Цитаты из книги «Маяковский. Самоубийство, которого не было»

как… Не в грамотности проблема. Если бы это было главным… Это следствие. Следствие общего неуважения к проблеме духа как такового, к духу вообще. Это следствие общего увязания в болоте, общего сползания в XVIII век, общего отката от идей Просвещения и так далее.

Бродский грохочет с позиций всемирного одиночества, отвращения, безмерной демонической самовлюбленности, его позиция более притягательна

Точно так же, простите, и Маяковский ответственен за своих эпигонов. В его творчестве тоже много есть дурного, опасного, есть и плакатность, есть и банальность, есть и то, что Пастернак называл «буйством с мандатом на буйство». Конечно, все это есть. Но, ничего не поделаешь, гений есть гений. Гений же не пряник, не червонец. У меня эпиграфом книги о Маяковском идут слова Томаса Манна, слова, кстати, сказанные о Ницше: «… и если они не переносят своих великих людей, то пусть больше их не рождают». Что, кажется, и сбывается.

– От лекции до лекции сквозит ваше сложное отношение к Бродскому. Можно ли несколько слов? Мне тоже сложно. – Да какое сложное отношение? Это был замечательный поэт с чертами гения, безусловными, но и с чертами очень опасными, которые и ему самому были очевидны. Поэт, который во многом ответственен, к сожалению, за ту генерацию самовлюбленных снобов, которые ему подражают, которые его приемами лепят себе пьедестал. Приемы очень посредственные и, по-моему, совершенно очевидные.

Горький обиделся и не нашел ничего лучшего, как вставить Толстого в пьесу. Если внимательно прочитать «На дне», то нельзя не увидеть, что Лука – это довольно похожий портрет Толстого. Дробный старческий говорок, толстовские идеи, толстовское утешительство. Он же говорит потом, что Лука утешает, чтобы не тревожили покоя ко всему притерпевшейся холодной души. Глупость ужасная, конечно, но вот он так видел Толстого. Появилась такая мстительная вещь, появился этот Лука, не верящий в человека и говорящий, что человеку нужна жалость, а правда не нужна. И вот один ребенок у меня в классе сказал: «Значит, Толстой не верил в человека». И я, задумавшись, пришел к выводу: да, не верил. Он считал, что человеку, чтобы не сойти с ума, нужны два костыля: или религия, или семья. А если их нет, человек превращается в злобное и тщеславное животное. Вот это очень чувствуется у Толстого.

– Кто, на ваш взгляд, лучше всего читает стихи из нынешних актеров? – Ефремов.

орудия, прижатые к жерлу жерло, будут стрелять друг в друга! Он этого уже не слышит. И самое страшное, что заглавия его поэм действительно стреляют друг в друга. «Облако в штанах», этот крик сплошной, стреляет в «Хорошо!». «Владимир Ильич Ленин» стреляет в «Человека», потому что или «Человек», или «Владимир Ильич Ленин» – это совершенно очевидно. И вот эта стрельба к жерлу жерло, эта самоубийственная стратегия, она в этой поэме очень видна. Я уже не говорю о каких-то странных речевых оборотах, ему совершенно не свойственных. «Поэт вылизывал чахоткины плевки», естественно, что в дольнике можно сказать «слизывал», – это будет нормально, а «вылизывать», то есть доводить чахоткины плевки до лоска, до хорошего вида, ни один поэт не станет. Это то самое разлаживание, дребезжание, порча стихового аппарата, что и губит Маяковского в конце концов. Вот здесь самоубийство, вот здесь настоящее вычитание себя из мира.

Поздний Маяковский – это беспрерывные разъезды, это экстенсивная тактика вместо интенсивной, это постоянная смена географических поясов, стран, эпох, Америка, Мексика, Таганрог, Крым, Мурманск – вместо того, чтобы попытаться заглянуть внутрь себя. Но когда он все-таки заглядывает, увиденное его поражает. И тогда появляются настоящие шедевры. Такие, как, может быть, последнее его по-настоящему великое стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии». В котором звучит страшный приговор собственному поколению.

его прежняя главная тенденция, тенденция центростремительная, когда поэт все-таки старается заглянуть в свою глубину, заменяется тенденцией центробежной, когда для того, чтобы сбежать от себя, поэт делает все возможное, начиная ездить по Союзу.

Нормальное состояние – это состояние кризиса, поиска, ломки, состояния, когда что-то происходит, только оно достойно человека или сверхчеловека как новой эволюционной ступени. А если всего этого нет, то люди превращаются в зверьков, а сверхчеловеку остается сначала писать агитки, а потом просто исчезать из этого мира. Потому что он перестал быть в нем на месте.