. Прямо перед воротами, на улице – специальные тележки, предназначенные для гробов. Поставили гроб на тележку, закатили в просторное помещение с черным помостом посередине. С тележки очень удобно перекатывать гроб на черный помост, там даже специальные рельсы предусмотрены. В помещении все сделано так, чтобы было удобнее страдать. На стене, противоположной входу – огромный цветной витраж, сюрреалистически изображающий группу неизвестных существ. У существ были искривленные лица, широко открытые рты, дикие глаза и воздетые к небу руки. Существа то ли страдали, то ли радовались добыче, то ли были сильно напуганы. Это было отчасти похоже на знаменитую картину «Крик» знаменитого норвежского художника Эдварда Мунка, правда, у Мунка изображен человек, а это были вряд ли люди, может быть, ангелы смерти или служители Йамы или просто бесы. На маленьком столике у стены располагались православный крест и символически изображенный еврейский семисвечник с восемью свечами. Рядком стояли маленькие картонные образки, которые делают в Софрино на фабрике, на которой написано Русь святая храни веру православную. Тут же продавались желтые церковные свечи. Непонятно, куда их ставить. Зачем они продавались. Зачем здесь свечи. Зачем восьмисвечный семисвечник. Зачем крест. Зачем. Зачем.

Пришла специальная женщина в черном со странно блестящими глазами и провела церемонию. Она произнесла короткую речь, что-то там про вечную память, в этот скорбный час и навсегда в наших сердцах, и можно было бы, как это принято, сказать, что речь ее была равнодушной и казенной, и что она просто по привычке отбарабанила стандартный текст, но это было бы не совсем правильно, это было необычное равнодушие, особое равнодушие, свойственное молитвам и заупокойным службам, это была тоже своего рода заупокойная служба, молитва неизвестно кому, может быть, тем существам, которые были изображены на витраже, или какому-то совсем запредельному, пребывающему в вечном неподвижном равнодушии богу.

Потом гроб накрыли крышкой, заиграл орган (магнитофонная запись), женщина в черном нажала кнопку, зажужжал какой-то механизм, гроб стал медленно опускаться вниз, в подземелье, и совсем исчез там, в огненных технологических помещениях крематория, и автоматически закрылись черные створки.

Сели в автобус и поехали обратно в Москву, на бедные, сиротливые поминки. И что тут сказать, ведь не скажешь, что «жалко, что так получилось», это как-то совсем уж глупо звучит, что значит жалко, просто это был хороший человек, очень, очень хороший человек.