ПОДРУЖКА

В школьные годы у Олеси была подружка, которую звали Ира Лебедева. Они с ней довольно тесно общались с самого первого класса. Можно было сказать, дружили. При этом Олеська никогда не строила никаких особых иллюзий по поводу крепости и долговечности этой их странной дружбы, – ну, разве что в самом начале, когда она была еще совсем маленькой, наивной и неискушенной.

Как она поняла, уже став взрослей, на самом деле Ира всегда ненавидела ее лютой ненавистью. Не спрашивайте, за что, – это, к сожалению, так и осталось для Олеськи тайной за семью печатями. Сколько раз Ира с удовольствием подставляла и предавала ее, – было и не сосчитать. Неоднократно она зачем-то объединялась с другими девочками и “дружила против Олеськи”, – об этом самой Олесе впоследствии вообще даже и вспоминать-то было смешно. Хотя в те моменты смешным это ей вовсе не казалось, – напротив, было очень грустно и тяжело. Причем, – ну, ей-богу!.. – сама Олеська так и не поняла причину всего этого. Ни разу, – по крайней мере, осознанно, – она ничем не обидела свою одноклассницу. Просто та почему-то реально ее терпеть не могла.

И при этом они, типа, “дружили”.

Причем, цену этой ее “дружбы” Олеся прекрасно осознавала даже тогда, в те годы. Но ведь надо же было хоть с кем-то хотя бы изредка общаться на переменах, – а Олеся и так большую часть времени проводила в гордом одиночестве, не слишком желая сближаться с другими одноклассниками. Поэтому, когда Ира, в очередной раз “надружившись против нее с другими девочками”, снова зачем-то пыталась начать общаться, Олеся ее не отталкивала.

Ира Лебедева была девочкой очень красивой и умной. Все годы обучения в школе она была круглой отличницей, – на радость учителям и на гордость родителям. Она рассказывала, что целыми днями только учит и учит уроки, – ничем другим ей, якобы, мама с папой заниматься просто не позволяют. Олеся тоже училась хорошо, практически на одни пятерки, но без такого фанатизма, разумеется. У нее всегда были и другие интересы, помимо школьной программы. Олеся занималась спортом, очень любила читать; она была любознательной от природы, и поэтому ее увлечения часто менялись или дополнялись. Животные, путешествия, музыка, изобразительное искусство, кинематограф… Честно говоря, в те годы не было, наверное, ни одной отрасли, к которой Олеська не проявляла бы интерес, – в той или иной степени.

Иру это тоже почему-то всегда бесило. И она умела между делом очень тонко намекнуть, как она презирает все эти увлечения одноклассницы. Скажет аккуратно какую-нибудь гадость, – например, как ей противен нравящийся Олеське певец или актер, – и внимательно смотрит на нее, с невинным видом ожидая реакции. Типа, – а что такого я сказала?.. Я же тоже имею право на свое мнение?..

Или временами она могла, как бы мимолетно, упомянуть о том, как ей мерзко смотреть на всех этих спортсменов, бегающих по стадиону, как стадо идиотов. Мол, ее просто наизнанку выворачивает, как только она представит, какие они все потные, грязные, вонючие… И как их самих от себя не тошнит?..

И снова хитро так покосится на Олеську, прекрасно понимая, что та от ее слов чувствует себя не в своей тарелке…

При этом гигиену Олеся соблюдала всегда и принимала душ после любых занятий спортом, – а также каждый вечер перед сном. Хотя во времена их беззаботного босоногого детства вообще не было принято мыться слишком часто… Одежду Олеся тоже меняла регулярно, так что ни грязной, ни потной, ни вонючей она уж точно никогда не была, но определенные комплексы от этих высказываний одноклассницы у нее всегда пробуждались, и она невольно зацикливалась на том, нет ли в словах заклятой подруги зерна правды?.. Еще больше Олесю задевало, когда Ира невзначай, но регулярно намекала на то, что ее родители просто не позволяют ей тратить драгоценное время на всякие дерьмовые книги, которые читают только ненормальные, – такие, как Олеся, опять же надо полагать, – и гораздо лучше и полезнее посвятить все это время учебе…

Все эти постоянные камешки в Олесин огород были для нее, разумеется, не слишком приятны и даже весьма болезненны. Но так уж вышло, что как таковых подруг у нее в те времена не было от слова вообще, – а надо же действительно хоть с кем-то иногда общаться на переменах… Поэтому чаще всего Олеся старалась просто игнорировать ее подначки, чтобы Ира не почувствовала, что делает ей… да нет, даже не больно… Просто обидно иногда бывало действительно очень сильно, и скрыть это не всегда удавалось. И Олеся, в свою очередь, тоже с возрастом научилась, в отместку, подначивать Иру, нарочно задевая ее больные места, которых у той тоже было не сказать, чтобы мало. Ира очень сильно обижалась, чуть ли не до слез. Олеся прекрасно видела это. Никакой радости ей это не доставляло, – так только, легкое удовлетворение из-за того, что ей удалось отплатить обидчице той же самой монетой. Но Ира почему-то даже ни разу не посмела сказать ей об этом или как-то иначе поставить ее на место.

Хотя самое разумное и правильное в такой ситуации было бы попросту перестать общаться. Но этого Ира тоже почему-то не торопилась делать.

Вот так они и “дружили” многие годы…

Но все это так, предыстория, – чтобы просто было хоть немного понятно, какого рода отношения их связывали. Присказка, – если можно так сказать.

В девятом классе к ним, в их дружную компанию, прибилась еще одна девочка, Аня. И вот однажды они шли как-то все вместе по улице. При этом троицу они представляли собой весьма колоритную. Ира из них тогда была самой крупной, на целую голову выше Олеси, чей рост составлял примерно сто шестьдесят сантиметров, и немного полноватой. А Аня, наоборот, была ниже Олеси, – так же примерно на голову, – и по телосложению была необычайно худенькой и хрупкой, – ну, прямо в чем душа держится, как про таких тогда говорили.

Несмотря на то, что они все были ровесниками, Ира выглядела намного старше своих четырнадцати лет, а Аня, наоборот, чуть младше.

Навстречу им по довольно широкой дорожке шли трое пацанов. На вид им было от силы лет по десять-одиннадцать, – а может, и того меньше. Довольно противные и мерзкие, – несмотря на юный возраст, все пороки развития и воспитания, можно сказать, были уже у них на лицах написаны. Но – мелкие и щуплые, так что явной опасности они пока еще не представляли.

Только вот один из них не смог поделить дорожку с Ирой.

Чем она ему так не приглянулась, было совершенно не понятно. Или же, наоборот, слишком приглянулась, – а что, Ира была девушкой довольно привлекательной, – и он, возможно, таким вот странным способом решил привлечь ее внимание. Но только он вдруг с ругательствами попер прямо на нее, – мол, смотрите, какой я крутой бычара!.. И изо всех силенок толкнул ее в грудь. Разумеется, этих силенок было еще весьма маловато, а Ира, в сравнении с ним, выглядела гранитной стеной, поэтому она даже и не пошатнулась. Шедшая рядом Олеся, признаться честно,  поначалу даже и не обратила внимания на этот неприятный момент. Подсознательно она ожидала, что Ира сейчас оттолкнет от себя малолетнего выродка, и они спокойно продолжат свой путь.

Но Ира, вместо этого, зачем-то двумя руками вцепилась в плечи парнишки и застыла на месте.

То, что произошло дальше, в первые секунды просто отказывалось уложиться у Олеси в голове. Она словно наблюдала за всем этим со стороны, не до конца осознавая, что это имеет место в реальности. Выродок начал обеими кулаками лупить Иру по лицу. К счастью, как уже было сказано, силенок у него было еще не так, чтобы много, поэтому никаких серьезных повреждений он ей при этом, вроде как, не причинил. Просто факт оставался фактом. Мелкий гаденыш бил ее и при этом крыл трехэтажным матом, – похлеще, наверное, чем матерый уголовник с тридцатью годами отсидки.

Ира при этом стояла молча, с каменным лицом свекольного цвета, намертво вцепившись в плечи отродья, который вертелся, как уж на сковородке, продолжая мутузить ее кулаками по физиономии, умудряясь при этом пинаться обеими, похоже, ногами одновременно и выкрикивая грязные оскорбления. Олеся и Аня застыли от неожиданности в двух шагах от них. При этом Олеся все еще думала, что вот сейчас Ира отвесит гаденышу оплеуху, отшвырнет его в сторону, и они спокойно пойдут дальше. Но Ира, с напряженным пугающе-красным лицом, на котором, – то ли от прилагаемых усилий, то ли от волнения, – проступили все жилы, продолжала держать малолетнего негодяя так же крепко и по-прежнему молча. А он продолжал бить ее все так же озлобленно и неистово…

Со стороны это, наверное, могло бы показаться жуткой картиной, – если судить только по описанию. Мальчик напал на девочку и в остервенении бьет ее… Два других мелких ублюдка стоят рядом и довольно хохочут, глядя на них и подбадривая дружка замечаниями… И две девочки, замершие в другой стороне, возможно,