Цитаты из книги «Белая голубка Кордовы»

сочленение – «мы»… Пожизненное мычание, мыловарение мымолетной мылости любви… Нехороший симптом. Неужели придется преобразовывать ее из любовницы в подругу?

Того гляди вновь потребует к священной жертве.

А не сводите ли на таку вулицю: “Заячья Роща”?» – «Боже, – думаю, – скандал: всю жизнь в Ленинграде живу, такой улицы – “Заячья роща” – не знаю. Оказывается, улица-то нужна “Зодчего Росси”! И хохотала, и вновь повторяла: “Заячья роща”, а?! “Зодчего Росси!”»

если женщина умна, то она опаснее умного мужчины: ведь обычная проницательность обретает тогда еще и эмоциональную, поистине звериную чуткость, улавливает – поверху, по тяге – то, что никакой логикой не одолеешь.

И вспомнил, как, посмеиваясь, рассказывал сегодня Степан Ильич о приезде Марка Шагала в Питер, году в 73-м… Как вели того по Русскому музею, где, конечно же, ни одной его картины ни на одной стене не висело – все пылились в запасниках. И пока художника вели по залам, некая Милочка галопом мчалась вешать его картину, так что, когда Шагал до своей картины дошел, та еще качалась… И Шагал понимающе улыбнулся.

Сам понимаешь, Эль Греко – не та невеста, которая засидится в девках.

Ах ты, черт, аж сердце захолонуло. Эта рыхловатая жемчужная плоть рубенсовских женщин, она – как мокрый снег в пейзажах Сислея, – ни с кем иным не спутаешь. Лежит в сонной солнечной неге… Сколько ж лет мы не виделись, милая моя?

Аркадий Викторович… – помолчав, проговорил Захар. – Памятуя ваши уроки: «любая бумажка – плошка – холстушка должна иметь безупречный провенанс».

Это были гениальные рисунки, и… и он мог бы их воспроизвести. Наверняка знал: мог бы. Воспроизвел бы в непогрешимой точности легкие, одновременно сильные линии – то золотое сечение искусства, от которого перехватывает дыхание где-то в области диафрагмы. Золотое сечение искусства? Но тогда – что есть индивидуальность художника? В чем она заключается? И где та грань, за которой ее можно разглядеть?

Когда все перепились, только ленивый не запирался с Алевтиной Марковной в ванной. Вывалившись оттуда в полном беспорядке, она кричала: «Владислав Никитич, простите меня, я – курва, я – скотская женщина!» Супруг отвечал ей: «Что вы, Алевтина Марковна, какой мещанский вздор. Главное, что ваша высокая душа мне принадлежит безраздельно…»