Вот уже который раз, когда на последний аккорд остается лишь сотня страниц, ловлю себя на мысли, что хочу сгруппироваться – обхватить руками колени, пригнуть голову, спрятаться перед лицом безысходности… Но все же она неминуема. Дорогой мой автор не ведает простых безоблачных финалов, как и не ведает их жизнь.
Конечно, дело не только в беспощадности и верности. Дина Рубина – замечательный портретист, вот только пишет не кистью, не мастихином и не пальцами. В своих романах как на палитре она смешивает краски жизни. Тщательно и искусно, с большим вниманием к деталям создает образы. Автор никогда не ограничивается этюдами, схематичными зарисовками. Ее работы, многоплановые, фактурные и всегда завершенные, таят глубокий смысл, который с набега едва ли постигнешь. И я люблю вчитываться в нее. Словно всматриваться в огромную панорамную картину, где каждый мазок, каждый цветовой переход влияет на общее восприятие.
Ее герой – не носитель определенных черт, генетического кода. Он мыслит и чувствует, он заставляет сопереживать. Будто в холодное глубокое озеро ты ныряешь в его жизнь. Ты веришь в него – в этого уникального выдуманного, но настоящего человека. Один за другим появились в моей жизни чудной кукольник Петр Уксусов, хрупкая и невероятно талантливая Вера Щеглова, после был Леон Этингер, Голос – и надсадная боль в финале прекрасной любимой трилогии, а вот сейчас Захар Кордовин.
Саккариас… Человек нескольких обличий. Преподаватель и эксперт, художник и фальсификатор. Племянник, сын, друг. Настоящий Друг, человек, пронесший память сквозь годы. Человек, спрятавший боль глубоко в груди. Был он хорош или плох? Как и прежде автор предложит определиться самостоятельно, вот только закружит в карусели времени, пустив читателя от прошлого к настоящему, из пропитанной счастьем детства Винницы в холодный и безбашенный Ленинград, а после с небольшими остановками в Израиле и Италии в жаркий и обезоруживающий Толедо. Говоря о судьбе маленького пирата Зюньки, покорителя сердец Захара, авантюриста и жаждущего мести зверя Саккариаса, Дина Рубина вспомнит и давние вехи истории еврейского народа, и войну, память о которой не блекнет и прежде, и жернова Блокады, перемоловшие в прах и пепел многое, многих. Быть может, пустит знакомым по прежним книгам путем, но не повторится.
Так или иначе, а все же на моей полке прочитанных у автора книг этот роман занял особую нишу. Нет, на фоне него прежние книги не стали для меня менее любимы (конечно, нет), но есть в «Белой голубке Кордовы» нечто такое, что гулко отзывается в сердце совсем новым звуком. К слову, та же тема дружбы, которая отвоевала в пространстве книги свое незыблемое место у столь частой, столь важной темы любви у Рубиной. Ведь, по сути, дружба – она и есть любовь с поправкой на физиологию отношений. И здесь она была не просто душевной привязанностью, она была той непостижимой связью двух столь непохожих на себя близнецов, близнецов пусть и не по крови. Разорвать ее может только смерть… Да и в самом ли деле может?
Совершенно ново воспроизведена нота материнской любви. Любви, что не забывалась, что напоминала о себе во снах и отражалась в картинах, что заставляла искать в прохожих знакомый взгляд серых глаз…. И поистине завораживающим мотивом стала линия Судьбы. Той Судьбы, которую не минуешь, от которой не уйдешь. И уж если она одаривает, то после непременно заставит расплатиться по счету, и в этой игре обрести счастье, все равно что приманить белую голубку к себе на плечо.
А еще (ну простите мне эту слабость) на страницах романа шумел, кружил, сиял в лучах радуги после недавнего дождя Петербург… И какое же это было литературное счастье вышагивать рядом с героями по знакомым улочкам любимого города, уплетать за обе щеки корюшку из Финского залива (что, конечно, пахнет свежем огурцом) или вот, к примеру, вместе с Жукой закупиться в маленькой пирожковой «Штолле» на Ваське вкусными пирожками с рисом и яйцом по 12 копеек! А ведь в «Штолле» и сейчас можно съесть самый вкусный в Питере пирожок…
… И еще не одна сотня причин, почему это новая любовь. И еще не одна сотня причин, почему финал бьет наотмашь. Да он верен, да он оправдан… Да он попросту не мог быть другим! Но разве от этого легче? Все, что тебе остается, сгруппироваться, сжаться, взять себя в руки и принять его как данность. И, конечно, мгновение спустя понять, что в эту книжную быль тебе уже сейчас, уже сиюминутно хочется вернуться. Хочется не отпускать Захара, Мануэлу, Пилар, Андрюшу, Марго, судьбы, историю… Но надо.
«…Нет никаких народов… и стран никаких нет, и религий. Есть только люди, вот эти, я с детства их знаю…» (с.)