VII. Деревня

Марика понятия не имела, что Кит нашел в той девчонке. Ну волосы у нее отросли до попы, болтались по спине толстой пшеничной косой. Ну глаза были огромные, серо-зеленые, и ресницы взмывали, как крылья ворона, когда та поднимала взгляд. Ну смеялась та, будто шуршал ручеек. Ну и что?!

Девчонку звали Ана, и впервые Кит ее увидел, когда та привела к Доре своего младшего брата с нагноившимся порезом на пальце. Дора порез осмотрела, вскрыла, выдавила гной, наложила мазь, перебинтовала – а Кит все это время таращил глаза на Ану. Даже книгу отложил – Марика редко видела, чтобы Кит сам откладывал книгу. После уговоров Лагит, громкого окрика Доры – да. Но не сам.

А два дня спустя Кит сказал, что хочет сходить в деревню. Он и раньше туда ходил – бегал к Туру Кийри, когда еще увлекался рыбалкой. Видимо, Кит не был «ведьминым ублюдком», а может, нашел способ договориться с мальчишками – во всяком случае, он к деревне отвращения не испытывал. А теперь, после встречи с Аной, и вовсе стал убегать туда каждый день.

Марика делала вид, что не замечает, хоть это и было непросто. В деревню совсем не хотелось – там ее по-прежнему ждали лишь мертвые деревья и чужие люди. Но постоянное отсутствие Кита раздражало еще больше. Она привыкла, что они все делали вместе, обсуждали, спорили, ссорились…

Да и что он нашел в этой Ане?!

Кит возвращался возбужденный, раскрасневшийся. Возвращался все позже и позже – пока наконец Дора не напомнила сердито, что, пока его нет, всю его работу приходится делать кому-то еще – на этих словах Марика недобро посмотрела на Кита. Он, кажется, даже слегка раскаялся и весь следующий день провел дома. Но Кит был сам не свой, не разговаривал с Марикой и делал все бестолково и неумело, будто все позабыл. И утром, когда они набирали воду в роднике, Марика спросила:

– Ты хочешь уйти сегодня?

Кит вскинул темные глаза. Они лихорадочно блестели.

– Да.

Марика кивнула. А потом, подумав, добавила:

– Только я пойду с тобой.

* * *

Деревня пахла плохо – мертвыми деревьями, нечистотой, злобой. Марика не была здесь очень давно – но за это время ничего не изменилось. Разве что она выросла. Стала больше замечать. И больше слышать.

– Смотри-ка, идет. Выродок.

– Т-щ-щ, Корин! Услышат – потом ведьма заколдует.

– Не болтайте глупостей оба! Ведьма лечит!

– Одной рукой лечит, другой – порчу наводит!

– Кто тебе сказал, дурак?

– Сам дурак!

Марика шла следом за Китом, еле поспевая – тот шагал широко, уверенно, размашисто – и посматривала на стайку мальчишек, устроившихся вокруг колодца посередине улицы. Те следили за ними с Китом, и Марика почти чувствовала на себе эти взгляды: недобрые, внимательные, цепкие.

«Неужели Кит этого не замечает? Или они так смотрят только на меня?»

Кит тем временем свернул за угол, прошел мимо первого дома – и застыл перед следующим, как вкопанный. Марика остановилась рядом и с любопытством взглянула на дом: судя по взгляду Кита, там должно было быть что-то страшно интересное.

Но ничего интересного там не было, дом как дом. Серый от дождей, с покосившейся крышей и резными наличниками – такие стояли по всей деревне. Разве что наличники были чуть наряднее, да крыша поровнее. Но это явно не стоило того, чтобы так пялиться. А Кит пялился.

– Эй, – Марика слегка толкнула его в бок, и Кит подпрыгнул от неожиданности. Покосился и пробормотал:

– Не надо было брать тебя с собой.

Марика согласилась бы с ним несколько мгновений назад – когда взгляды мальчишек жгли спину. Но сейчас, на спокойной тихой улице, она насупилась:

– Почему это?

– Потому, – отрезал Кит и снова уставился на дом.

– Да что ты там высматриваешь? – не выдержала Марика.

Он только тряхнул челкой в ответ. Солнце стояло в зените и припекало – но Кита это, кажется, не смущало. Марика подняла с земли палку и начала рисовать в пыли разные закорючки, придумывая на ходу, что бы они могли значить. Кит не отрывал взгляда от резных наличников.

– Эй, отбросы! – донеслось от угла соседнего дома.

Марика вскинула глаза, Кит обернулся. В конце улицы стояли пятеро мальчишек. Самый мелкий из них был на голову ниже Марики – но зато самый рослый, тот, что их позвал, легко мог завалить молодого бычка, судя по широким плечам и узловатым предплечьям. А ни Кит, ни Марика до бычка не дотягивали. Даже до очень молодого.

Но они были Волком и Лисом. Голубые и темные глаза сощурились одновременно, и слегка сжались кулаки – хотя едва ли они вдвоем могли справиться даже с главарем шайки, не говоря уж о всех пятерых.

– Привет! – раздалось в этот момент от дома – и краем глаза Марика увидела у двери светлое платье, пшеничную косу…

«Вот почему туда смотрел Кит, – догадалась она. – Ждал ее».

Но дальше додумать она не успела – мальчишки шли к ним, медленно, вразвалочку. Потом, много лет спустя, Марика научилась безошибочно распознавать такую походку – сильного, имеющего право. Или считающего, что это право имеет. Но тогда, на узкой деревенской улочке, рядом с настороженным и испуганным Китом, ей было не до рассуждений о силе и праве. Она лишь чувствовала враждебность, исходившую от тех пятерых – и подступающее к горлу бессилие.

И Кит тоже их чувствовал. И враждебность, и бессилие.

Но он был Лисом. Он мог бы убежать, запутать след – он не стал бы ввязываться в драку, которую ему было не выиграть. Он даже мог бы попробовать с ними договориться – как делал это раньше, когда никто не видел. Вне дома, с обычными людьми, Кит вдруг чувствовал необыкновенную силу – чувствовал, что может сделать с этими людьми многое. Он мог уговорить Тура давать свою лодку, он мог уговорить Ану выходить к нему каждый день, он мог уговорить мальчишек не трогать его. Но сейчас рядом был Волк – маленький и бесстрашный – и магия не работала. Бесстрашие Волка было сильнее хитрости Лиса.

А еще с крыльца смотрела Ана. И очень хотелось произвести на нее впечатление. И почему-то казалось, что хитрые слова уже не помогут. Нужны были другие – смелые. Бесстрашные.

Как Волк рядом.

Поэтому Кит выпрямился, подбоченился и небрежно бросил:

– Ты кого сейчас звал?

– Тебя с ублюдком, кого еще, – усмехнулся главный.

– А-а-а, – протянул Кит. – А я думал, это ты своих друзей так зовешь. Очень им подходит.

Мальчишки злобно скривились. Самый мелкий вдруг наклонился, резко выпрямился, замахнулся – и Марика ойкнула. Кит покосился на нее – из рассеченной брови стекала струйка крови. Ана у дома вскрикнула.

Кит медленно перевел взгляд на шайку – вовремя, потому что в этот момент остальные тоже бросили – камни, палки, все, что попалось под руку. Кит прикрыл голову, и стало стыдно: прикрывает голову, а не Марику рядом. Заставил себя выпрямиться, дернулся к ней, и тут же получил камнем в плечо. Прожгло болью, обидой, на глаза навернулись слезы – Кит наклонился, поднял камень с земли и кинул, не особо целясь, но сгорая от желания попасть.

А камень подлетел к мальчишкам на том конце улицы – и взорвался.

* * *

Больше всего досталось Марике – хотя она точно была ни при чем. Но Кит упал в обморок в тот же момент, как мальчишек раскидало неведомой силой, будто невидимая волна сбила их с ног и отбросила в сторону. Их в деревне лечила Дора – но все пятеро тоже были без сознания. Лечению переломов это скорее помогало, чем мешало, однако рассказать, как было дело, деревенские мальчишки не могли. У Кита же, который очнулся дома, началась лихорадка, точно такая же, как после встречи с Волком – Лагит, ухаживающая за ним, делала свою работу молча и никаких вопросов не задавала. Да и вряд ли Кит, которого снова бил жестокий озноб, смог бы ответить.

Поэтому неудивительно, что Кейза принялась за Марику. Лечить рассеченную бровь никто не стал – впрочем, по сравнению с Китом и остальными Марика и впрямь легко отделалась. Но к концу разговора с бабушкой ей казалось, что лучше уж было бы валяться без сознания.

Кейза допрашивала девочку с пристрастием, но отказывалась верить, что все произошло так, как та рассказывала. Закончилось все тем, что Марика в слезах выбежала из хижины. Лагит, только вышедшая из комнатушки, в которой лежал Кит, посмотрела на сестру с легкой укоризной – но та не заметила. Или, во всяком случае, сделала вид.

На следующее утро пришла усталая Дора. Поцеловала хмурую Марику в рану на брови, села за стол и сказала:

– Ана все рассказала мне.

Марика, до сих пор винившая деревенскую девчонку во всем произошедшем, нахмурилась еще сильнее.

– Я знаю, что ты ни при чем, – продолжала Дора. – Да и Кит, по большому счету, тоже.

– И кто же переломал детям кости? – удивилась Кейза.

Дора улыбнулась уголками губ – устало и напряженно.

– Когда Кит поправится – мы отведем его в Круг.

Кейза и Лагит переглянулись.

– Тиласи, – протянула Кейза тихо, и Марика вздрогнула. Выходит, у Кита тоже было хедийе. Самое настоящее, как у ведьм и магов из-за холмов.

«И теперь его поведут в Круг», – подумала Марика, прислушиваясь к сухому дыханию Кита.

Далеко в Лесу Волк смотрел на следы, которые тонкой цепочкой уходили в темноту. Он ткнулся носом в самую землю, а потом вдруг запрокинул морду и завыл.

Но никто не ответил Волку. Законы Леса запрещали говорить с ним.

* * *

Первым «нет», которое Марика услышала от взрослых, был Круг. До того ни мама, ни бабушка Лагит, ни даже бабушка Кейза ничего не запрещали ей. Просто не стоило подходить близко к огню – обожжешься. Не стоило ночью ходить по Лесу – встретится дикий зверь. Не стоило выходить на мороз без шапки – простудишься. Это были простые, понятные правила, которым всегда давалось объяснение. И только про Круг никто ничего не объяснял. В первый раз, когда Марика должна была пойти одна к бабушке Кейзе, мама посмотрела на нее очень строго и сказала:

– Если вдруг ты заблудишься – не бойся. Я тебя всегда найду. Но запомни одно: если увидишь поляну, где все ветви елей пожелтели – беги оттуда как можно скорее. И ни в коем случае не выходи на нее.

– А что это за поляна?

– Круг.

– Она круглая?

– Нет. Ее так называют – Круг.

– А что будет, если я туда выйду? – спросила Марика, разумно полагая, что и у этого правила есть свое объяснение. Но мама лишь долго смотрела на нее, а затем покачала головой:

– Не сейчас, малыш.

Тогда Марике пришлось смириться с таким ответом. Но, в конце концов, она все равно не знала, где именно находится Круг, а заблуждаться, чтобы найти его, у нее не было никакого желания.

Но теперь все шли к Кругу – а ее с собой не брали. Сами вели туда Кита – а ее не брали. Марике, оставшейся в хижине одной, не хватало слов, чтобы описать, насколько обидно и несправедливо это было. За неимением слов она швырнула об стену горшок со свежесваренным зельем. Это немного помогло: перспектива объяснения с матерью на время вытеснила другие мрачные мысли.

Однако мрачные мысли, к сожалению, имеют свойство накладываться, приумножая значимость друг друга, и в конце концов Марика оказалась на крыльце, обиженная на весь мир за все несправедливости, включая разбитый горшок. Ведь не сама же она захотела его кинуть, верно? Ее довели до этого! Значит, кто виноват? Уж точно не она!

«Кит, – подумала Марика. – Вот кто во всем виноват».

Разумеется. Кто таскался в деревню к той глупой девчонке? Кто потащил с собой Марику? Кто задирал деревенских мальчишек? Да и вообще, если подумать, во всем всегда был виноват Кит. С самого его появления он был здесь совершенно лишним. Никому он тут был не нужен.

– Вот и славно.

Марика вскинула голову – и на опушке Леса увидела Лиса. Он был большим, куда крупнее обычной лисицы, и его темные глаза смотрели умно и хитро.

– Я все равно заберу его себе, Моар, – морда Лиса не шевелилась, но Марика был совершенно уверена, что именно его голос она слышит – вкрадчивый, мягкий, убаюкивающий. Он вышел на опушку и направился к ней, мягко ступая изящными лапами. Ей стало очень холодно. Закружилась голова.

«Вот, наверное, что случилось тогда с Китом при виде Волка», – подумала Марика – и сразу вспомнила и ту болезнь, и то, как она прошла, а потом и все остальное: игры, разговоры, книги, рыбалку… И как Кит посмотрел на нее, когда камень рассек ей бровь.

В тот же миг с другой стороны опушки, из Леса, раздался низкий рык. Лис остановился, глянул туда и как будто слегка усмехнулся. Вильнул хвостом и отпрыгнул в сторону, словно собираясь убежать – но в последнее мгновение замер и посмотрел на Марику.

– Если ты думаешь, что тот, – Лис кивнул в сторону Леса, – лучше меня – ты просто плохо его знаешь. И я очень советую не узнавать.

Рычание повторилось, громче, ближе, и Марика почувствовала, как вместе с этим рыком тело наполняется силой и уверенностью.

– Убирайся, – бросила она. Лис фыркнул – и тут же исчез в Лесу рыжим росчерком. Марика обернулась туда, где раздавалось рычание, и увидела среди ветвей блеск голубых глаз в обрамлении мягкого серебристого меха… А потом со стороны тропинки раздался крик:

– Марика! Марика-а-а-а!

Кит выбежал к дому, запыхавшийся и страшно взволнованный.

– Марика, я буду магом! Представляешь?

Она посмотрела на него – голубые глаза мягко блестели.

– Кто тебе это сказал?

– Лис.

* * *

Все, что случилось после, Марика плохо запомнила. Ее детство было яркой вспышкой, калейдоскопом впечатлений, образами – памятью. Но с того момента, как Кит открыл в себе магические способности, целые дни, а то и недели исчезали, перепутывались между собой, так что в конце концов Марика не могла сказать, что из этого происходило наверняка.

Кит, разумеется, страшно гордился собой. Пересказывал все подробности похода к Кругу, пока Марика не выучила эту историю наизусть. В одном смысле это было хорошо – теперь она хотя бы со слов Кита знала, что такое Круг. Но даже такое бесценное знание не спасало от раздражения. А оно неизбежно приводило к злости.

Кит был виноват. Во всем – но особенно в том, что собирался стать магом.

Для этого его и отводили к Кругу – как объяснили Киту старшие, это было место, особым образом проводящее магическую силу. Там маг мог орудовать ей, не рискуя сойти с ума и попасть в аркависс – потусторонний мир. Именно из него в этот мир приходила магия, и хедийе служили особой печатью, отмечающей тех, кто может подойти к аркависсу чуть ближе других.

– Печатью? – перебила Кита Марика. – Но хедийе нельзя дать человеку. Его видишь в имени.

– Может быть, – пожал плечами Кит. Его, в отличие от Марики, никто не учил видеть хедийе – да его вообще ничему не учили! Это она могла сварить простое зелье, успокоить или приманить зверя, заговорить несерьезную рану… Кит ничего этого не умел.

Но должен был стать магом.

Марика помнила его рассказы – рассказы, правдивость которых Дора и Лагит не отрицали. О могущественных мужчинах, живущих в большом мире за холмами, по сравнению с которыми ведьмы ничего толком и не умели. О школе в Кастинии, в которой обучались мальчики с магическим даром. О чудесных амулетах, дающих им власть над своей силой.

– Представляешь, – рассказывал теперь-уже-будущий-маг Кит, – школа в Кастинии тоже вся стоит на Круге. И пока ты учишься там, пьентаж можно не носить – Круг делает за тебя всю работу. Поэтому школу и построили там. И когда я туда приеду…

В этот момент Марика обычно переставала слушать. Ей было совершенно не интересно, что собирался сделать Кит по приезду в свою дурацкую школу.

А дальше – дальше все путалось в памяти. Одна ссора с Китом, вторая, третья. Мама пишет и отправляет письмо. Возвращается с ответом. Лагит шьет одежду. Кейза дает наставления. Мама копит деньги на дорогу.

– Сколько сорочек ему нужно? – спрашивает Лагит.

– Сколько сможет унести – путь неблизкий, – отвечает Дора.

– А как, как туда добраться? – возбужденно спрашивает Кит. Дора рисует углем на столе, рассказывает. Марика смотрит и слушает.

– Пообещай мне одно, – говорит Кейза, пристально глядя на мальчика. – Ты обязательно пойдешь изучать врачевание.

Кит удивленно вскидывает брови:

– Зачем?

– Это единственное, что действительно ценно в магии, – голос бабушки режет, как острый нож. Кит поджимает губы, но молчит. Чувствует на себе выжидающие взгляды и наконец кивает.

– Хорошо.

Кейза сухо улыбается.

Лето кончается, и Дора с Китом отправляются в путь. Кейза и Лагит, неподвижные, как скалы, стоят наверху холма и смотрят вдаль, на спускающуюся дорогу, по которой удаляются две высокие фигуры. Кит еще вырос за это лето – он догнал Дору.

Марика стоит рядом с бабушками, но смотрит не на дорогу. Ее взгляд прикован к опушке Леса, туда, где в тени пожелтевшей листвы виднеется что-то рыжее. На мгновение оно будто подходит ближе – а потом взвивается огненным всполохом и исчезает.

Далеко в Лесу раздается одинокий вой. Но Лес по-прежнему молчит.