Цитаты из книги «Непрощенная Ахматова»

Ахматовой это совсем не нужно. Более того, в случае Ахматовой мужчина как-то излишен. Нам бы пострадать… Она поэтому влюблялась главным образом в людей, которые ничем прекрасным не остались в истории: Борис Анреп, который вызвал у нее самую большую любовь, или Артур Лурье. А, скажем, с Гумилевым – были прохладные отношения, с Шилейко и вовсе очень короткие, а с Николаем Пуниным, действительно выдающимся, гениальным искусствоведом и эстетом, только два года были какие-то отношения, а дальше унылое приживальчество в Фонтанном доме. Зато в Гаршина, патологоанатома, ничем решительно не знаменитого, потом, к тому же, сошедшего с ума, она влюблена была до того, что даже Победа не отменила ее горечи и отчаяния после возвращения из Ташкента:

Ахматовой это совсем не нужно. Более того, в случае Ахматовой мужчина как-то излишен. Нам бы пострадать… Она поэтому влюблялась главным образом в людей, которые ничем прекрасным не остались в исто

Сказать, что она была красавицей, никоим образом нельзя. Есть замечательный мемуар Срезневской, где она пишет: «Про Аню говорили: “Какая эта Ахматова интересная!“ Очень интересная, да. Красавица в обычном смысле? Нет, конечно. Но если даже самая некрасивая женщина начнет себя вести как Ахматова, ей гарантированы толпы поклонников. Любой может попробовать.

В ахматовских стихах женская душа закричала, завизжала, зарычала о самом страшном – о бесконечной зависимости, о чувстве оскорбления, о том, как всегда мучительно-неожиданна измена. О том, как неизбывна обида и о том, как бесполезна месть – потому что тот, кому мстим, давно исчез. Эти чувств

тема Ахматовой – это греховность поэта, несчастность поэта, изгойство поэта, его обреченность. Именно за это вы все и будете нас любить, вот именно в этом наша святость и наша победа.

Нет такой гадости, которую Ахматова не могла бы о себе сказать. В Ахматовой есть эта готовность признать себя последней, никогда не настаивать на своей правоте. Скажу больше, именно в том и святость, что Ахматова с самого начала признает себя последней грешницей, достойной всего, что произойдет потом с ней и с ее поколением. В этом есть какое-то высочайшее мужество – настаивать на своей вине и греховности так же яростно, как обычно настаивают на своей правоте и святости.

Ахматова говорила о стихах пастернаковского «Второго рождения»: «Это недостаточно бесстыдно, чтобы быть поэзией» – вот это вообще гениальная формула. Стихи Ахматовой бесстыдны ровно настолько, чтобы быть поэзией. С первых же опубликованных стихов она с невероятной откровенностью допускает читателя не просто в свой внутренний мир, но в свой будуар. Более того, э

И отсюда же типаж героини Достоевского – святой блудницы, вечно кающейся, от имени которой Ахматова впервые и заговорила. Чехов этот литературный тип ненавидел за пошлость – и вообще очень не любил всякого рода пошлость. Может быть, поэтому Ахматова так горячо не любила самого Чехова. Он видел явную моветонность этого литературного

что Ахматова воплощает собой двойственный тип святой блудницы или святой грешни

Исайи Берлина, которые я читал, и те воспоминания об Ахматовой, которые оп