Цитаты из книги «Июнь»

Это был шедевр. Он зашифровал этот адрес не в буквах даже, а в ударениях, в самом ритме, не выделив нужные слова ни подчеркиванием, ни цветом.

И в такую бесшумную, сухую сентябрьскую ночь, когда сквозь антрацитную черноту еще проступала кое-где золотая пыль осени, она приехала к нему по адресу, которого он не указал.

Но если даже оно предопределено, о чем заговорили в двадцатые годы почти все серьезные люди, – это не повод приближать неизбежное. Мы все умрем, но лучше не торопиться.

(рассказывали о ларинском блистательном начале, которое в двадцать восьмом году вдруг подкосили при темных обстоятельствах, он в чем-то был замешан, – и с тех пор его высшим наслаждением было низвергать счастливцев).

Миша понял, что Ларин его не полюбил, а ведь все, что Миша делал и говорил раньше, было рассчитано именно на любящих. Он отвык от другой среды.

трамвайным хамством выглядела она, как парфюм на немытом теле, как изысканные манеры карманника;

появилась некая германская, риббентроповская лощеность. Но в сочетании с самым

ашизм в том и заключался, чтобы с радостью преступать осознанный, отлично понимаемый моральный закон: с оргиастическим детским криком пасть в объятия дьявола.

Я чувствую их кровную близость, потому что общий враг у них один; нет, не евреи, как ты подумал. Просто евреи всегда стараются оседлать будущее, чуют его первыми. Вот будущее и есть тех двоих единственный враг, потому что в будущем их одинаково нет, – понимаешь? И даже если они сцепятся в какой-то момент – во что я не верю, потому что это будет самоубийством для обоих, – если даже они сцепятся, то с единственной общей целью: положить в этой схватке побольше будущего, убить всех. Так уже было в четырнадцатом.

Россия непобедима, поскольку колоссально и огромно необхватна; Россия не знает никакой другой войны, кроме как до последнего челов