Сан-Пьетро

Лайфхак про церковь Сан-Пьетро, от пола до потолка забитую живописью, – попросите открыть сакристию (это бесплатно): в ней Перуджино, если кому не хватило в Национальной галерее и в самой церкви, и роскошные фрески.

Однако главный специалитет Сан-Пьетро, известный на весь мир, – диковинные подлокотники монашеских кресел (1525–1535) в алтарной части собора (туда пускают). Стефано Дзамбелли из Бергамо украсил их фигурами и мордами сказочных и мистических существ, ни одно не повторяется, как и гротески, вырезанные на спинках. В сочетании с разноцветными фресками, которые можно рассматривать в лоб, эффект поразительный: точно чередуешь крупные и панорамные планы.

Дорога вбок

Но главное в Сан-Пьетро для меня – само это место, в котором бывший бенедиктинский монастырь находится. До него надо долго идти все время вниз, постоянно удаляясь от центра, проходя городские ворота и крепостные стены.

Постепенно людей на улицах становится меньше, тишины и покоя, осенней умиротворенности – больше и больше, а деревья по краям дороги все стройнее и выше.

Издали комплекс похож на древнюю крепость. Перед ним – пустырь, как бы окончательно отрезающий сакральную зону от повседневной: через пустоту проходишь как сквозь рамку металлоискателя.

Монастырь с каскадом клуатров, перетекающих друг в друга, и поэтому соединенный с университетскими факультетами (во внутренний двор проекта Франческо ди Гвидо Сеттиньяно выходят двери «философии», «теологии» и «логики»), точно ласточкино гнездо, лепится к краю пропасти, окруженному садами, затейливо соединенными со средневековыми дворами и смотровыми площадками.

Вокруг расстилается многоуровневый пейзаж с задников ренессансных картин, дневной зефир струит эфир. Фонтаны и статуи, названия растений на табличках, редкие пенсионеры и отдельные собачники, пинии и пирамидальные тополя, рассеянный свет, превращающий все, что вокруг, в архитектурные кулисы; стоит войти в один сад, чтобы увидеть, как сбоку раскрывается другой, а в искусственном водоеме, сопровождающем течение вод, плавают красные рыбки.

Самое ценное во всей этой обители покоя и окрестностях то, что, когда я еще только сюда шел, Перуджа, перестав взнуздывать туристические рецепторы, поменяла агрегатное состояние. Она не просто включила обыденность, но и стала чем-то обобщенно-иным, не конкретной Перуджей, столицей итальянской провинции с богатой историей и неземными ландшафтами, но территорией вненаходимости, которая в своей параллельности может возникнуть в любом другом мощном месте с похожими сквозняками.

Точка сборки

Не знаю, как объяснить ощущение конкретнее, так как прелесть его именно в рассеянности. Но, с одной стороны, такое пространство будто бы внезапно сбрасывает подробности, складки, где укрыты противоречия и детали, за которые цепляется сознание, чтобы, с другой стороны, на освободившееся медитативное течение мыслей снизошло ощущение собственного присутствия сразу во многих местах – одновременное переживание всех преддверий монастырских комплексов и музейных замков возле древних городов, когда рядом с ними расширяются автостоянки, бьются флаги на ветру и гигантские афиши, натянутые над стрельчатым входом, рассказывают о выставках.

Ну или это одномоментное переживание сразу всех таких мест, которые загораживают горный обрыв, возникая непреодолимой преградой, в тылах которой прячется бездонная воздушная яма, голодная до человеческих глаз, – смотровая площадка, позволяющая заглянуть в том числе в глубь себя.

Видимо, так и должно работать пространство, позволяющее выскользнуть из-под диктата времени, чтоб оказаться в безветрии и вненаходимости: Стефания, узнав вечером о моей дневной прогулке по Сан-Пьетро, обрадовалась и сказала, что это самое душеподъемное место в городе, прогулка до которого способна укротить любые нервы.

– Я хожу погулять в том саду, где особенная тишина, уж не знаю почему, но мне всегда там становится лучше…

Две неудачные выставки

Прицепом к Сан-Пьетро пошли сегодня две странные (в плохом смысле) и совсем уже неважнецкие выставки – в пинакотеке местной церкви показывали семь крохоток и одну большую картину Перуджино, которые, затем спустившись, я увидел в сакристии.

Одни и те же работы в двух местах не бывают, значит, в одном из мест висели копии? Я так и не понял.

Также, помимо всякого пятистепенного барахла, в пинакотеке был один неплохой Тинторетто, и это весь улов.

Другая выставка – «От Джотто до Моранди» – проходит в палаццо Балдечини, наискосок от Национальной галереи Умбрии, то есть в самом центре. Название пафосное, а картины в основном классицистическое убожество.

Джотто там и правда есть, размером с сигаретную пачку. Фра Анджелико чуть больше. Есть что-то из Карпаччо, Луки Синьорелли и Гвидо Рени, остальное – совсем уже замшелый академизм, плавно переходящий в тупиковый бидермейер. Звонкие имена оказываются напрочь отчуждены от волшебства, привычно им приписываемого. Это просто (или даже не просто) работы великих имен. Уже не людей, но брендов, где атрибуция опережает качество.

Тот самый разрыв означаемого и означающего, который постмодерн ставит во главу своего угла. Ибо совсем непонятно, как такие выставки смотреть. Точнее, удовольствие какого сорта получать. Сугубо фонетическое, что ли?

Тут же, на соседних этажах, оформленных как интерьеры частных покоев, показывают частную коллекцию какого-то богача, напичкавшего прекрасное палаццо антикварным и художественным мусором. Ну хоть красивые потолки узрел, и то хлеб (да, снимать там не дают, конечно же, но у меня и рука не поднялась партизанить): хотя, конечно, музеи без фото – деньги на ветер.

Уплотнения

Через неделю Перуджа уже как родная – идешь, не задумываясь куда, на автомате, точно в метро, но обязательно попадаешь в цель – и здесь был, и это видел, и Майкл Джексон из этой траттории вновь про мир во всем мире поет. Правда, Канта в газетных киосках возле университета сменил Аристотель. Видимо, это еженедельная серия книг по философии.

Впрочем, то, что кажется родным и узнаваемым, имеет привычку выветриваться из памяти быстрее всего остального – как и любые автоматизированные процессы.

И вот уже возникают места, необходимые для того, чтобы пазлы дня сложились. Для этого достаточно просто пройти мимо круглой, похожей на НЛО церкви Сант’Анджело, то ли V, то ли VI века, у городских стен. Возле всегда тихо и почти никогда никого нет. И долгий проход к ней по узкой дорожке, с двух сторон окруженной стеной, делает Сант’Анджело далеко удаленным объектом на том конце перевернутого бинокля.

Я почти уверен, что именно она, наложенная на более актуальные ренессансные образцы, служила для Перуджино прообразом храма-ротонды, который он ставил в середине своих самых гармоничных ватиканских картин и фресок.

Ораторий Сан-Бернардино

Ну или, чуть в стороне, Сан-Франческо-аль-Прато (1256), закрытая на ремонт и реконструкцию: с тыльной части эта готическая громада объединяется стеклянными поверхностями с комплексом Академии художеств, по коридорам и галереям которого однажды я гулял среди студентов пару часов в ожидании конца сиесты.

Стоящая на краю обрыва и дважды разрушенная землетрясениями (последний раз в 1987 году) Сан-Франческо-аль-Прато, впрочем, интересна не сама по себе, но резным ренессансным ораторием Сан-Бернардино (1451), оформленным Агостино ди Дуччо (1457–1462) вместе с местным скульптором Бартоломео ди Маттиоло. Внешние его стены убраны розовыми и серыми резными плитами, подробными фризами и скульптурами архангела Гавриила и Богоматери по краям. Уровнем ниже – фигуры св. Геркулана и св. Констанция. Тимпан с Христом, ангелами и серафимами лазорев.

В люнете розоватый св. Бернардин вписан в нежно-лазоревый фон.

Это тоже окраина центра «на выдохе». Перед ораторием – огромный зеленый газон. Целое ухоженное прато⁶¹. На нем массово, отдельными скульптурными группами (точно исполняя поручение куратора, первым заданием которого стало наполнить луг изысканной жизнью) отдыхают студенты, и однажды, когда я проходил мимо всей этой красоты на закате, она светилась нежными розовыми оттенками и переливами, сливаясь в единую композицию.

***

Ходил туда-сюда, обходя книжные магазины – искал «Героя нашего времени» для Стефании. Почему-то именно его. Прихотлива логика интернационального разговора на трех языках. Но в магазине «Фаринелли» нашел только «Доктора Живаго». Ну и всего Достоевского, почти всего Толстого и почему-то Гончарова.

К Стефании сегодня приходят друзья. Она дико извинялась, что после трудной недели я не смогу расслабиться так, как надо (да кто ж мне помешает), объяснила, что это для нее очень важное пати – недавно она разошлась с мужем, их общие друзья разделились, и сегодня первый вечер, когда к ней придут те, кто остался со Стефанией, а не выбрал сторону мужа.

Старинные приятели, которых она знает много-много лет, приходят к ней сегодня в новом качестве. Она запекает индейку и сотворила два пирога – вегетарианский (она же не ест мясо) и сладкую классику.

Дойти до Сан-Доменико

Чтобы не путаться под ногами у друзей и подруг Стефании, решил прогуляться до еще одного отдаленного храма за крепостными стенами – прочитал про его колоссальные размеры и археологический музей в клуатре, ну и отправился.

Три такие же самодостаточные храмовые громады будут потом и в разных концах Сиены – здоровенные соборы на выселках, в тишине и полном одиночестве: среди низкорослых кварталов и пустых площадей рядом, они, особенно если еще и стоят боком, стыдливо прикрывая фасад, отчетливо напоминают полностью укомплектованные интровертные станции или же горбатые загоны депо.

В 1304 году папа Бенедикт XI (здесь же и похороненный) подарил родному доминиканскому ордену весь этот комплекс, а также возможность получения индульгенции всем участникам мессы на престольный праздник 3 августа, из-за чего от паломников и их денег отбоя не было. Понадобилось новое вместительное помещение.

Первоначальный Сан-Доменико (1305) задумывался Джованни Пизано готической громадиной, а стал амбаром «зальной» формы – после очередной перестройки и срытия боковых нефов оставшиеся три (центральный, правый и левый) получились одной высоты.

Второе освящение храма прошло в 1632 году. С XVI века здесь осталась парадная, барочного стиля, лестница и портал, венчающий голый, будто бы с содранной кожей, вход.

Периферийная церковь из-за этого приобрела редкостную зальную конфигурацию – омут ее всеохватный и глубокий, глубже привычного (ибо без обычной визуальной «подстраховки» перепадов перекрытий), с гулким эхом и особенно ощутимой пустотой, удваивающейся в особенно протяженном трансепте.

Я пришел сюда незадолго до заката, в одном из темных закутков трансепта шла служба. Прихожане, кучкующиеся в небольшой капелле, напоминали то ли первых христиан, схоронившихся в скальных катакомбах, то ли беглых детей, потерявшихся в ночном лесу.

Внутри опустошенной пустоты

Самые интересные картины базилики давным-давно перенесены в Национальную галерею Умбрии – выше я упоминал и полиптих Фра Беато Анджелико, и «Мадонну с младенцем и музицирующими ангелами» Джентиле да Фабриано.

Тем не менее в полях Сан-Доменико есть чем полюбоваться. Например, мраморным надгробием Бенедикта XI⁶², лежащего на мраморной лежанке под высоким каменным балдахином и вполне достойного соседствовать с лучшими погребальными комплексами венецианской Сан-Дзаниполо.