Цитаты из книги «Все тот же сон!..»

– Слышь, Григорий, – сказал Сенька, – я тебе вот что хотел сказать – ты, это… когда просыпаешься, не вопи… – Когда – просыпаюсь? – оторопело переспросила я.

…Текст Сенька учил тяжело, медленно, многих слов не понимал. Зато когда, наконец, выучил наизусть роль Пимена, стали происходить с Сенькой странные вещи. После одной из репетиций он позвонил мне домой.

На другой день, подходя к школе, я увидела Плоткина. Он стоял перед входными дверьми, навалясь на костыль и подогнув ногу, а увидев меня, сорвал с головы кепку и протянул ее с радостным воплем: «Подай, Григорий!!!» – У дедки выпросил! – счастливо сообщил он. – Дед у меня пять лет назад ногу ломал, целых два месяца, как кузнечик, на костыле скакал. А я вчера в сарай полез, гляжу – лежит костылик, родимый! Еле у дедки выпросил его! Репетировал Сенька в этот день совсем по-другому. Правда, на протяжении всей сцены он несколько томился в ожидании заветной реплики, но зато уж ее выдал как следует – кряхтя, с хрипотцой, со вздохом.

Наконец, Сенька дополз до заключительных слов Пимена: «Подай костыль, Григорий…» Он заржал и, подняв голову, заинтересованно спросил: – А где костыль-то? – Какой костыль? – Баба Лиза вздремнула, возглас Сеньки ее пробудил. – Ну вот написано: «Подай костыль, Григорий», – значит, она мне должна костыль подать, и я похромаю отсюда. – Обойдешься без костыля. – Почему? – неожиданно возмутился Сенька. – Если Пушкин про костыль написал… – Ну швабру возьмешь, – примирительно посоветовала я Сеньке. – Еще чего – швабру! А они, в зале, что – дурные? Швабру от костыля не отличат? Сенька очень воодушевился. На переменках подбегал ко мне и повторял на разные лады: «Подай костыль, Григорий!» – то грозно, то устало-дружелюбно, то слезно-умоляюще… За весь день он так осточертел мне с этим костылем, что, когда на алгебре больно ткнул ручкой мне между лопаток, прошипев восторженно: «Подай костыль, Григорий», – я взвыла и, крикнув: «На!», стукнула Сеньку портфелем по башке.

Сенька был демонстративно безразличен и туп. Он делал бычий взгляд, прежде чем прочесть реплику, отваливал нижнюю челюсть, и без того, надо сказать, тупую и тяжелую, мычал и намеренно путал текст. – Э… э… э… и пыль веков… мм… мм… от хари отряхнув… – «От хартий», Плоткин, «от хартий»! – булькала Баба Лиза. – Читай внимательно: «И пыль веков от хартий отряхнув».

…На первой читке, взглянув в столбцы убористых строк, Сенька обезумел от горя. – На фиг!! – орал он дурным голосом. – Я такого за сто лет не выучу!

Роль монаха Пимена досталась моему однокласснику, шпане большого полета Сеньке Плоткину. Сколько помнила я Сеньку, чуть ли не с первого класса он, как боевой самолет, всегда был «на вылете». Едва успокаивался один скандал, вызванный Сенькиной проделкой, как тут же вспыхивал другой. На недавнем комсомольском собрании решено было на Плоткина влиять, и при распределении ролей сочли, что лучше Пушкина вряд ли кто сможет повлиять на Сеньку.

– Лизветсеменна, а почему мне – Самозванец? – канючила я. – Он отрицательный, он из меня не получится… Баба Лиза вытянула из выреза платок за поросячье ухо, обстоятельно высморкалась. – Хватит придуриваться, – посоветовала она доброжелательно и затолкнула платок обратно. – Посмотри в свой дневник: алгебра – два, два, три, физика – три, три, два. Нормальный из тебя Самозванец.

– А тебе мы поручаем играть Самозванца, – сказала она.

Разумеется, я претендовала на роль красавицы Марины Мнишек. Но наша классная руководительница Баба Лиза распределяла роли, руководствуясь соображениями педагогического характера.