Цитаты из книг автора «Дино Буццати»

– Что еще за фокусы? – возмутился полковник. – Праздник закончился из-за того, что убежали мальчишки, да? Ну а я не в счет? Дух подошел к нему. Это был Бернарди. – Ничем не могу помочь, увы, – ответил он. – Маттео, кажется, улетел. И потом, мои сородичи всегда благоволили к детям. – До чего же вы похожи на людей, – сказал полковник с горечью. – Пока дети маленькие, с ними носятся как с писаной торбой; но вот они вырастают, жизнь их как следует треплет, они узнают на собственной шкуре, что такое усталость, и тогда никому ты уже не нужен. – Дело, наверное, обстоит иначе, – задумчиво произнес Бернарди. – Приходит время, и вы, люди, взрослеете, меняетесь. И не остается ничего от тех детей, которыми вы были. Вас не узнать. Наверняка и ты тоже, полковник, когда-то был совсем другим…

Проколо вышел на середину поляны и громко приказал: – Ну, продолжайте! Давайте же, пойте снова. У вас неплохо получалось. Но песня Маттео смолкла, и наступила тягостная тишина. Проколо заметил, что духи быстро и украдкой расходились прочь. Один из них, с пузатым бочонком в руках, скользнул на поляну и, постучав по обручу, позвал мерцающие огоньки, которые послушно спустились с деревьев на землю и нырнули в бочонок. Собрав все огоньки до последнего, дух тоже скрылся в чаще.

– Мы прощаемся с тобой, – сказал Бернарди. – Уже вечером ты будешь далеко отсюда, в большом вечном лесу, о котором нам столько рассказывали в юности. В бескрайнем зеленом лесу, где нет диких кроликов, сурков и медведок, которые глодают корни, нет жуков-короедов, точащих древесину, и гусениц, которые пожирают хвою. В тот лес не нагрянет буря, и его минуют грозы и молнии – даже жаркими летними ночами. Ты встретишь там наших погибших товарищей. У них началась новая жизнь, можно не сомневаться. Они превратились в молодые ростки, которые едва пробились из-под земли, чтобы опять научиться жить и стремиться ввысь, к небу. Многие из них наверняка уже вытянулись, окрепли.

По мере того как он приближался, визг пилы становился все громче и пронзительнее. Дойдя до места, полковник был поражен, увидев группу людей, собравшихся вокруг ели, над которой трудились рабочие. Маттео растолковал, что это духи, они пришли попрощаться со своим товарищем. Явились не все, а только жившие неподалеку. Проколо сразу заметил среди них Бернарди. Они были высоки и худощавы, со светлыми, ясными глазами, лица доброжелательные, открытые и словно высушенные солнцем. Одеты в костюмы зеленого цвета – одежду такого покроя носили в прошлом веке, – без претензий на элегантность, но очень опрятные. Каждый держал в руке фетровую шляпу. Почти все были светловолосы и без бороды.

В начале века Маттео знали все жители Нижнего Дола. Мало кому из ветров удалось так прославиться. Говорили, Маттео способен на многое. Правда это или нет, несомненно одно: перед ним все трепетали. Когда приближался Маттео, стихал птичий гомон, белки прятались по дуплам, зайцы, сурки и кролики забивались в норы, коровы мычали протяжно и жалобно.

Они были на редкость словоохотливы и, устроившись на макушках деревьев, болтали дни напролет – друг с другом или с ветром. Иногда разговоры не смолкали даже ночью.

И я уверен, что вы не намерены… – Своих намерений, – оборвал его Проколо, – пока не знаю я сам.

Так в жизнь Дрого вошло еще одно дополнительное ожидание, еще одна надежда – на выздоровление. Впрочем, своего нетерпения он никак не выказывал. В северной пустыне по-прежнему было спокойно, ничто не предвещало возможного нашествия врага.

Дрого переставал думать о товарищах, сумевших своевременно бежать, о старых друзьях, ставших богатыми и знаменитыми; он утешался мыслями о тех, кто разделял с ним его ссылку, и не сознавал, что это могли быть слабые или сломленные люди – отнюдь не пример, достойный подражания.

Плащ Когда исчезла последняя надежда и казалось, ожиданию не будет конца, Джованни вернулся домой. Стоял серый мартовский день. В небе кружили вороны. Еще не пробило двух. Мать убирала со стола. Он появился на пороге неожиданно. С криком «Сынок!» мать бросилась его обнимать. Пьетро и Анна, маленькие братишка и сестренка Джованни, радостно заверещали. Этот долгожданный, мелькавший в сладких предрассветных снах миг должен был принести им счастье. Джованни едва проронил несколько слов, с трудом сдерживая слезы. Он положил тяжелую саблю на стул. На голове у него была зимняя солдатская шапка. – Ну-ка, покажись, – сказала сквозь слезы мать, отступая назад. – Покажись, каким ты стал красавцем. Уж больно бледный… Джованни и впрямь был очень бледен. Силы словно оставили его. Сняв шапку, он прошел в комнату и опустился на стул. Он так устал, что даже улыбка давалась ему с трудом. – Сними плащ, сынок, – сказала мать, оглядывая сына как диковинку и слегка робея перед ним: он был таким статным, красивым, мужественным (только очень бледным). – Давай сюда. Жарко ведь в доме. Джованни резко отстранился и еще плотнее запахнул плащ, боясь, что его сорвут. – Нет-нет, не надо, – ответил он, не глядя на мать. – Так удобнее. Да и потом – скоро надо идти… – Идти? Два года не был дома и сразу уходишь? – воскликнула мать в отчаянии. Не успела и порадоваться по-настоящему, да, видно, такова материнская доля. – Что это так сразу? Отдохни с дороги, поешь! – Я уже ел, мама, – ласково улыбнулся Джованни, вглядываясь в знакомый полумрак комнаты. – Мы остановились в таверне. Неподалеку отсюда.