ОФОРМИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА

Как страшно жизни сей оковы

Нам в одиночестве влачить.

Делить веселье – все готовы:

Никто не хочет грусть делить.

М.Лермонтов

Он смотрел на мелькавшие за окном автомобиля постройки, запорошенные недавним снегопадом, и окна, в которых кое-где уже начинали включать освещение.

Темнело.

В салоне автомобиля было изрядно натоплено, и Виктор почувствовал, как футболка под его дед-морозовой бархатной мантией на синтепоновой подстежке стала пропитываться потом.

– Серёга, а нельзя ли убавить печку?– попросил он водителя.

Тот молча что-то повернул на приборной панели.

«Не хватало только сейчас выйти мокрым наружу и схватить пневмонию»,– подумал Виктор, перекладывая свой «рабочий» посох в другую руку. Реквизит длиною был под метр-семьдесят, и в машину входил лишь по диагонали с пассажирского переднего сиденья, а потому путешествовать с ним было не ахти как удобно. Хорошо, хоть мешок умещался в багажнике. Снегурочку бы ещё туда упаковать…

– Серж, долго ещё?– подала голос она рядом.

Галке было за тридцать, и врожденная статность и миловидность помогали ей удерживаться в «новогоднем» бизнесе уже несколько лет после того, как из него выпорхнула её последняя коллега-ровесница. Но на заднем сидении с ней и с посохом было тесновато, а переднее пассажирское занимал электронно-технический реквизит, который в багажник не упакуешь.

– Навигатор показывает: сейчас, за этим поворотом,– ответил водитель.

Виктор впервые в своей дед-морозовой карьере ехал на праздник в интернат для детей-сирот. Как-то раньше не сподобилось: всё больше частные садики, школы, иногда даже мелкие фирмы, а вот в детдоме бывать ещё не приходилось.

С Галкой работать было легко – опытная, артистичная, двое своих малышей – Виктор с ней словно наяву становился реальным Дедом Морозом: так она могла увлечь. Сразу всё получалось, всё само клеилось, даже импровизации не зависали. Но в жизни они не особо ладили. С другой стороны, и повода не было ладить-то: встретились, отрепетировали, разбежались; встретились, отработали, разошлись – чего им делить? «Оформите, пожалуйста!» – вот и всё. После отработанных часов Галка всегда спешила домой, часто за ней муж приезжал к последней адресной «точке».

А Виктору сильно спешить было и некуда – семьи не было; при этом пить – так он не пил, курить – не курил, молчун-молчуном вне образа, а, стало быть, повода и задерживаться на работе для себя не видел. Нечисть дома была в зимней спячке, и за неё он не беспокоился. Пойти по гостям – да не к кому. И не с кем. Как-то не складывалось. Иногда ему казалось, что те роли, которые он играл на сцене в маленьком театре и в залах по «коммерческим» приглашениям – они и были его сутью, его многоликим «я». Глаза зрителей служили наградой, глазки Нечисти – признанием, а глазок в дверях – ожиданием, которое вот-вот грозилось перерасти в вечное…

– Приехали! Парадный здесь. Не забудьте оформить.

Интерьер детского дома разительно отличался от тех, что он привык посещать по работе. В первое же мгновение в нос ударил запах: аромат кухни, где всегда готовили много. Вперемежку с запахом чистого белья. И каких-то лекарств. Этот запах странным образом его тут же будто окутал и вызвал в памяти такой же примерно маленький коридорчик, лестницу с низкими перилами и маму, которая уговаривала: «Витя, ты уже взрослый и понимаешь, что когда дети болеют, их оставляют в изоляторе. Я после работы обязательно тебя заберу!» И он – совершенно не желающий ничего понимать, совершенно не желающий никаких изоляторов и никаких болезней – он просто хочет быть с мамой, дома. И поэтому гундосит сквозь сопли и слёзы: «Мамочка, не уходи, ну пожалуйста, мамочка моя..!»

– Виктор, чего встал? – вдруг вывел его из оцепенения голос сзади.

– А? Да, да, иду…

И здесь, в этом кирпичном тёплом здании брежневских времен, было на удивление тихо: никто не бежал их встречать, никто не свешивался с перил крохотных межэтажных площадок, никто не спрашивал про подарки. На стенах висели детские рисунки – где-то яркие и красочные, а где-то хмурые и очень-очень-о-своём.

Но их ждали!

Галина, по традиции, начинала первой. Здесь они должны были отработать по несколько сокращенной, «бюджетной», на их слэнге, программе, поэтому Виктор просто постоял несколько минут за дверью, облокотившись на чисто выкрашенную голубую стену, с трепетом вдыхая давно забытый запах советских яслей. А когда настал его черёд появиться, то был удивлен внутренней теплотой, царившей по ту сторону двери.

В просторном и по-праздничному прибранном зале стояла невысокая, но со вкусом наряженная ёлочка: без излишеств, с минимумом необходимой мишуры, переливающаяся весёлыми огоньками. Дети сидели на стульчиках и в креслах вдоль двух разрисованных снежинками стен, и дружно захлопали при его появлении. Вначале он никак не мог сообразить, что же выбивалось из общего привычного фона, и с воодушевлением наслаждался ролью доброго и заботливого Деда Мороза. Детские глаза, как обычно, были полны простодушного восторга. Ребята также дружно водили хоровод, прыгали, смеялись – лишь возраст не был у всех одинаковый, но и это в их специфичной среде дед-морозов считалось нормальным, при обилии-то частных «урезанных» садиков. Только к концу представления его осенило – резко, неожиданно, он даже запнулся на какой-то фразе, но при профессиональной поддержке Снегурочки это вышло не то чтобы незаметно, а вполне в тему и очень забавно.

В этом зале не было искренне улыбающихся, слегка озабоченных успехом каждого из маленьких участников, лиц.

Дед Мороз готов было вскричать размеренным речитативом: «А-где-же-ва-ши-ро-ди-те-ли?! Ну-ка-да-вай-те-ка-мы-их…» Но вовремя осёкся и выкрутился, заменив фразу какой-то… ничего не значащей… в этой… игровой ситуации… репликой.

Позже, сидя в детской раздевалке на низкой скамеечке и переводя дух, посреди деревянных, покрытых светлым лаком кабинок, он вспомнил и этот эпизод, и восхищенный взгляд Галины, который, казалось, говорил: «Браво, маэстро! Браво, ты гений!»

Ребят после представления увлекли в столовую, Галка пошла оформлять акты в директорский кабинет, а он, движимый непонятной и жгучей до слёз ностальгией, заскочил в эту пропитанную детскими надеждами комнатушку и сидел, рассматривая сиротливо выставленные для чьего-то обозрения поделки: пластилиновую лепку, комбинированные натюрморты, вклейки, раскраски.

Неожиданно в одной из кабинок что-то зашуршало, и дверца медленно приотворилась. Сквозь образовавшуюся щель Виктор различил маленький нос и блестящий глаз, пытливо уставившийся на него.

Борода, парик и шапка Деда Мороза лежали рядом на скамеечке, посох с мешком ещё раньше унёс в машину Сергей. Глаз словно в одно мгновение воспринял, оценил и передал по назначению всю эту информацию, потому что тут же последовал результат анализа, в качестве констатации:

– А я же знал, что ты не Дед Мороз.

Виктор понял, что самое глупое, что он мог сейчас сделать, так это нахлобучить назад реквизит и прикинуться, что так и было задумано. Поэтому он просто почесал вспотевшие под париком свои настоящие и только начавшие седеть на висках волосы, и ответил:

– А на кого я тогда похож?

Дверца медленно отворилась, из кабинки появился мальчик – маленький. Судя по правильной речи из щелочки, Виктор почему-то ожидал увидеть кого-нибудь повзрослее. Или, по крайней мере, повыше ростом. А мальчик будто бы и не намного был крупнее домашней Нечисти Виктора, которая, как и все черепахи, казалось, постоянно занимала всё свободное пространство в квартире.

– Ты похож на моего папу, – сказал черепашонок, неподвижно стоя в трёх шагах от несостоявшегося на сей раз Деда Мороза.

Виктор замер. Он, не мигая, глядел малышу в глаза, и будто погружался в пучину невысказанных пожеланий, неподаренных трансформеров и вечного ожидания, такого знакомого и беспощадного. Как прозрачный кружочек на входной двери его квартиры.

Вдруг малыш засуетился: он подскочил на лавочку, достал с крышки одной из кабинок пластилиновое чудовище, и затараторил:

– Ты знаешь, это трицератопс, они обитали в мезозое, я его недавно только слепил – представляешь, у них по три рога на морде были, и костяной воротник из шеи торчал! А ещё они воевали с тираннозаврами – это были са-мы-е-при-са-мы-е в мире хищные динозавры! А трицератопсы питались только травой и листьями с кустарников – ну, откуда у них взяться мускулам-то? Но всё равно они стойко переносили наскоки хищников и оборонялись, как могли, а часто даже побеждали…

Ребёнок говорил и говорил, словно опасаясь, что его остановят, и это разрушит возникшую на мгновение простодушную детскую иллюзию. Виктор видел, что на самом деле малышу, наверно, некому было поведать удивительную историю о динозаврах – все уже слышали её сотни раз. И ещё ему, наверно, хотелось передать, что этот запах, переполнивший Деда Мороза давно забытыми ощущениями и переживаниями, в реальности совсем не настоящий, не домашний, а казенный, пропитанный тоской и повторяющийся изо дня в день…

– … ты меня слышишь?

– Да. Да, слышу… Откуда ты узнал?

Мальчик, наконец, посмотрел на взрослого прямо и открыто, помолчал немного и затем сказал:

– Я тебя уже пятый новый год здесь жду. Кем же ты ещё можешь быть?

Виктор закрыл лицо руками, затем тут же опустил их, и тихо произнес:

– А я всё дорогу искал и никак не мог найти.

Мальчик ещё постоял мгновение, затем нерешительно сделал шаг в его сторону, потом другой. Виктор как-то неуклюже раскрыл руки, и ребёнок, бережно поставив своё изделие на скамейку, доверчиво прижался к его бархатной красной мантии, обхватив ручками за шею:

– Я тоже недавно заблудился. Тут, в интернате. Но это не страшно. Я знал, что ты придёшь. Уже не страшно.

Виктор сильнее прижал к себе малыша.

Где-то открылась дверь, и до них донесся свежий, ни с чем несравнимый аромат новогодней елки, перемешанный с запахом мандариновой кожуры.

Детские мечты – они сбываются. Обязательно. Даже если кто-то давно перестал быть ребенком, но сохранил их в себе. Если верить хотя бы в это, то жизнь вдруг окажется не такой уж и пластилиновой.

– Я познакомлю тебя со своей черепахой.

– О, а ты знаешь, что они ещё древнее, чем динозавры?

– Да ладно!

– Ну, может, ровесники, но ведь они ДО СИХ ПОР ЖИВЫ!!!

– Это точно, ещё как живы! Не верь, если кто-то скажет, что они медлительные – моя Нечисть – так её зовут, хм! – всегда оказывается впереди меня и на кухне, и в туалете, и даже в ванной, представляешь? – всегда под ногами!

– А правда, что у неё красные уши?

– Надо бы приглядеться…

– А правда, что она зимой спит?

– Не проблема – к ней всегда постучаться можно: дверь-то круглый год у неё на спине!

– И она проснётся?

– Было бы неприлично не поздороваться с новым хозяином, как считаешь?

– А… правда..?

В проеме двери мелькнула высокая фигура Галины, затем Виктор услышал её удаляющийся вниз по лестнице голос:

– Я всё оформила!

Он крикнул ей вслед:

– Классно! Теперь моя очередь!

Взявшись за руки, они с малышом двинулись в сторону директорского кабинета.