А вот ресторан, где мы организовали эту прелюдию к более интересному и продуктивному отдыху, был среднего пошиба. Не особо раскрученный, цены умеренные, кухня и обслуживание терпимые, а обстановка почти всегда уютная и веселая. Интерьер располагающий, в стиле старой украинской хаты, со множеством всяких диковинных декораций, отображающих быт и культуру древнего украинского села. Находиться здесь было легко и приятно. Я наблюдал за нашими девушками, особенно – за Надей, которую обильно обхаживал не в меру учтивый Жила, проявляя невиданную галантность. Ничего не знающему человеку со стороны могло запросто почудиться, что парень безмерно влюблен и с минуты на минуту готов сделать предложение руки и сердца (тогда как на деле все куда проще – секс и информация, необходимая нам для взятия бастиона в виде трехкомнатной квартиры ее терпилы муженька). На минуту отвлекшись, я задумчиво бродил глазами по помещению кабачка, и тут мой взгляд ненароком остановился на одной паре, сидящей в глубине зала и освещаемой лампой на стене, выполненной в виде керосиновой горелки. Парень и девушка. Он сидел ко мне спиной, а вот девушка – напротив него и, соответственно, прямехонько лицом ко мне. Я вдруг залюбовался ею, продолжая думать о предстоящем деле, но мысли эти стали постепенно тускнеть, а вместо них в мою черепушку заползали совершенно иные думы. Я принялся отчего-то более внимательно рассматривать ее, ощущая неизвестное пока чувство легкого томления и наслаждения. Сказать, что она была красива, это не сказать ничего. Она была просто потрясающа! В ней все было прекрасно, каждая черточка ее красивого лица была совершенна. И красота эта была естественна, а не создана умелыми руками визажиста-косметолога. Овальное лицо, обрамленное длинными прямыми волосами черного цвета, большие глаза, излучающие некую наивность и непосредственность, правильной формы полные губы и слегка заостренный маленький нос. Насколько я мог оценить, фигура девушки была восхитительной, движения рук плавные, улыбка настолько соблазнительная, что от одного ее вида внутри все переворачивалось. Я полностью отвлекся от гомона своей развеселой компании, сосредоточившись на созерцании идеальной красоты напротив меня. Я искренне позавидовал парню, сидящему рядом с ней и что-то рассказывающему своей очаровательной спутнице, обильно жестикулируя руками. Мне сильно захотелось оказаться на его месте. Наблюдая за девушкой, я получал доселе неизвестное мне наслаждение, но вдруг спохватился и стал маскировать свой взгляд, дабы не показаться глупцом, таращась как баран на поле с травой после голодовки. Разговоров моего дружеского окружения я уже не слышал, сосредоточившись целиком на столике, за которым находился объект моего внезапного вожделения. Девушка, тем временем, внимательно слушала парня, иногда кивая, иногда улыбаясь (бог мой, эта улыбка могла заставить труп прочувствовать жизнь заново!). С каждой минутой обороты моего воображения, подкрепленные алкоголем, увеличивались, я уже представлял себя рядом с ней, представлял, как обнимаю и целую ее. Да что там! Я уже мысленно кувыркался с ней в постели. Может, проявить наглость и познакомиться? Прямо в присутствии этого везунчика? Не поверите, но я тушевался. Стеснялся, внутренне краснел, чувствовал непонятную боязнь и неуверенность. Не знаю, сколько времени прошло, но парень достал из кармана деньги, торопливо рассчитался с официантом, после чего они встали и ушли под мой сопровождающий взгляд, полный грусти и пустых надежд. Эх, красивая девушка! Таких не часто встретишь, а если встречаешь, то лучше принимать решение и действовать, а не так, как я – полный тюфяк, просидел да поглядел и сразу же сдулся, как подержанный воздушный шарик, при одной только мысли познакомиться. И не скажу, что испугался ее бойфренда. Он мне вообще до одного места. Но вот ее самой, ее реакции и возможного последующего отказа я, откровенно говоря, испугался сильно. Самолюбие, знаете ли. Оно, задетое и униженное, могло меня впоследствии просто сжечь изнутри. Вот потому и не решился я подойти к девушке, хотя жутко хотел этого, и еще сильнее желал ее саму, что уже начинало настораживать. Еще раз с сожалением взглянув на опустевший столик, я грустно причмокнул губами и отвернулся, погружаясь в шумное веселье моей компании, которое требовало существенной смены обстановки.

Видя, что градус выпитого равняется градусу напряжения между ног, я скромно предложил поменять место дислокации и продолжить нашу увеселительную вечеринку в ином месте. Назвал место. Все похохотали, кое-кто уже многозначительно обменивался взглядами, и мы шумно, в полном понимании и согласии, покинули ресторан, сели в заранее вызванные Борей Пономаренко такси и махнули в баню. Доехали без приключений, так же шумно выгрузились из машин. Дверь в сауну нам уже открывал Миша, дежуривший этой ночью. Он помог нам внести все пакеты с провизией в комнату отдыха, выдал все полагающиеся в данном случае простыни, тапки, стаканы и тарелки, врубил легкую музыку и тихо ретировался, деликатно прикрывая за собой дверь.

– Ну что, красавицы! – заорал Жила. – Накатим – и в парилочку? А?!

Так и сделали. Накатили, и не раз, и… понеслась! Дабы не засорять эфир непристойными подробностями из жизни золотой молодежи полукриминального характера, оговорюсь лишь для тех, кто никогда не отдыхал по полной, – это был неописуемый разврат. Пьяные и голые тела, визг и хохот, бесконтрольный секс, переходящий в оргии уже не ради физиологического удовлетворения, а просто так, из спортивного интереса и желания пополнить опыт камасутры чем-то новеньким. Потом все повторяется заново: выпивка, парилка, бассейн и разврат. И так до утра, до полнейшего изнеможения и отключки в том месте бани и положении тела, где эта самая отключка тебя настигла. Мне иногда кажется, что очень часто я совершаю поступки, которые далеки от таких общечеловеческих понятий, как "мораль", "совесть", что воспитание мое оказалось не таким уж хорошим, в чем было больше моей вины, нежели ошибок моих родителей, которые при любом удобном случае напоминали мне об этом и сетовали на свою родительскую несостоятельность. Хотя я очень любил их, всячески пытался утешить, обнадежить, но, вместе с тем, никоим образом не менял стиль и особенности своей, каюсь, беспутной жизни. Да что там кажется, – я ведь и вправду с привычной легкостью нарушал всяческие нормы и правила хорошего тона, поведения в обществе, выбивался из общепринятых стандартов существования социума, соблюдающего законы и порядки, им же установленные. Но делал это по необходимости, старался не частить, отдавая себе отчет в том, что к хорошему моя авантюрная жизнь не приведет, и когда-то, не приведи Господь, все мои грехи да вспомнятся и найдут меня. Чем чаще об этом задумывался, тем больше мне хотелось завязать, но я прекрасно понимал, что совершить это весьма сложно ввиду того, что поступки мои приносят неплохие финансовые дивиденды, и я получаю от этого удовлетворение. А последнее, уж поверьте мне, имеет куда большее значение, чем деньги. Можно сказать, я испытываю удовольствие от риска, мне нравится действовать нестандартно, и когда я совершаю поступок, – то чувствую, что живу. По настоящему, а не как какое-либо растение. И чувство это – самый сильный наркотик, с которого тяжело спрыгнуть: ты можешь понимать, что сделать это необходимо, но воли совершить это попросту не хватает. И ты вновь принимаешь очередную "дозу" антисоциальных действий ради выброса адреналина в кровь, ради удовлетворения, ради того, чтобы ощутить жизнь целиком, по-настоящему. Я в общем-то не считал себя плохим человеком, даже несмотря на все мои поступки, в большинстве своем негативные в чьём-то понимании, и в то же время покажите мне человека, который будет сам себе давать отрицательную оценку? Что он-де плохой тип и полный негодяй? Даже самые отпетые подонки, убийцы и маньяки склонны оправдывать свои зверства некой вынужденной необходимостью, суть которой – исправить человека и человечество, что само по себе не может не нести пользы и доброты в общество. Просто за это приходится платить дороже, например, ценой человеческой жизни. Уж такова психология таких вот уродов и отщепенцев, но ведь и они считают себя положительными персонажами? А? Но я, прекрасно умея оценивать себя и других, уже давно сделал вывод: в мире нет только хороших либо только плохих людей, в каждом из нас присутствует и то, и другое. Такой себе духовный дуализм. Просто соотношение долей плохого и хорошего у каждого разное, оттого и есть в мире благодетели и достойные уважения люди, а есть подонки и сволочи, в которых доля того самого плохого зашкаливает за рамки некой допустимой нормы, и норму эту они контролировать не в состоянии. Я не исключение, и, слава Богу, у меня соотношение этих долей в пределах нормы, просто действия для достижения поставленных целей у меня выбиваются из норм приличий и правил, что отнюдь не должно характеризовать меня как антисоциального типа и подонка. А так я вовсе даже не плохой парень, со своими тараканами в голове, имеющий определенные жизненные принципы и позицию и привыкший неукоснительно им следовать. Я уже упоминал, что мысли эти меня посещают довольно часто, вот и сейчас, сидя в простыне на протертом диване в сауне, где мы устроили тотальный разврат, попивая крепкий и горячий зеленый чай, я вновь задумался о себе, о своих поступках и о воспитании, которое было дано мне моими родителями, которое я, в принципе, считал хорошим, а они нет (и в том винили себя, а я был им за него очень благодарен и при случае утешал как мог). Из душевой вразвалочку вылез Грэм, с довольной улыбкой на роже почесывая пах правой рукой. Видимо, сеанс секса с одной из шлюшек был вполне достоин такого проявления чувств с его стороны.

– Садись, Петруха, – произнес я, хлопая ладошкой по дивану. – Чайку попьем.

– Уух, – он шумно плюхнулся на задницу. – Хорошо оттягиваемся.

– Нравятся девочки?

– А то! – он плотоядно ухмыльнулся. – Жила красавец. Не подвел!

– Че они там? Кувыркаются?

– Ага.

Я сделал глоток чая, думая, делать очередной заход в массажный кабинет али нет.

– Слышь, Граф! – вдруг сказал Петя, хитро щурясь. – Вот ты Граф. Вроде как голубых кровей…

– Сплюнь, дурак!

– Да не! Я не в том смысле. Ну ты ж дворянских кровей как-никак, а?

– И что?

– У тебя такие спокойные и высокомерные родители, умные и воспитанные. Цену себе знают. Гордые. Ты вот тоже должен быть таким… ну…

– Это каким же?

– Ну… недосягаемым что ли. Воспитанным, культурным, моральным. Должен вот девушкам руки целовать, цветы дарить, стоя на одной коленке, потом жениться, а уже потом секс и наследники. Ну так? А вместо этого ты сидишь в бане полуголый и занимаешься полнейшим развратом. Это же должно претить твоим принципам, так? Тебе не стыдно?

– Петруха, ты перегрелся. В баньку больше не ходи и пить – хорош.

– Не, ну разве я че-то не то сказал. Ты же Граф? – разводя руками, бубнил он и сам же ответил: Граф. Так чего?

– Совсем охренел?! – я начинал злиться.

– Ты чего? Я ж серьезно.

– Петя, отвали со своими умными излияниями. На дворе 21-й век. Все меняется. Подзадрочить меня решил?

– Да ты не обижайся, – он улыбнулся. – Я ж так, пошутил просто.

Я промолчал, но должен признаться, его пьяное бормотание насчет моего второго имени и воспитания сильно задели меня за живое. Может, и впрямь во мне кровь голубая от именитых предков течет? Ну хоть чуток? Тряхнув головой, я хохотнул про себя и подумал о том, что тоже нализался водки, раз всерьез подумываю о таком. Но потом вдруг в мою башку совершенно резко и быстро вонзилась, словно стрела, дерзкая мысль: а почему бы и нет? Почему бы мне действительно не установить с точностью – кто мои предки? Действительно ли мы, наш род, берет начало (или продолжение) от знаменитого рода Воронцовых? И если так, тогда…? Тогда я и вправду графских кровей. А это уже серьезно. Это гордо и принципиально. Моя грудь слегка выпятилась вперед, а подбородок от такой мысли приподнялся вверх, когда я размеренной поступью шагал в массажку пялить одну из своих избранниц, пусть даже плебейского, так сказать, происхождения…

Погуляли на славу! Я кое-как под утро добрался домой, плюхнулся в кровать и продрых кучу времени, пока меня не разбудил звонок телефона. Сначала я подумал, что это звенит в моей одеревенелой голове, потом сообразил, что нет, еле поднялся с постели, взял трубку и что-то в нее пробубнил.

– Добрый день, Данила Сергеевич, – прозвучал в ответ знакомый и ровный голос капитана Ивченко.

– Зз…драсьте, – буркнул я, пытаясь заставить мозг работать.

– Я вас разбудил? Простите. Мне нужно, чтобы вы срочно подъехали ко мне.

– Ээ-э… я себя…ммм… неважно чувствую, и…

– Ничего. Кофе у меня есть. Аптечка в отделе имеется. Так что жду вас. Чем скорее, тем лучше. Пропуск будет на вахте. Назовете фамилию и скажете, что ко мне. Вас проведут. – И он, не дождавшись моих неуверенных возражений, дал отбой.

Я тупо взирал на телефонный аппарат и слушал мерные гудки из динамика, стараясь сообразить, что ему от меня нужно. К чему готовиться? Ингу нашли? Еще кого-то привалили? Или меня прижать на признание хочет? Или что? Я был в растерянности.

Голова трещала по швам даже тогда, когда я подымался по лестнице на этаж, где был кабинет следака, в который меня вел постовой.

– Здравствуйте, Воронцов, – спокойно, словно плюнул, сказал Ивченко и махнул рукой в сторону стула. – Присаживайтесь.

Я кивнул и присел. И понял, это очень хорошо, что я ночью так нажрался – нервы мои еще спали под влиянием алкоголя, а равнодушие и пофигизм были составной частью тяжелого похмелья. Мне сейчас было по барабану все, и я забил на все, и на этого спокойного и нервирующего мента тоже забил.

– Тяжелая ночь? – внимательно изучая мой фейс, спросил капитан.

– Нормальная.

– Ну-ну.

Он опустил взгляд на бумаги, лежавшие на его столе, и продолжил что-то читать, не обращая на меня внимания. Я молчал. Так в тишине прошло несколько минут, прежде чем он, наконец, отодвинул от себя чьи-то письменные творения и откинулся на спинку кресла.

– Зачем вы мне солгали, Воронцов? Нехорошо.

– Солгал? – я изобразил искреннее удивление.

– Насчет вашей подруги. Инги Соколовской. Где она? – он вдруг наклонился вперед и буквально врезался в меня своими колючими глазами, будто стараясь просветить все мое нутро словно рентген. Но, как я уже говорил, мне-то пофиг. Я ведь в состоянии тяжелого похмелья – есть все-таки Бог на свете!

– Я вам не лгал, – ровным голосом возразил я. – Вы меня о ней не спрашивали.

– Где она?

– Мне почем знать. Инга – девушка свободная, отчитываться предо мной не обязана. А что? – и я изобразил испуг. – С ней тоже что-то случилось?

– Не играй со мной, сявка бритая! – вдруг заорал он, отчего я невольно вздрогнул; слишком уж резкий перепад эмоций для него, да и для меня также. – Говори, где Соколовская, иначе упеку в камеру к пидорам! Там заговоришь! Там тебе дырку на всю жизнь растянут вместе с репутацией твоей бандитской!

Я промолчал, пожимая плечами. Неужели знает? Да нет, вряд ли. Если бы знал, что я ее упрятал, то наверняка бы уже знал и место, где сейчас кочурится моя подружка.

– Молчишь?

– Так сказать нечего, – ответил я, и голос мой прозвучал спокойно и уверенно.

Теперь замолчал капитан, изучая меня своими зенками. Я понимал, какие противоречивые мысли бродили в его башке, но вот на испуг ему взять меня не удалось, а для дальнейшей раскрутки у него просто не хватало информации. Он не мог меня прижать. Нечем. Пока. Им возобладало спокойствие, словно тот секундный всплеск эмоций не посещал его вовсе.

– Рассказывай все, что знаешь о гражданке Соколовской. Все, до мельчайших подробностей. Начинай с момента, когда видел ее в последний раз. Подожди. – Он поднял трубку телефона, набрал какой-то внутренний номер, кого-то позвал, а уже через минуту в кабинет впрыгнул тот самый "мент-сочинитель" с перебитым носом, которого он назвал в прошлый раз Пушкиным из-за творчески составленного документа.

– Пиши протокол, – бросил ему Ивченко.

Я кротко вздохнул, лихорадочно соображая, с чего начать и как не запутаться в словах. И начал. А начал с того дня, когда Инга зашла ко мне в гости, в пятницу, накануне нашего планового и шального отдыха в ночном клубе, где впоследствии произошла облава, вызванная убийством Ксюши Розановой, из-за которой я и встрял в этот блудняк. А дальше было проще. Дальше я излагал все, как на духу, в принципе, ничего не утаивая, а лишь опуская ненужные подробности. Рассказ Инги о том, что не так давно они сняли товарища Голикова Кирилла Борисовича, кандидата в мэры города и "отличного семьянина", я также упустил. Мужская солидарность, скажете вы? Хрен там! Просто не хочу навлекать на голову своей встрявшей в дерьмо подружки лишние беды-хлопоты. И мне они ни к чему.

– Это все?

– Собственно, да, – ответил я.

– Где она сейчас?

Блин, он что – тупой?! Я же отвечал ему на этот вопрос.

– Не знаю. Правду говорю. С того дня я ее больше не видел. Ее что…тоже…того?

– В момент убийства Розановой она была с ней, – как-то вяло сказал капитан. – После исчезла. Где она может быть? Ее родственники? Близкие друзья? Любовники? Вспоминай, Воронцов. Не выйдешь отсюда, пока все не расскажешь!

Хорошенькое дело! Мой мозг напрягся весьма серьезно. Похоже, этому следаку так и хотелось упечь меня в предвариловку. Садист хренов! Самое паршивое было то, что я и вправду почти никого не знал из ближайшего окружения Инги, кроме дохлой Ксюши и пожилой мамы, частенько прикладывающейся к бутылке с алкоголем. О чем и сказал вслух, понимая, – такой ответ вряд ли обрадует не на шутку разозленного мента. А потом началось! Он принялся методично меня допрашивать, задавая по многу раз одни и те же вопросы, но в различных интерпретациях, пытаясь поймать на несоответствии. Всю душу вымотал, гад! Я пару раз и вправду запутался, но вовремя поправлялся, ссылаясь на головную боль и похмелье. У меня аж язык распух и глотка высохла от частых ответов, а в голове жужжало так, что рой ос позавидовал бы.

– Может, хватит, а? – не выдержал я. – Хотите меня в КПЗ оформить? Валяйте. Только я ни при чем, ничего не знаю, и больше ничего не скажу. У меня жутко голова болит, и вообще я пить хочу. Все. Баста!

Ивченко недобро зыркнул на меня, его большеголовый писарь вопросительно взирал на нас обоих, ожидая продолжения писанины, а я прокашлялся, чувствуя, как саднит иссохшееся горло.

– Ладно. На сегодня все. Подпиши и проваливай, – зло рявкнул капитан.

– Подписывать опасаюсь, – осторожно промямлил я.

– Не понял?

– Вдруг ваш…ммм… коллега вновь накорябал чего не так. С ошибками да высоколитературными фразами. А подпись-то моя. Вот.

– Слышь ты?! – начал привставать "Александр Сергеевич". – Грамотный? Так я счас…

– Молчать! – гаркнул капитан. – Подписывай.

"Пушкин" дал мне ручку и пододвинул листы протокола допроса, взгляд его при этом выражал всю полноту нежных чувств ко мне.

– Вот здесь, – он ткнул пальцем. – "С моих слов записано верно, мною прочитано". Подпись ниже… ага… теперь здесь то же самое… и здесь.

Я как дрессированный кролик, не читая, подписал все, не оставляя пустого пространства между моей подписью и каракулями опера, дабы исключить возможность вписывания чего то нового уже после сегодняшнего милого мероприятия – знаем такие фокусы. Научены.

– В камеру? – спросил я.

– А хочешь? – спросил он

– Нет.

– Тогда дуй отсюда. Из города никуда. Вызову еще раз – пулей ко мне, ясно?

Я молча кивнул, посылая его про себя на три веселых буквы, и вежливо улыбнулся.

Эх, свобода! Я вышел из ментовки, стал на тротуаре и вдохнул свежий воздух промышленного города. Домой не хотелось. К Инге сейчас нельзя, придется ей потерпеть – заеду чуть позже, когда стемнеет. Надо друзьям позвонить. Собраться где-то, пива попить и о деле переговорить. Нашел ближайшую забегаловку, мягко уговорил дать мне позвонить, набрал оператора и скинул всем сообщения на пейджер, что встречаемся через час на старом месте. "Старым местом" было уже упомянутое ранее кафе "Акация", где мы частенько любили собираться от нечего делать. Я направился прямиком туда, не забывая быть внимательным и осторожным, опасаясь мусорской слежки. Но ее либо не было, либо я совсем окосел и попросту не замечаю "топтунов". Да и черт с ними! Я расслабился. В назначенное время и назначенном месте я оказался первым и прождал ребят еще около получаса.

– Че-то случилось? – спросил Вася Мультик, разваливаясь на стуле.

У всех рожи были опухшие, сонные, с отпечатавшимися складками подушек на щеках. Я невольно усмехнулся.

– Ну и хари у вас! Мечта художника-портретиста!

– На свою глянь, – буркнул Боря.

– Моя то куда лучше будет! В ментовке здоровье поправили.

– В смысле? – насторожился Жила, начиная просыпаться.

– В самом прямом, – и я вкратце изложил им ситуацию, упуская лишь тот факт, что я действительно схоронил Ингу в захолустной гостиничке.

– Хорошенькое дельце, – промычал Валера. – И че делать будем?