4

В «Макдоналдсе» на Восточной Чапман-авеню в округе Ориндж Трэвис Корнелл заказал для золотистого ретривера пять гамбургеров. Сидевшая на переднем сиденье собака съела все мясо и две булочки, после чего в знак благодарности собралась было лизнуть Трэвиса в лицо.

– У тебя из пасти воняет, как у аллигатора с несварением желудка, – запротестовал Трэвис, отодвигая от себя пса.

Обратный путь в Санта-Барбару занял три с половиной часа, поскольку движение на шоссе было гораздо плотнее, чем утром. Трэвис всю дорогу поглядывал на своего спутника и время от времени с ним разговаривал, ожидая пугающих проявлений интеллекта, который пес уже демонстрировал ранее. Однако расчеты Трэвиса не оправдались. Ретривер вел себя так, как и любая другая собака во время длинного путешествия. Правда, время от времени пес садился очень прямо и смотрел в ветровое стекло, проявляя повышенный интерес к пейзажу за окном, что было несколько нетипично. Но бо́льшую часть времени ретривер, свернувшись калачиком, спал на сиденье и мирно посапывал во сне или часто дышал, высунув язык, и со скучающим видом зевал.

Когда вонь от грязной собачьей шерсти стала невыносимой, Трэвис опустил стекла, чтобы проветрить кабину, и ретривер высунул голову в окно. Пес, с откинутыми назад ушами, развевающейся на ветру шерстью, скалился очаровательной дурацкой улыбкой, которая появляется на морде собаки, хоть раз в жизни ехавшей рядом с водителем за штурмана.

В Санта-Барбаре Трэвис заехал в торговый центр, чтобы купить несколько банок собачьего корма «Алпо», коробку собачьего печенья «Милк-боун», пластиковые миски для корма и воды, оцинкованную лохань, флакон собачьего шампуня со средством от блох и клещей, щетку для вычесывания колтунов, ошейник и поводок.

Пока Трэвис укладывал покупки в кузов пикапа, пес наблюдал за ним через заднее окно машины, прижав к стеклу влажный черный нос.

Сев за руль, Трэвис сказал:

– Ты жутко грязный, и от тебя воняет. Ты ведь не доставишь мне хлопот, если я попрошу тебя принять ванну?

Собака зевнула.

К тому моменту, как Трэвис свернул на подъездную дорожку своего четырехкомнатного коттеджа в северной части Санта-Барбары и выключил зажигание, в его душу уже закралось сомнение, было ли поведение этого приблудного пса действительно таким необычным, как ему показалось.

– Если ты снова не продемонстрируешь мне, на что способен, – обратился Трэвис к собаке, вставляя ключ в замок входной двери, – то придется признать, что там, в лесу, у меня крыша поехала, короче, я чокнулся и все это вообразил.

Собака, стоявшая возле Трэвиса на крыльце, вопросительно посмотрела на нового хозяина.

– Неужели ты возьмешь на себя ответственность за возникшие у меня сомнения в собственной вменяемости, а?

Оранжевая с черным бабочка пролетела мимо морды ретривера, огорошив его. С отрывистым лаем собака скатилась с крыльца и рванула по дорожке за упорхнувшей добычей. Ретривер вихрем носился туда-сюда по лужайке, стрелой взлетал в воздух, но постоянно промахивался. Он чудом избежал столкновения с чешуйчатым стволом большой финиковой пальмы, после чего едва не врезался головой в бетонную поилку для птиц и в довершение рухнул на клумбу c новогвинейскими бальзаминами, над которой, спасаясь, парила бабочка. Пес перекатился на живот, поднялся на дрожащих лапах и вынырнул из цветов.

В конце концов ретривер понял, что потерял след, и, вернувшись к Трэвису, бросил на него глуповатый взгляд.

– Ты просто чудо-пес, – произнес Трэвис. – Надо же, какое несчастье!

Трэвис открыл дверь. Ретривер проскользнул в дом, опередив Трэвиса, и прошлепал обследовать свое новое жилище.

– Только не вздумай напрудить здесь лужу! – крикнул ему вслед Трэвис.

Он отнес оцинкованную лохань и пластиковый пакет с покупками на кухню. Оставив там корм и собачьи миски, все остальное вытащил через заднюю дверь на улицу. Бросил пакет на бетонное патио и поставил лохань возле свернутого садового шланга, подсоединенного к наружному крану.

Вернувшись в дом, Трэвис достал из-под кухонной раковины ведро, наполнил его горячей водой, вынес наружу и вылил воду в лохань. После четвертого похода за горячей водой на патио появился ретривер, тотчас же принявшийся обследовать задний двор. К тому времени, как Трэвис успел более чем наполовину наполнить лохань, ретривер начал метить территорию вдоль огораживающей участок выбеленной стены из бетонных блоков.

– Когда закончишь уничтожать траву, – сказал Трэвис, – советую тебе приготовиться принять ванну. От тебя жутко воняет.

Ретривер повернулся к Трэвису и наклонил голову, словно прислушиваясь к тому, что говорит ему новый хозяин. Однако пес вовсе не походил на смышленую собаку из кинофильмов. И похоже, вообще ничего не понял. По крайней мере, вид у него был донельзя глупый. А когда Трэвис замолчал, пес снова подбежал к стене и сделал лужу.

Глядя, как собака справляет свои дела, Трэвис вдруг тоже почувствовал потребность облегчиться. Он прошел в туалет, после чего переоделся в старые джинсы и футболку, приготовившись к грязной работе. Вернувшись во двор, Трэвис обнаружил, что ретривер стоит возле дымящейся лохани со шлангом в зубах. Каким-то образом пес умудрился включить кран. Из шланга в лохань лилась вода.

Для любой собаки успешные манипуляции с краном для воды – задача крайне сложная, если не невозможная. Трэвис прикинул, что лично для него эквивалентным тестом на сноровку стала бы задача отвинтить одной рукой крышку баночки аспирина с защитой от детей.

Остолбенев от изумления, Трэвис спросил:

– Слишком горячая вода?

Ретривер выпустил из пасти шланг, заливший водой патио, и забрался, почти изящно, в лохань. Он сел и посмотрел на Трэвиса, словно желая сказать: «Ну давай же, не сиди сложа руки, придурок!»

Трэвис подошел к лохани и присел на корточки:

– Покажи, как ты выключаешь воду. – (Собака смотрела на него с тупым видом.) – Покажи мне, – повторил Трэвис.

Ретривер фыркнул и сменил положение.

– Если ты смог включить кран, значит ты сможешь и выключить его. Как ты это сделал? Зубами? Наверное, все же зубами. Ей-богу, ты же не мог открыть кран лапой! Однако должен сказать, это для тебя чревато. Ты вполне мог сломать зуб о чугунную ручку.

Высунувшись из лохани, собака подцепила зубами верхнюю часть пакета с шампунем.

– Значит, ты не будешь выключать кран? – спросил Трэвис.

Ретривер заморгал с непроницаемым видом.

Трэвис вздохнул и выключил воду:

– Ну ладно. Твоя взяла, умник. – Вынув из пакета щетку и шампунь, Трэвис протянул их ретриверу. – На, возьми. Пожалуй, ты во мне не нуждаешься. Уверен, ты сам сможешь себя отскрести.

Пес издал длинный, протяжный гав, зародившийся глубоко в горле, и у Трэвиса вдруг возникло стойкое ощущение, будто тот, в свою очередь, назвал его умником.

Берегись, сказал себе Трэвис. Еще немного – и ты слетишь с катушек. Да, это чертовски умная собака, но она реально не может понимать, о чем ты говоришь, и не может тебе ответить.

Ретривер покорно позволил себя искупать, даже получив от этого удовольствие. Затем по команде он вылез из лохани, и Трэвис смыл холодной водой шампунь, после чего расчесал ретриверу мокрую шкуру, вытащил оттуда колючки, застрявшие репья, распутал колтуны. Пес терпеливо сносил процедуру и к шести вечера полностью преобразился.

Отмытый и расчесанный, он оказался красивым животным. Его шерсть была преимущественно золотистого цвета со светлыми подпалинами на ляжках, животе, ягодицах и внутренней части хвоста. Густой подшерсток сохранял тепло и отталкивал воду. Шерсть была мягкой, не слишком густой, местами вьющейся. Хвост слегка загибался наверх, что придавало псу задорный вид. Более того, хвост постоянно находился в движении, усиливая впечатление.

Засохшая кровь на ухе была вызвана небольшой царапиной, которая уже заживала. Подушечки лап не изранены, а лишь стерты до крови от продолжительного бега по пересеченной местности. Поэтому Трэвис просто продезинфицировал ранки раствором борной кислоты. Если у собаки и возникнут неприятные ощущения, то совсем незначительные. А поскольку она не хромала, через пару дней все должно было зажить.

Теперь ретривер выглядел великолепно, в отличие от Трэвиса, который насквозь пропотел и пропах собачьим шампунем. Нужно было срочно принять душ и переодеться. И, кроме того, Трэвису захотелось есть.

Осталось сделать только одну вещь – надеть на пса ошейник. Но когда Трэвис попытался застегнуть новый ошейник, ретривер тихо зарычал и попятился.

– Стой спокойно. Это всего лишь ошейник, малыш. – (Пес, продолжая рычать, уставился на петлю из красной кожи в руке Трэвиса.) – У тебя неприятный опыт общения с этой штукой, да?

Пес перестал рычать, но не двинулся с места.

– С тобой плохо обращались? – спросил Трэвис. – Наверное, так и есть. Может, тебя душили ошейником. Перекручивали и душили. Или держали на коротком поводке. Что-то вроде того, да?

Коротко залаяв, ретривер прошлепал по патио и остановился в дальнем углу, исподлобья глядя на ошейник.

– Ты мне доверяешь? – Трэвис по-прежнему стоял на коленях, демонстрируя самые добрые намерения.

Ретривер перевел взгляд с ошейника на Трэвиса, их глаза встретились.

– Я никогда тебя не обижу. – Трэвиса не смущало, что он ведет разговор по душам собакой. – Ты должен зарубить это себе на носу. Я хочу сказать, у тебя хороший инстинкт на такие вещи. Ведь так? Положись на свои инстинкты, малыш, и доверься мне.

Собака вышла вперед из дальнего угла патио и остановилась вне пределов досягаемости Трэвиса. Посмотрела еще раз на ошейник, после чего устремила на Трэвиса все тот же загадочный пристальный взгляд. Как и тогда, Трэвис почувствовал наличие между ними контакта, настолько же сложного для понимания, насколько и сверхъестественного – и настолько же сверхъестественного, насколько и неописуемого.

– Послушай, рано или поздно мне наверняка придется ходить с тобой туда, куда без поводка не пускают. А поводок пристегивается к ошейнику. Ведь так? Именно поэтому я и хочу надеть на тебя эту штуку, чтобы можно было повсюду брать тебя с собой. И еще, чтобы не было блох. Но если ты действительно не хочешь подчиниться, неволить не стану.

Они продолжали стоять друг перед другом. Ретривер размышлял над словами Трэвиса, который держал ошейник, словно собираясь сделать подарок, а не предъявлять ультиматум. Пристально посмотрев в глаза Трэвису, ретривер отряхнулся, чихнул и медленно приблизился к новому хозяину.

– Хороший мальчик, – похвалил его Трэвис.

Оказавшись возле Трэвиса, пес в знак покорности лег на живот и перекатился на спину, тем самым демонстрируя, что доверяет человеку и ничуть его не боится.

Трэвис понимал, что это чистой воды безумие, но у него в горле встал ком, а на глаза навернулись слезы. Смахнув непрошеную слезу, Трэвис мысленно обозвал себя сентиментальным идиотом. Он понял, почему эта демонстрация покорности так тронула его зачерствевшее сердце. Впервые за три года Трэвис Корнелл почувствовал, что кому-то нужен, ощутив глубокую связь с другим живым существом. Впервые за три года у него появился смысл жизни.

Он надел собаке ошейник и ласково почесал подставленный ему живот:

– Нужно дать тебе имя.

Собака поднялась, повернулась к Трэвису и навострила уши, словно ожидая услышать, как ее назовут.

Боже правый, подумал Трэвис, я уже начал приписывать ему человеческие интенции. Он просто приблудный пес, быть может, особенный, но все-таки приблудный пес. Ретривер не может хотеть знать, как его назовут, ведь он, как пить дать, не понимает человеческого языка.

– Не могу придумать ни одного подходящего имени, – наконец сдался Трэвис. – Ладно, давай не будем форсировать события. Имя должно быть правильным. Ты ведь у нас необычная собака, лохматая морда. Я должен все хорошенько обдумать, чтобы не ошибиться.

Трэвис вылил воду из лохани и, сполоснув, оставил сушиться. Вместе с ретривером он вошел в дом, теперь ставший их общим.