– Да нет, Машка. Каких грибов; я пока писал, сам не знал, о чем будет, говорю тебе. С компьютером этим… что-то странное со мной происходит. Только теперь, когда написано, кажется, и объяснить могу: короче, фантастики в этом рассказе на самом деле ноль… что и пугает, – последнее Федоров сказал, кажется, уже самому себе. В душе фантастику он любил. – Короче. Нет этого режиссера действительно больше. Рассказ же закончился? Там ведь даже слово «Конец» приписалось… тьфу… я написал, – поправился Федоров. – А про режиссера только в этом рассказе и написано. Вот и получается, что как только рассказ закончился, так и нет его больше… Факт.

– Ну, блин… – Маша удивилась, но ее практицизм снова взял своё, и она немедленно посоветовала: – Так ты еще один рассказ напиши про это. Почему его теперь нет. А потом рассказ о том, как ты объясняешь то, что его нет, именно так, а не иначе, а потом еще один… ну ты понимаешь. Получится целый цикл. Тематический сборник рассказов, так сказать! – она победоносно взглянула на Фёдорова и, очень довольная своей мыслью, пошла чистить зубы.

***

Федоров же спать не торопился – его продолжал мучить произошедший с ним феномен. Открыв бутылку пива и усевшись с сигаретой на унитаз (любимое место для курения), он задумался.

Всем известно, что, делая скучное, нудное дело (коим, например, является стояние в очереди и т. д.), человек буквально мучается. Он хочет ускорить время. А поскольку желание есть потенциальное действие, а любое «действие» обычно встречает противодействие, то и результат желания был прямо противоположен: время замедлялось. В физике это называется "Законом Сохранения Энергии", в буддизме «Колесом Сансары» а в быту – "Законом Подлости". Таким образом, действуя от обратного, этот механизм применим и в случае ускорения времени.

Когда Федоров брал компьютер в руки, желания менялись на диаметрально противоположные. Он желал ДОЛЬШЕ стоять в очереди; он с раздражением констатировал, что электричка подошла РАНЬШЕ. Он страстно надеялся, что пробка НЕ рассосется. Таким образом, учитывая действия вышеперечисленных законов, он получал совершенно конкретные результаты: очередь подходила мгновенно, электричка появлялась раньше, а затор на дороге исчезал на глазах. В общем, с этим было ясно.

Но как и почему Федоров, в обычной жизни едва вымучивающий из себя абзац, попав в ситуацию "перевернутого Колеса Сансары", начинал строчить как заведенный, он объяснить не мог. Вроде бы это было связано с компьютером, но теперь Федоров мог работать и дома, продолжая и редактируя начатое в машине…

Внезапно взгляд упал на компьютер. Он стоял в зарядном устройстве и жизнерадостно светился голубым светом. На экране виднелась какая-то странная заставка: большая мраморная статуя на фоне водопада, стекающего между двумя дворцовыми лесенками. Она изображала девушку в тунике, с задумчивым видом смотрящую вверх. В руках у нее была арфа. "Надо бы на Машкину фотографию поменять, – мелькнула ленивая мысль. Он даже привстал, и уже протянул руку к компьютеру, как вдруг его пронзила догадка; мурашки побежали по коже. Он отшатнулся, не в силах оторвать взгляд от картинки. – Стой! Да что же это такое? Да как же это я раньше…! Да это же! МУЗА!»

– Машка!!! – заорал Федоров, сам не свой. – Это же Муза! Это она мне канал энергетический открывает! Ну, как бы приходит, чтобы я писал! – он бросился в спальню, зная наверняка, что Маша не спит. Она любила почитать перед сном.

Маша подняла недоуменный взгляд, не совсем понимая о чем речь, но, имея привычку не спорить с Федоровым по пустякам, кивнула.

– Нет вопросов, я так и думала. Муза так Муза. Пиши дальше, – совершенно уверенным голосом посоветовала она. – Может, писателем станешь… – и снова уткнулась в глянцевый журнал.

***

Рассказ напечатали. Второй тоже. Скоро у него вышел сборник, а через некоторое время и первый роман. Книги быстро раскупили, и издатели просили еще. Федоров все меньше работал в архиве, много времени проводя в разъездах; обычно он с утра прослушивал по радио прогноз о наличии в городе пробок и устремлялся туда. Они с Машей поженились и жили, кажется, хорошо. Все меньше Федоров думал о произошедшей с ним метаморфозе, считая, что все объяснено.

Но он не догадывался о том, что его объяснение было весьма далеко от истины. На самом же деле, причина происшедшей с ним перемены заключалось в другом: активизировался чип, вживленный инопланетянами в его нос…

ДЕВУШКА, С КОТОРОЙ НЕ ВЕЗЕТ

Жил в то время Степан в заброшенной мансарде дома десять по Пушкинской улице. Жильцов давно расселили, но денег на ремонт у государства так и не нашлось. Как говорится, «свято место пусто не бывает», и дом потихоньку стал заселяться – пустующие помещения занимали разнообразные художники, музыканты и просто «свободные творцы». Здесь они устраивали себе студии, репетиционные точки, но были и те, кто, сделав ремонт, переезжал основательно.

К этим самовольным поселенцам относился и Степан. Он обил стены фанерой, вставил в единственное окно раму и – начал жить.

Потолок был очень высокий, и Степану удалось соорудить в комнате какое-то подобие помоста. «Второй этаж, – многозначительно говорил Степан, а в разговоре не упускал случая вставить, – вот у меня квартира двухэтажная, и что? Ничего особенного…». Из-за примененных при строительстве инноваций вся конструкция слегка шаталась – как раз накануне работ Степан посмотрел передачу о древнерусских теремах, построенных без единого гвоздя. Поэтому при конструировании было решено следовать древним заветам и гвоздей не применять. Почти. Один все-таки пришлось вбить, чтобы прикрепить «этаж» к стене.

На помосте располагались кровать, стул и усилитель. Усилитель назывался "Беринджер", а еще была гитара – "Страткастер", очень хорошая, изготовленная двадцать лет назад из редкой породы болотного клена – пористого и легкого дерева. «Круто, ваще!» – говорил Степан, рассказывая о том, как звучит его гитара. Усилитель же был куплен за приличную сумму как студийный, правда потом обнаружилось, что он излишне шумит. Но драйв получался приличный, и Степан решил его обратно в магазин не сдавать…

Сегодня сильно болела голова – вчера играли концерт и засиделись почти до утра; Степан даже не помнил, когда вернулся домой… На ощупь он достал из сумки таблетку анальгина, выпил, посмотрел на часы. Три часа дня. Немного поколебавшись, он решил позвонить Олесе, чтобы «что-нибудь придумать».

Олесей звали девушку, которая приносила неудачу. Конечно, это были очень субъективные Степины ощущения, хотя и основанные на некотором статистическом материале но: Олеся была довольно симпатичной и очень приятной в общении девушкой, и тут уж как говорил Степан – «Красота требует жертв…»

Он поднял трубку, набрал ее номер и договорился о встрече.

***

На свидание Степан решил идти пешком. По двум причинам. Во-первых, девушка, с которой предстояло встретиться, всегда приносила ему несчастье. Не в прямом, конечно, смысле этого слова. Это не были настоящие беды, но так получалось, что даже при одном упоминании о ней, скажем, в разговоре с приятелями, Степану начинало тотально не везти.

Вот, например, сегодня, еще только набирая Олесин номер, он не заметил лежащего на стуле кота… и, слушая гудки, со всего размаха сел на этот самый стул. Кот Василий был довольно терпеливым животным, но ведь в пределах возможного! Он с диким, сдавленным воплем вонзил когти в зад Степана, добавив для убедительности укус в ляжку.

Происшествие получилось больное и обидное для обоих: вскочив, Степан неудачно задел телефонный шнур. Телефон упал и развалился на две части, что, однако, не помешало Олесе услышать произнесенное в сердцах матерное слово, начинающееся на букву «б». Она замерла, было, от неожиданности, но, распознав таки голос Степана, осторожно переспросила, что он конкретно имел в виду. Степан соврал, что «на него только что напали бешеные коты, которые покусали его и скрылись в неизвестном направлении». Слово же было произнесено от расстройства и к разговору отношения не имеет.

На том и сошлись, договорившись встретиться на Владимирской и «что-нибудь предпринять». При этом размытость формулировки позволяла каждому надеяться на свое, и оставляла свободу для маневра.

В общем, принимая к сведению уже случившееся, Степан не рискнул ехать на свидание в автомобиле – его было элементарно жаль. В лучшем случае ожидалась пара проколотых колес и потерянный домкрат, в худшем – могли случиться травмы и ушибы. Не хотелось ни того, ни другого.

Еще же, Степану хотелось выпить водки. По его твердому убеждению, алкоголь – отличное средство для коммуникации. Олеся была девушка общительная, неглупая и симпатичная, но далеко не красавица.

Степан же любил красавиц. Таковых среди его знакомых не было и приходилось, как говорится, "полировать" разницу между желаемым и действительным водочкой. Почему именно водочкой, Степан и сам не мог объяснить – напиток был найден интуитивно, путем долгих, изнурительных экспериментов. Это как химический опыт – из множества жидкостей и химикатов вдруг получается продукт, не имеющий ничего общего со своими

исходными. Скорее же всего, это было сродни алхимии, ибо эзотерический компонент имел для Степана первостепенное значение – без духовного настроя ничего не выходило. Поставленная им перед собой задача была невероятно, непереносимо сложна…

Однако, после многих лет работы подбор завершился – двести пятьдесят граммов водки плюс девушка средней наружности, соединяясь, давали искомое – получалась красавица.

                  ***

По дороге Степан зашел в магазин. Среди лавчонок и закутков он выбрал один, на витрине которого виднелся требуемый напиток. Он был, так сказать, в единственном числе. Кроме как водкой, причем одного сорта – «Московской» – здесь ничем не торговали. Это Степана насторожило, но он все же зашел и спросил, хороша ли у них водка, не поддельная ли. "Нет! Что ви! Что ви! – ответил ему человек сомнительной наружности с кавказскими усами и смуглым лицом, одетый в тренировочный костюм. – Ми поддельной не торгуем!" – отрезал он.

– «Мне «Московской» тогда, ноль семь…» – начал Степан нерешительно, понимая уже, что просит невозможного – на прилавке красовались только «мальки» и поллитровые бутылки. Однако хозяин, приветливо склонив голову, произнес:

– Вах! Почему нэт? Все есть… И ноль семи, и ноль восеми… – он достал из-под прилавка пустую литровую бутылку с надписью «Гжель» и вышел в подсобку. Донеслось журчание воды. «Моет?», – как-то отстраненно подумал Степан. Продавец вернулся и торжественно выставил бутылку на прилавок. Затем он взял с витрины малек и поллитру, и, победно глядя на Степана, перелил их содержимое в литровую бутыль. Поскольку воронки у него не было, часть жидкости пролилась. Продавец сделал успокаивающий жест и снова вышел в подсобку. Опять включил кран – чтобы ополоснуть бутылку… правда, забыл надеть крышечку, она осталась лежать на прилавке… И вот, наконец, с совершенно победоносным видом продавец появился из подсобки. В руке у него сияла полная литровая бутылка:

– Вот, дарагой! Для тебя ничего не жалко!

После такого теплого приема отказать было невозможно, к тому же Степан и сам имел восточные корни: его дедушка был еврей, а мать – армянка, поэтому он, молча расплатившись, взял бутылку и, тихо прикрыв дверь, оказался на улице. Шел снег.

***

Итак, до встречи оставалось минут пятнадцать. Степан зашел в первую попавшуюся подворотню, достал из сумки бутылку, отвинтил крышку, выдохнул и сделал пару глотков. Затем он вытер губы, закрыл бутылку и прислушался к происходящему внутри себя. Водка была плохая, но действовала правильно – жить становилось лучше.

Уже на подходе к метро обнаружилось, что выпил мало. Ощущение красоты и полноты жизни оборвалось. Захотелось курить. Обычно это происходило не столь быстро и как-то, что ли, плавней. Решил принять еще.

«Видимо, водка паленая оказалась или воды из крана много налилось», – подумал Степан с некоторым разочарованием. Искать подворотню не имело смысла – поблизости от метро все дворы закрыты на ворота с кодовым замком, и надежды туда проникнуть практически не было. Возвращаться же не хотелось – было холодно и далеко. Он встал спиной к тротуару, как бы разглядывая что-то в витрине магазина, и осторожно нащупал в сумке бутылку. Что это был за магазин, Степан даже не заметил, так как был полностью поглощен сначала нащупыванием бутылки, а затем откручиванием у нее крышки. Завершив дело, он сделал пару торопливых глотков. При этом большую часть расстояния до его рта бутылка проделала, все еще находясь в сумке, вынырнув оттуда только в последнюю минуту.

«Решат, что сок пью, – стыдливо подумал Степан, – может человек сок пить?" Он начал завинчивать пробку, но, видимо, криво надел и ее заклинило. Он попытался свинтить ее назад, но и это не удавалось. Тогда Степан в сердцах рванул, и пробка поддалась, но при этом выскочила из рук и провалилась в недра сумки. Степан чертыхнулся – сумка была большая, а пробка маленькая, и оба этих обстоятельства, соединяясь, делали поиски затруднительными. Без пробки водка могла выдохнуться или пролиться. Ни то, ни другое в его планы не входило.

Он с минуту подумал, потом сунул руку внутрь и принялся шарить. Ключи, зажигалка, футляр от фотоаппарата, ключи, фотоаппарат, кошелек, чехол от наушников, ключи, наушники, кошелек, зажигалка, ключи, плеер, записная книжка, футляр от фотоаппарата, ключи, кошелек, коробка анальгина, снова кошелек, опять плеер, снова ключи, записная книжка…

«Блин… Так до утра можно…» – расстроился Степан. Чуть подумал, снова достал бутылку и уже с расстройства, не особо прячась, сделал еще глоток. Посмотрел на витрину, это оказался магазин женского белья. Прямо перед Степаном красовались красные кружевные трусики внушительного размера. Снизу были затейливо раскинуты по разным концам витрины черные колготки. Сверху была прикреплена ночная рубашка в кружевных рюшках телесного цвета и значительно меньшего, чем трусы и колготки размера, отчего казалось, что силуэт напоминает то ли страуса, то ли орангутанга необыкновенной величины и окраса. Завершал все это сооружение исполинского размера бюстгальтер в малиновых кружевах.

– Привет! – послышался за его спиной голос Олеси. – А что это ты тут трусы женские так долго разглядываешь? А я раньше пришла, дай, думаю, в магазин схожу, а тут ты стоишь. А что это у тебя в сумке? Бутылка какая-то…

– Сок, – пояснил Степан, на мгновение прекратив нащупывать пробку. Легализация бутылки не входила в его планы. Он рассчитывал пользоваться заначкой равномерно в течение вечера, постепенно и незаметно увеличивая объем, добавляя его по глотку. Он хотел казаться Олесе малопьющим молодым человеком.

– Сок? А чего ты его там прячешь и держишься за него, как будто отнимают? А чего ты там щупаешь все время в сумке? – Олеся, как уже упоминалось, была девушка общительная.

Степан перестал копаться и посмотрел на нее с некоторой досадой.

– Ну, куда пойдем-то? Хочешь, ко мне можно, у меня фильм новый есть. Комедия, – зачем-то добавил он, словно жанр фильма играл в его планах решающую роль. Степан решил пойти по максимально экономичному варианту – денег было жаль, а провести с Олесей больше чем одну ночь в его намерения не входило.

Олеся задумалась. Конечно, хотелось бы в какой-нибудь клуб сходить или, на худой конец, в театр, но ради Степана она была готова согласиться. Парень он симпатичный, хотя и излишне прижимистый, но все же, как она считала, "с перспективой". Все ее приятели делились на две категории – "с" и "без" перспективы. Встречалась она и с теми, и с другими; но кто "без", – с ними соглашалась только на что-то очень интересное: коктейлей парочку подороже, поесть в хорошем кафе – все по полной. За это – секс, но быстро и без затей. На прощанье – деньги на такси, и до следующего раза.

Степан был "с", хоть и происходило с ним постоянно что-то непонятное. В прошлый раз, когда встречались, ключи от машины в канализацию уронил, аккурат в дырку люка попали. Так он туда в панике чуть было сам не полез, потом мужиков каких-то вызвал, денег им заплатил, а ключей не достали. "Через трубу в центральный слив смыло", – авторитетно заявили мужики, выбираясь наружу из пахнущего дерьмом люка и закуривая папиросы. А ключи эти, оказывается, у него последние были. Пришлось потом эвакуатор вызывать, половину машины разбирать – замок зажигания и сигнализацию заменять… А в позапрошлый раз в ресторан пошли. Поели уже, Степа сунулся за деньгами в карман, а там пусто. Дома кошелек забыл. Пришлось трубку с часами в залог оставлять, домой бежать. Только зря. Когда до дома дошел, выяснилось, что дома кошелька тоже нет. Видать не забыл он его, взял, да в ресторане из кармана сперли. Пока Степан по друзьям бегал, денег занимал, ресторан закрыли, а на другой день уже смена другая, ничего, говорят, не передавали, не знаем. А когда через день нашел тех, кто залог брал, выяснилось, что все уже продано по дешевке, чтобы по счету заплатить. Решили, что Степа ноги сделал, а вещи ворованные оставил. После той встречи пропал Степан, с месяц не звонил. Потом проявился, да вот…ключи в канализацию обронил… Короче, за те два раза Олеся очень Степану сочувствовала, тем более, что во второй-то раз она даже поесть в ресторане успела. Дальше этого уже, естественно, не пошло, и она даже немножко жалела.

– О кей, пошли на твою комедию! – на самом деле она согласилась бы и на ужасы – Степан выглядел сегодня как-то особенно импозантно, загадочно. Опять же витрина эта, где он трусы женские разглядывал, ужас как интересно!

– Ну, пошли тогда до дома пешком, не замерзнешь? – Степан все еще держал одной рукой бутылку в сумке, и его движения были несколько скованы. К тому же у него начались какие-то странные ощущения, не очень похожие на обычное действие водки – начала кружиться голова, перед глазами поплыли цветные звездочки. Все как-то медленно вращалось вокруг, очертания Олеси стали чуть размытыми. «Не надо было у этих нелегалов водку покупать… Неизвестно еще, что они там набодяжили, а ну как вообще барбитурат какой-нибудь? Вот, блин, непруха…» – они двинулись вперед.

Тем временем окружающие Степана предметы продолжали медленно эволюционировать: дома стали крениться и раскачиваться, автобусы странно вытянулись в длину, и способ их передвижения изменился до неузнаваемости. Мимо Степана проезжала передняя часть автобуса, затем она удалялась от него все дальше и дальше, при этом зад автобуса еще даже не приближался. Казалось, все стало резиновым и очень инертным. Цвета вокруг сделались нестерпимо резкими, с преобладанием серебряного и белого. Все предметы словно светились изнутри, в то же время, освещая друг друга и как бы соревнуясь между собой в яркости. Степан, остановившись у сияющего желтым светом ларька с надписью «БЛИНЫ», повернулся к Олесе.

– Хочешь блин? – неожиданно для самого себя спросил он, еще не понимая, зачем он это затеял, но, уже чувствуя, что у него, кажется, зреет план.

– Да, со сгущенкой.

– Тогда стой в очереди, а я сейчас. – Он сделал Олесе уверенный знак рукой и быстро отошел за угол ларька. Там достал из сумки бутылку, сделал пару торопливых глотков – эффект, производимый напитком, начинал нравиться, и он решил продолжить эксперимент. Выпив, Степан аккуратно поместил бутылку в сумку, собираясь сделать Олесе маленький сюрприз – неожиданно появиться с другой стороны ларька. Он торопливо принялся его обходить, но не заметил торчащего из асфальта металлического штыря, запнулся об него и упал. Из-за того, что одна рука у Степана была в сумке, падение получилось болезненным. Он, кажется, вывихнул ногу и сильно ушиб локоть. Водка при этом пролилась в сумку, правда, немного еще осталось. Вышел Степан из-за угла сильно помятым, хромая, с отвисшей рукой и воняя спиртом. Олеся ела блин.

–А я тебе с мясом взяла, – она гордо вручила блин. – Здесь вкусные делают!

Степан с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал. Люди вокруг тоже начали менять свои очертания, и он настороженно ждал развития событий. Съели блины, пошли дальше.

Теперь Олеся была одета в серебряный комбинезон, как у космонавтов, на голове у нее красовался шлем летчика-истребителя с яркой надписью «СССР». Она непрерывно что-то говорила; мелькали имена, даты. Иногда она цитировала кого-то и, кажется, даже читала стихи. Что она говорила конкретно, было почти не разобрать – шлем сильно заглушал слова, но Степан внимательно морщил лоб, периодически поднимал брови и кивал – умение слушать он ценил в других и по возможности развивал в себе.