Глава 2. Утюг и поезд

После вступительных экзаменов я познакомился с высоченным парнем из Петропавловска-Камчатского, Александром Заозёрским. Рост моего нового приятеля совсем немного не дотягивал до двух метров. Выглядел Саша представительно и, я бы даже сказал, франтовато. Такой типичный современный интеллигентный мальчик из хорошей семьи. Симпатичный, начитанный, идейно подкованный. Неудивительно, что он пользовался популярностью у девушек.

Кроме того, Заозёрский был истинным комсомольским активистом. Многим из поступивших на ВМиК приходилось в школьные годы в силу своего статуса лучших учеников класса участвовать в так называемой общественной жизни. Их избирали комсоргами, членами комитетов комсомола и так далее в том же духе. Но большинству вся эта деятельность радости не приносила и воспринималась, как повинность. А вот Александр являлся одним из тех немногих, кто с удовольствием и энтузиазмом принимал участие в работе комсомола. Павка Корчагин был для него не заезженным речевым клише, а настоящим идеалом, образцом для подражания, эталоном хорошего человека.

Пообщавшись с Сашей после вступительных, я вскоре выяснил, что на месяц, оставшийся до начала занятий, мы оба поедем на Кубань к родственникам. Поэтому и билеты покупали на один и тот же поезд, следующий до Краснодара – чтобы в дороге было веселей. Мне-то этот маршрут не особенно подходил – после него следовало ещё пару часов добираться на автобусе, чтобы доехать до моих родных. Но чего не сделаешь ради хорошей компании?

В день отъезда я быстро закинул вещи в чемодан, сдал комнату администрации общежития и отправился к Сашке. Тот ещё не оделся и даже не начинал сборы. Стоял посреди комнаты и о чём-то раздумывал с довольной улыбкой на лице. Наверное, вспоминал что-то приятное. Может быть свидание с любимой девушкой, а может быть – поход за вишней в университетские сады.

Моё появление побудило Заозёрского к решительным действиям: он решил начать одеваться. Подошёл к шкафу, но застыл надолго у открытой дверцы. Спрашиваю его: «В чём дело?» А Сашка отвечает: «У меня все рубашки мятые! У тебя утюга не найдётся?»

Разумеется, утюга у меня не было. Я даже не задумывался о том, чтобы брать с собой такую тяжесть в дорогу! Да и вообще, проблема мятой одежды в те времена волновала меня значительно меньше, чем сейчас. То есть, абсолютно не волновала! Достаточно сказать, что брюки, в которых я отправлялся в дорогу, последний раз подвергались глажке ещё в родительском доме. То же самое можно было сказать и о рубашках.

Заозёрский же придерживался иных жизненных принципов. Перспектива выйти на улицу в невыглаженной рубашке повергла его в уныние. Улыбка с Сашкиного лица куда-то сразу же пропала. Её место заняло озабоченное выражение. После коротких раздумий Заозёрский приступил к радикальным, хотя и бестолковым действиям. Он обошёл комнаты всех своих знакомых, потом комнаты знакомых своих знакомых. Пользы это не принесло никакой – утюга не нашлось ни у кого. Мы лишь потеряли кучу времени. До отхода поезда уже оставалось совсем немного.

Тут меня осенило – ведь утюг должен быть у дежурной по этажу. И в самом деле, в её служебной каморке этот столь важный для Александра предмет нашёлся, после чего Заозёрский смог-таки наспех выгладить рубашку и, наконец-то, одеться. Затем мой приятель собирал чемодан, потом долго отдавал утюг дежурной, потратив кучу времени на пустые разговоры, сопровождавшиеся многозначительными улыбками… А ведь ещё нужно было сдать комнату!

Неудивительно, что после этого мы долго ждали лифт, чтобы спуститься с двенадцатого этажа, ещё больше времени ушло на ожидание автобуса на остановке перед главным зданием. В вестибюле станции метро «Университет» у Сашки возле разменного автомата рассыпалась мелочь, и нам пришлось потратить несколько драгоценных минут на ползанье под ногами других пассажиров метрополитена и сбор укатившихся монеток. В результате мы уже так сильно опаздывали, что при подъёме с «Курской-радиальной» пришлось всю дорогу бежать вверх по эскалатору вместе со всем багажом. Хорошо, что у меня был лишь один чемодан. Александру пришлось тяжелее. Он, как человек воспитанный, вёз родственникам какие-то подарки, и вещей у него набралось значительно больше.

Мы оба моментально взмокли. Попробуйте взбежать по лестнице с грузом!

Покрасневшие и задыхающиеся, мы неслись, не останавливаясь, по замысловатым подземным переходам под Курским вокзалом до нужной платформы. Затем, совершив последнее усилие, поднялись по ступенькам и увидели свой поезд. К нашему счастью, его отход по каким-то причинам задержали. Все остальные пассажиры уже давно вошли в вагоны, но двери проводницы ещё не закрывали и ждали отправления с флажками наготове.

Мы с Сашей с разбегу забросили в первый попавшийся тамбур свои чемоданы, потом вползли туда сами на трясущихся ногах. После бега с чемоданами сил почти не оставалось. Вагон оказался не нашим, но проводницы впустили нас без лишних разговоров, решив, наверное, что от таких безумцев лучше держаться подальше, чтобы не покусали ненароком. Сразу после этого поезд тронулся с места. А нам с Заозёрским пришлось ещё пробираться со своим багажом через добрый десяток вагонов.

Когда мы доползли до своих мест, убрали чемоданы под сиденья и смогли, наконец-то, перевести дух, Сашка смотрел на меня виноватым взглядом. Вот же, блин, угораздило меня связаться с этим чистюлей! Видел бы он себя! Весь всклокоченный, мокрый, потный. И кому теперь какое дело, мятая у него рубашка, или нет?

Глава 3. Первые впечатления

Общежитие

Вернувшись в Москву к началу занятий, я очень удивился, когда получил в приёмной комиссии ордер на поселение не в уже изученном главном здании университета, а в каком-то ФДС-7. Оказалось, что в двух остановках от нашего факультета, недалеко от площади Индиры Ганди, находится целый городок пятиэтажных общежитий МГУ, так называемый Филиал Дома Студентов. В седьмом корпусе этого городка жили студенты младших курсов ВМиК.

На высоком крыльце перед входом в общежитие столпились женщины, страховые агенты. Они набросились на меня стаей гарпий, и одной из них таки удалось впиться в мой кошелёк и облегчить его на десять рублей. Взамен я получил страховой полис на стандартном бланке с водяными знаками. У большинства из нас эти бланки, заполненные шариковой ручкой, долго валялись по тумбочкам и исчезли бесследно, вместе с другими ненужными бумажками. Однако мой однокурсник действительно смог получить по такому полису приличную сумму денег, когда сломал руку во время учебного года.

На входе в ФДС-7 сидели строгие бабушки-вахтёрши в синих халатах. Они направили меня к коменданту общежития, а уж та выдала ключ от 104 комнаты на первом этаже. Ключ был только один. Следовало сделать с него дубликаты, чтобы мои будущие соседи тоже могли отпирать дверь.

Жить в этой комнате нам предстояло вчетвером. Двоих я знал. Это уже упоминавшийся Заозёрский Саша, который, собственно говоря, и договаривался в комитете по расселению. Второй – Витёк Липов с Западной Украины. С ним я познакомился даже раньше, чем с Александром.

Витёк оказался моим соседом по кубрику в летнем лагере военно-инженерного училища и, как и я, не поступив туда, успешно сдал экзамены на ВМиК. Липов знал массу забавных историй и смешных или даже злых анекдотов на разные темы, включая политические. Кроме того, он отличался особенной жизнерадостностью, каким-то искренним задором. Но ни один из моих знакомых к тому моменту пока ещё не приехал.

Ближе к вечеру я познакомился с третьим соседом. В дверь кто-то постучал. Я отпер, и в комнату вошёл темноволосый парень чуть выше меня ростом. Мы сразу познакомились. Сергей Питалов приехал из Коломны. Мы с ним быстро нашли общий язык, обсудили предполагаемый распорядок завтрашнего дня, а потом весь вечер провели за карточными играми. Серёжка очень забавно сердился, когда проигрывал.

Факультет и преподаватели

Факультет наш располагается в здании второго гуманитарного корпуса. В 1987 году он считался одним из самых новых и современных корпусов университета. Лекции нам читали внизу, а вот семинарские занятия всегда проходили на шестом и седьмом этажах. Там же помещалась учебная часть факультета и всё его руководство.

Лифтов в корпусе много, но студентов – значительно больше. Поэтому торопыжки, типа меня, часто пользовались лестницами. До сих пор помню, как гудели мышцы ног, когда, не желая ждать лифта, поднимался бегом вверх по лестнице после физкультуры. Зато радовал меня тот факт, что эти мышцы ещё есть.

Помимо больших лекционных аудиторий на втором этаже ещё располагались два больших просторных холла. Почему-то они получили название сачкодромов или попросту – сачков. Вероятно потому, что там любили слоняться студенты. Жизнерадостные младшекурсники порой даже играли в этих холлах в бадминтон.

Первое собрание нашего курса прошло в главном здании университета. Подходящего зала на четыреста пятьдесят человек на нашем факультете просто не нашлось. Поэтому руководству ВМиК пришлось воспользоваться огромной аудиторией в сталинской высотке. Обычно там читают лекции студентам мехмата – их набирают немножко больше, чем нас вээмкашников. Всех собравшихся поздравили, а потом каждому вручили студенческий билет. Но, поскольку народу было слишком много, вся торжественность момента куда-то улетучилась. Если самым первым студентам достались вместе с документом крепкое рукопожатие и улыбка представителя деканата, профессора Костомарова, то оставшиеся четыре сотни получали студенческий уже без помпы. Vanitas vanitatum et omnia vanitas.

И начались наши студенческие будни. Лекции по самой главной дисциплине, математическому анализу, читал на втором потоке профессор Фёдоров Вячеслав Васильевич. Спокойный и внешне невозмутимый, свой предмет он излагал строго по знаменитому синему учебнику. Один в один, с точностью до знака препинания!

Из-за этого даже поговаривали, что Фёдоров сам же этот учебник и написал, но из-за обилия важных персон среди официальных авторов его фамилия на обложку не попала. Произносить имя и отчество Вячеслав Васильевич было для студентов слишком долго. И вскоре наш лектор получил более короткое прозвище Вячик.

Про Фёдорова рассказывали следующую историю. Однажды, когда он приступил к доказательству теоремы о том, что непрерывная на сегменте функция будет равномерно непрерывной на этом сегменте, в аудиторию ввалилась группа опоздавших студентов. В отличие от многих других лекторов, Вячик относился к нарушениям дисциплины стоически и никогда не тратил время на выяснение отношений. Опоздавшие могли спокойно пройти на свободные места и никаких карательных мер на экзаменах за это Фёдоров ни к кому не применял.

Но эти студенты зачем-то остановились у дверей и начали спрашивать, можно ли войти. И тут Вячеслав Васильевич слегка рассердился, что для него было не характерно. Оторвавшись от доски, он повернулся к вошедшим и спокойно произнёс:

– Вы меня перебили! Прошу сюда, берите мел и объясняйте, как в этом доказательстве сработает определение непрерывности по Гейне!

Студенты остолбенели. К счастью для опоздавших, среди них нашёлся человек, который быстро соображал. Он тут же ответил:

– Вячеслав Васильевич! А можно мы просто сядем?

Фёдоров кивнул, и продолжил доказательство.

Алгебру нам читала Галина Динховна Ким. С её предметом было сложнее. Учебников по алгебре первокурсникам выдали сразу несколько, но ни один из них не подходил на сто процентов, поскольку изложение велось лектором по своей собственной программе. Как я понимаю, учебник алгебры Галина Динховна в то время лишь писала. Эта книга была издана университетским издательством несколько лет спустя.

Вы спросите: «А зачем создавать новый учебник, если уже написано столько старых, если даже вам выдавали их целых три?»

Всё дело в том, что требования к уровню и строгости изложения всё время менялись, и то, что было допустимо в тридцатых или пятидесятых годах двадцатого века, перестало удовлетворять математическую общественность в семидесятых-восьмидесятых. И начались многочисленные попытки совместить строгость математических доказательств с их понятностью.

К примеру, доказательство теоремы Лапласа в старом учебнике занимало примерно дюжину строчек текста с общими рассуждениями. У нас же на лекциях обоснованию этого математического утверждения посвящался целый академический час. Так вот, курс Галины Динховны по линейной алгебре, пожалуй, был самым строгим, но в то же время и самым понятным.

Ким великолепно чувствовала аудиторию и всегда хорошо понимала, когда нужно остановиться, чтобы студенты успели записать изложенный материал, а когда имеет смысл сделать паузу и отвлечься от предмета. В такие моменты она рассказывала нам какую-нибудь забавную историю. Вот одна из них.